Князь привлек мальчика к себе, поцеловал в русую головку.

Ребенок вдруг высвободился от отца и смело подошел к Петру. Он остановился подле него и широко открытыми глазами долго глядел в его лицо, так долго, как это умеют дети, а потом спросил по-русски (он понял, видно, что перед ним не барин, а слуга, с которым не разговаривают на французском языке):

— Тебя как зовут? Ты ко мне пришел?

Петр не знал, как назвать себя. В деревне он сказал бы — дядя Петя. А здесь не положено.

— Зовут меня Петром.

— У меня в комнате икона святого Петра висит, — задумчиво сказал мальчик.

И ни отец, ни Петр не улыбнулись.

Петр опять был в затруднении — как называть ребенка, ведь здесь так нелепо с детских лет его величали «сиятельством».

— Ваше сиятельство, а вас как зовут?

— Меня? Аличка. Без всяких «сиятельств». Просто Аличка. Хорошо? Ты мне очень, очень понравился. Ты немного походишь на икону святого Петра. Сядь вон в то кресло, а я залезу к тебе на колени. Хорошо?

Петр вопросительно поглядел на князя. Тот кивнул головой. Казалось, он был рад этому мгновенному контакту сына с Петром, который, видимо, и нужен был этому странному лекарю.

Петр сел в светлое шелковое кресло и с удовольствием посадил на колени ребенка, с жалостью ощутив его невесомость.

— Знаешь, Петр, — доверительно сказал Аличка, — я болен. Поэтому я не такой, как все мои товарищи. Я вдруг ничего не помню. А потом у меня так сильно болит голова… И знаешь, мне всех жалко — и кошек, и собак, и слуг наших…

— А знаете, ваше сиятельство, — уже забывая о присутствии князя, отодвигая мальчика от себя и заглядывая в его страдальческие глаза, напоминающие ее взгляд, твердо и властно сказал Петр, — я и пришел для того, чтобы вас вылечить. Я не одного вот такого же вылечил. Только аккуратно надо пить лекарство, которое я дам.

— Я так и подумал, что ты пришел, чтобы меня вылечить. Сразу же так и подумал! — весело засмеялся, захлопал в ладоши Аличка и соскочил с колен Петра. — Я буду пить лекарство, даже если оно очень горькое. А скоро ты меня вылечишь?

— Скоро! — опять твердо сказал Петр и погладил ребенка по голове. — Очень скоро вы будете как все здоровые дети. — Голос Петра стал властным. — Не будет болеть голова. Никогда не будет и такого, словно бы вы ничего не помните. Все пройдет, ваше сиятельство, вы будете совсем, совсем здоровы. Вы верите мне? — А сам с горечью подумал, что травы-то нужной у него с собой слишком мало, а достать ее можно только в Ильинском, и для этого потребуется время.

— Я очень верю тебе, Петр. И я знаю, что ты меня вылечишь. Только бы поскорее!

Князь с изумлением смотрел на сцену, происходящую перед ним, и сам начинал верить в этого молодого колдуна, который обещал вылечить сына.

— А теперь идите играть, — на ухо сказал мальчику Петр, — а мне нужно поговорить с их сиятельством.

Аличке очень не хотелось уходить, и он только тогда решился оставить комнату отца, когда взял с Петра честное слово, что завтра тот придет и принесет лекарство. И они вместе будут кататься с горки на санках.

Назавтра, на рассвете, с письмом Петра к родным на лучших лошадях помчался посыльный князя в Ильинское, за травами.

А когда Петр уходил, князь сказал ему, протягивая деньги:

— Это пока. А если ты, Петр, вылечишь моего сына, я озолочу тебя. Понимаешь, озолочу!

Петр отвел руки за спину и ответил князю голосом с металлическими нотками:

— Спасибо, ваше сиятельство. Но я не доктор. А в народной медицине есть одна великая заповедь: если взять плату за лечение — оно не поможет.

Князь опустил руку. Гнев мелькнул в его лице и разочарование.

— Но потом, когда больной вылечится? — спросил он. — И уже не надо будет его лечить?

— Тогда… тогда видно будет, — ответил Петр. — Мне платой станет излечение вашего сына.

Князь отвел взгляд. Казалось, он получил незабываемый урок, узнав, что не все покупается на деньги, что для бедняка крепостного, которого он и за человека-то никогда не считал, иметь большие деньги не главное его желание.

Отказаться от такой суммы, которая сделала бы этого парня человеком среднего достатка?! Это представлялось князю невероятным, и ему было немного не по себе, потому что ставило его в какую-то не изведанную еще им в жизни зависимость.

— Ну что же, — сказал князь, — с народной мудростью посчитаемся. Расчет за труд отдалим. Но я повторяю: если ты вылечишь сына — ничего для тебя не пожалею. Запомни это. Князь слов на ветер не бросает.

В Ильинском княжеская повозка остановилась возле управления Пермского неразделенного имения Строгановых.

Из нее вышел светлоглазый, безбровый молодой человек, несмотря на весеннюю холодную пору легко и модно одетый. Прохожие сразу угадали в нем человека из города. И пока он поднимался по ступеням, мимо колонн, ильинцы останавливались и провожали его глазами до дверей. А когда приезжий скрылся в управлении, постояли, посудачили о том, что сразу видно — приезжий не из Перми, скорей, из Москвы или Петербурга. Вон и повозка не пермская.

Так бы стояли и рассуждали ильинцы долго, если б не появился важно шествующий в управление вотчинный член Пищалкин, решающий все крестьянские просьбы, рассматривающий справки и именные учетные выписки на крестьян по сбору денежных и хлебных налогов.

— Ну, чего собрались… — начал было Пищалкин и, увидев необычную повозку, махнул рукой. — Разойтись!

А сам, не скрывая любопытства, застучал сапогами по лестнице.

Своему посланцу, Илье, князь нашел заделье побывать с поручением у управляющего, а к Кузнецовым с письмом от сына Илья зашел будто бы так, между прочим, по просьбе приятеля, вместе с ним проживающего в Петербурге. Илья сам был крепостным князя, помнил нравы споен деревеньки, из которой взят был не так давно, и ждал, что здесь родители Петра встретят его, как обычно, причитаниями, жалобами на-тяжкую долю и злую разлуку с сыном. Но все оказалось не так.

Встретила его красивая, еще довольно молодая женщина с некрестьянской осанкой. Ее косы, тоже не по-крестьянски, короной уложенные вокруг головы, отливали синевой. Илья, сбитый с толку — туда ли он попал, — поздоровался с ней, как с барыней, и спросил:

— Где живут Кузнецовы?

— А кого вам нужно? — спросила женщина.

— Кого-то из родных Петра Кузнецова.

— Я его мать.

И тут Илья заметил тревогу в ее глазах.

— Я из Петербурга от Петра. Вот письмо.

Женщина-взяла письмо и совсем по-городскому пригласила его в дом.

Он миновал сени, просторную кухню, где, свесив с печи седую кудлатую голову, с ним приветливо поздоровался старик. Вошел в опрятную горницу с широкой кроватью и пышной горой подушек. Кроме кровати, посредине горницы стоял стол, накрытый льняной скатертью. Горницу украшали распустившиеся цветы в горшках на окнах, любовно ухоженные.

Илья ждал просьбы прочесть письмо, но, к его удивлению, женщина привычным жестом указала ему на деревянный стул с резной спинкой. Сама села напротив на такой же стул и принялась читать письмо. Она улыбалась и кончиком платка, лежащего на плечах, вытирала слезы. И сразу вдруг стала матерью сына, по воле хозяев увезенного в тридесятое царство.

— Тятенька, от Петруши письмо. Живет неплохо. Траву от падучей для кого-то просит на полное лечение, — громко сказала она, поворачиваясь к двери. — Да немедленно, травы-то! И еще пишет, чтобы держать ото всех в секрете, что письмо получили и траву с посланным отправили. А так живет хорошо. Надеется в этом году приехать.

— Ну что ж, пошлем травы. Вечерком придут дети, подберут. Ты когда, мил человек, в обратный путь?

— Завтра на заре, — сказал Илья. Поднялся и пошел в кухню.

— Садись, мил человек, на скамейку, — приветливо пригласил старик.

И начались расспросы про Петра. Как он да что? А Илья всего раза четыре мельком и видел Петра-то. Тут только пожалел парень о своем глупом задиристом поведении перед Петром. Подумаешь, он, Илья, у князя в услужении. А князь сам, видно, в Петре нуждается. А мать у Петра — что барыня и читать умеет…