Волгин уже начал учить своих друзей современному языку. Федоров рассказал Волгину о болезни Озерова. Правда, и все остальные в той или иной степени были затронуты этой болезнью — тоской по прошлому, — но у молодого штурмана она проявлялась в обостренной форме. Присутствие Волгина служило отличным лекарством.

По совету Федорова Волгин предложил Виктору поселиться с ним в одной комнате, и тот встретил это предложение с таким восторгом, что Волгин невольно рассмеялся. Ему нравился Виктор, он понимал его и сочувствовал ему. Чуть ли не в один день они стали закадычными друзьями.

В первый же вечер, оставшись наедине, они рассказали друг другу всю свою жизнь. У них оказалось много общего. Разница в «возрасте», равная почти целому веку, не мешала хорошо понимать мысли и чувства.

Виктор признался своему новому другу в любви к Ксении Станиславской.

— А как она? — спросил Волгин.

— Не обращает на меня никакого внимания.

Волгин улыбнулся. Хотя Второв, самый старший из космонавтов, был по числу прожитых лет старше его, а остальные равны или немного моложе, он не мог отделаться от чувства, что все они в сравнении с ним дети. Он смотрел на них так, как мог бы старик смотреть на молодежь, с высоты своего жизненного опыта.

Волгин сознавал ложность этого чувства. Его друзья были, несомненно, выше его по знаниям, более развиты, чем он.

Волгин старался составить себе мнение о каждом из них. Ему очень понравились Второв, Озеров, Крижевский, Мельникова и Станиславская. Котов, с его суровостью и всегда мрачным лицом, произвел на него неприятное впечатление. К остальным Волгин еще не присмотрелся.

Он успел заметить, что Ксения Николаевна отличает Виктора от остальных. Он перехватил несколько ее взглядов, направленных в сторону Озерова, и был уверен в том, что его друг ошибается, говоря, что Станиславская равнодушна к нему.

Но о своих наблюдениях Волгин промолчал. Говорить об этом не стоило. Все выяснится само собой, когда придет время.

Старая, но вечно новая история!

«А современные люди, — подумал Волгин, — могут ли они влюбляться? Я ни разу не замечал ничего, что могло бы ответить на этот вопрос».

Одно время ему казалось, что Владилен неравнодушен к Мэри. Но они держались друг с другом так, что это впечатление рассеялось.

Любовь, дружба, взаимная симпатия и антипатия — все это не могло исчезнуть, должно было играть свою роль в жизни современных людей так же, как и у их предков.

Нет, хватит одиночества, пора, давно пора погрузиться в общую жизнь человечества!

Теперь это было легче сделать. Волгин был не один. То, что он чувствовал по отношению к окружающему, должны были чувствовать двенадцать других людей. Они могли делиться впечатлениями, мыслями, могли поддержать друг друга в тяжелую минуту сомнений, которые так часто являлись Волгину в дни его одиночества.

Второв обронил фразу: «Нам придется учиться с самого начала». И тут будет легче, они могут учиться вместе.

Мысли Волгина снова вернулись к последним дням.

Люций был прав: космонавты не пожелали расстаться с Волгиным, они попросили его взять их с собой, в его арелет, и доставить в Ленинград. Второв, Мельникова, Котов, Федоров, оба астронома и Озеров были уроженцами Ленинграда. Остальные согласились сопровождать их и только потом повидать Москву, Киев, Варшаву. Все эти города существовали на Земле и носили те же названия, что и раньше. Джордж Вильсон был единственным в экипаже «Ленина», кто жил прежде не в Советском Союзе, и его родной город — Бредфорд, былой центр шерстяной промышленности, не существовал в это время.

— Ничего, — сказал Вильсон, когда ему сообщили, что Бредфорда нет, — я половину жизни провел в Лондоне, а ведь он-то сохранился. Разумеется, посещение Лондона было включено в маршрут поездки. Опасаясь все же управлять арелетом таких больших размеров совершенно самостоятельно, Волгин попросил Владилена лететь с ними.

— Чего ты боишься? — спросил Владилен. — Большой или маленький, арелет управляется одинаково и одинаково безопасен.

Но Волгин настоял, и Владилен согласился. Пятнадцатое место в машине заняла Мэри, которую пригласила Мельникова. Они обе почувствовали симпатию друг к другу при первой же встрече.

Космонавты так же, как он, не имели понятия о достижениях науки и техники за протекшее на Земле время и в сравнении с современными людьми были подобны несмышленому ребенку. Но они вели себя иначе, чем Волгин. Второв, Котов, Озеров засыпали Владилена вопросами, которые Волгину приходилось переводить так же, как и ответы. Слушая этот разговор, он понял, что сам допустил большую ошибку, опасаясь показаться «дикарем». Космонавты не боялись этого. Они, если можно так выразиться, выставляли напоказ свою «неграмотность». Чувствовалось, что они и не помышляют уединиться и изучать современную жизнь, прежде чем окунуться в нее, как это сделал Волгин. Они прямо и открыто «брали быка за рога».

Ответы Владилена позволили Волгину гораздо лучше и глубже понять устройство арелета и принцип управления им, хотя он был знаком с этой машиной уже несколько месяцев, а не один час, как астронавты.

А когда Котов неожиданно попросил уступить ему место водителя и повел арелет нисколько не хуже Волгина, он окончательно убедился, что избранный им путь неправилен.

«Что ж, — думал он, — лучше поздно, чем никогда. Больше я не буду стесняться».

Вильсон и Кривоносов заинтересовались карманным телеофом. И, к удивлению Волгина, ни Владилен, ни Мэри не смогли ответить на их вопросы.

— Все знать невозможно, — заметил Михаил Филиппович. — Обратимся к специалистам.

В Ленинграде их ожидал приготовленный для них дом. «Дворец!» сказал Кривоносое. Этот дом в два этажа помещался на улице имени Ирины Волгиной. Было совершенно ясно, что выбор продиктован заботой о Дмитрии Волгине.

Совпадение фамилий не ускользнуло от внимания Второва, и он спросил, случайно ли это.

Волгину пришлось вкратце рассказать о своей жене. Сочувственное молчание послужило ему ответом.

Потом Второв сказал:

— И вы и ваша жена заслужили бессмертие. Это должно утешать вас.

— Я живу, — ответил Волгин, — а Ирина…

Второв не нашел, что ответить. Озеров обнял Волгина.

Первые два дня поток вопросов обрушивался на Владилена, Мэри, Сергея. Космонавты хотели узнать и понять все сейчас, немедленно. Они не хотели ждать.

Подобно Волгину, космонавты целые дни проводили в Октябрьском парке. Но и здесь они вели себя совсем иначе. Расспрашивая обо всем, интересуясь всем, они обращались к любому встречному, вели долгие беседы, затрагивающие все стороны жизни. Волей-неволей участвуя в этих беседах, так как без него собеседники не поняли бы друг друга, Волгин в два дня узнал больше, чем за все предыдущие месяцы.

Ему было неловко и даже стыдно. Замкнуться в себе, встречать все новое и незнакомое с внешним безразличием казалось ему теперь глупостью.

«Потеряно столько времени! — думал он. — Откуда взялась у меня эта странная робость?»

Он рассказал обо всем Озерову.

— Мне кажется, что это было естественно, — ответил Виктор. — Ты был один. Это много значит. И еще мне кажется, что возвращение в мир таким путем, как случилось с тобой, не могло не повлиять на психику. Мы — другое дело. Никто из нас не умирал, мы продолжаем жить. Здесь огромная разница.

— А ты не боишься жить в одной комнате с бывшим покойником? — пошутил Волгин.

4

Знание Волгиным современного языка было еще не настолько полным, чтобы без затруднений читать любую книгу. Ознакомившись с предисловием к «Пятой планете», причем ему пришлось один раз вызвать к телеофу Люция и обратиться к нему за помощью, Волгин решил, что дальнейшее чтение можно заменить рассказом Владилена, который как астроном должен был знать историю Фаэтона.

Жизнь обитателей погибшей планеты разделялась на две, резко отличные друг от друга половины: до катастрофы и после нее. Первая половина меньше интересовала Волгина, и ознакомление с ней можно было пока отложить. А то, что относилось к Новому Фаэтону — планете системы Веги, — то это была область чисто астрономическая, и Владилен, конечно, хорошо ее знает.