Глупо. Безрассудно. Мне все равно. Прямо сейчас я хочу этого так же, как и выжить.

Он рычит и находит ритм, и я подстраиваюсь в своих движениях под его, открывая горло, позволяя ему войти глубже, втягивая воздух и используя язык в тандеме, чтобы подтолкнуть его к краю. Как и он толкал меня. Между нами — обоюдоострый меч, но не я сейчас порежусь. Кип дрожит, стонет, почти припечатывая меня к крыше, пока трахает мой рот.

Локон моих волос выбивается на лицо, дергаясь от грубых движений его тела и моего. Кип тянется вниз, и осторожно убирает локон со лба. Хоть я и лежу на кожаной куртке, с руками, прижатыми к моим бокам, пока меня трахают, используют — прикосновение все равно почти нежное.

— Боже, — вздыхает он, а затем тепло наполняет мой рот.

Я глотаю быстро, только чтобы обнаружить, что еще больше брызг вырывается из его головки. Он так обильно кончил, словно хранил все для меня всю жизнь. Я глотаю снова и снова, пока не остается лишь только слабый соленый аромат, и Кип вытаскивает член.

Он проводит большим пальцем по моей щеке, затем наклояется, вытирая каплю своей спермы из уголка моих губ.

— Спасибо, — говорит он.

Я позволяю ему укутать меня курткой, согреть себя. Только тогда я понимаю, что мне холодно. Я замерзаю, и все еще дрожу, пока он не соскальзывает под меня, сгребая в крепкие объятья.

— Шшш, — успокаивает он.

— Я ничего не сказала, — говорю я.

Чувствую его улыбку.

— Я все равно тебя услышал, Хани. Я всегда слышу. Тебе даже не нужно что-то говорить. Тебе достаточно лишь почувствовать, и я услышу это, как проклятый церковный колокол.

— Ты религиозный человек? — спрашиваю я, сонно улыбаясь.

— Нет, никогда не был. Но ты заставляешь меня хотеть им стать. Я хочу поклоняться тебе.

Его член уже снова наполовину встал, я чувствую это своим бедром. Он следует своему обещанию, поклоняясь мне своими губами, языком и пальцами, пока я не выгибаюсь на этой крыше, пока не открываю рот и не давлюсь бессвязными словами, умоляя, плача, нуждаясь, в то время как тяжелая луна довольно смотрит на нас сверху вниз.

Его член широко растягивает меня, наполняет, пока я могу только раскачивать бедрами, находясь на грани.

Он рычит при каждом толчке, издавая первобытный звук, что лишь подталкивает меня. Его дыхание жаром отбивается от моей кожи. Его бедра широко раздвигают мои ноги. Я полностью захвачена им, взята в плен, охвачена желанием получить больше.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — прошу я бесстыдно, избавившись от кандалов, которые ношу под этой крышей на сцене.

Но это слишком много. Я слишком громко кричу. Особенно, когда он движется, чтобы задеть еще одно место внутри меня. Я стону, и его рука опускается на мой рот. Вот, что толкает меня — ощущение грубой ладони на моих губах, то, как он успокаивает меня, как контролирует. Меня накрывает ярким и громким взрывом, который прокатывается по мне, заставляя меня сжиматься вокруг его члена, пока Кип пульсирует во мне, кончая. 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Скоро рассвет, и я осторожно спускаюсь по пожарной лестнице, стараясь не слишком сильно грохотать по железу. Мне нужно торопиться, чтобы успеть вернуться к Кларе вовремя. Это мой повод, чтобы уйти раньше, не разбудив Кипа. Ладно, я не просто ухожу. Я сбегаю. Но Кип спит. Должно быть, я тоже ненадолго отключилась.

Нам будет легче, если он проснется в одиночестве. Вместе нам не сбежать. Это не сказка, и я не повторю ошибок своей матери. Я знаю, что мужчинам лучше не доверять.

Я знаю, что лучше не любить.

Кенди прислоняется к кирпичной стене. Она вынимает сигарету изо рта и выдувает дым в мою сторону. Оглядывает меня сверху донизу, явно не впечатленная увиденным.

— Разве мы не говорили тебе, чтобы ты не связывалась с клиентами?

Конечно, они говорили — и хуже всего, они правы. Для меня это не очень хорошо.

— У меня нет отношений, — лгу я.

Она смеется, низко и едко.

— Куда уж больше, если ты трахаешься снаружи клуба. Дай угадаю: ему не пришлось платить за это. Это было веселья ради.

Я вздрагиваю, потому что я даже не думала просить об оплате. То, что мы сделали, вдруг стало чувствоваться дешевкой. Но таким оно и является… дешевым.

— Прекрати, — шепчу я.

— Разве это ты ему сказала? — в ее голосе звучит насмешка, а глаза сверкают. Я никогда не видела ее такой. Могу только предположить, что заслужила гнев за то, что не придала значения ее совету. За то, что храню свои собственные секреты.

— Мы просто поговорили.

Она закатывает свои красивые глаза.

— Я слышала тебя отсюда.

Мое лицо горит от смущения. Я кончила там не так уж и тихо. Я наслаждалась собой там, и, может быть, это смущает больше всего. Наконец я поняла, насколько замечателен секс, и это случилось на крыше стрип-клуба.

Я слышу металлический лязг, а затем вижу, как спускается Кип. Рубашка, джинсы и сапоги снова на нем, и, черт возьми, он хорошо выглядит в них.

Затем я смотрю на Кенди и понимаю, что она поймала меня на том, как я оцениваю его. Я краснею, хоть мне и кажется, что это херня. Мужчины могут глазеть на нас всю ночь, а я не могу рассмотреть прекрасное мужское тело?

Он кивает Кенди, его голос хриплый спросонья.

— Доброе утро.

Она фыркает.

— Заполучил себе бесплатный трах, не так ли?

— Я бы не так выразился, — говорит он, хотя, кажется, не удивлен ее резким словам.

— Могу поспорить.

— У тебя проблемы со мной?

— Несколько, на самом деле. — Она ухмыляется. — Я знаю, кто ты.

Ее слова врезаются в мою кожу, словно острые льдинки. Она знает что-то о Кипе, чего я не знаю. Но, может, она не врет. Выражение его лица совершенно пустое, лишенное эмоций, и я знаю, что это правда.

— Молодец, — говорит он, точно так же, без эмоций.

Взгляд Кенди скользит по мне, глаза слишком невинны, чтобы быть реальными.

— Она знает, что ты связан кровно?

— О чем ты говоришь? — спрашиваю я. С кем связан кровно?

— Почему бы тебе не просветить ее? — говорит она Кипу. Затем бросает сигарету и возвращается в клуб своей сценической походкой, виляя бедрами.

Я обращаюсь к Кипу.

— Расскажи мне.

Он качает головой. Его глаза темные, такие же неподвижные, как кирпичная стена позади меня.

— Нечего говорить. Мой брат — придурок. Обзавелся репутацией в этих краях.

— Как и ты, по-видимому?

Это заставляет его улыбнуться. Но я знаю, что это не вся история. Он, определенно, что-то скрывает. Кенди знает, что он связан с каким-то придурком, но почему она думает, что меня будет это заботить? Это убеждает меня в том факте, что я многого не знаю о Кипе. Ровно столько же, сколько не знаю о его брате. Я даже не знаю его фамилии.

Он делает то, что заставляет мои внутренности сжаться. Тянется за спину — за пистолетом? Может быть, он попытается вернуть его мне снова. Но я не могу его принять. Или за кошельком? За деньгами? И не только из-за колкости Кенди. Однажды он сказал мне, что всегда будет платить за эту привилегию. Он обещал мне это. Это была его черта на песке, но я стираю ее.

Я знаю, что так станет еще запутаннее.

— Нет, — говорю я. — Не надо.

Он наклоняет голову набок.

— Что не надо?

— Не превращай это в дешевку.

Все покрыто туманом и мраком. Не так, как на сцене, на ней слишком светло. Ослепляет меня. Между деревьями так темно. Я едва могу разглядеть тропу впереди меня. Следую по ней, надеясь вскоре найти открытое пространство. Безопасное место, чтобы отдохнуть. Но деревья надвигаются все ближе и ближе с обеих сторон, пока я едва могу вздохнуть. Сквозь темную стену джунглей я вижу, как моргают зеленые глаза. Затем слышу шипение змеи.

И просыпаюсь.

Пот стекает по мне каплями. Вокруг темно, как было и во сне. Я едва могу разглядеть выцветшие покрывала в цветочек, под которыми лежу. Стены кажутся черными и угрожающими, но это не джунгли, а всего лишь комната мотеля.