– Нет, не поднимался.

– А Карай поднимается. И лает. Это означает, что Геворк был здесь и во второй раз и что второй след сильнее. Но вот что-то раздражает Карая, а что – я пока не пойму…

Мы вышли из парадного и двинулись дальше. Возле папиросного ларька Карай заскулил, бросился было вперед, потом вернулся и потащил нас вбок по темной, неприглядной уличке. Тут уж новый след окончательно разошелся со старым.

– Ну, не зевать! – скомандовал Андрей. – Когда мы были возле папиросного ларька в первый раз, Карай не сворачивал в эту уличку. И, значит, это свежий след, и проложен он Геворком совсем недавно. Мне вот что представляется: в тот момент, как мы вышли из твоего дома, Геворк был где-то позади нас. Может, он нас даже и видел. Затем он пошел за нами и не больше как минут десять назад свернул в эту уличку. Знаешь, как в сказке: охотник ходит за тигром, а тигр – за охотником…

Мы прошли еще несколько шагов. Внезапно Карай стал описывать круги, принюхиваясь теперь уже не к земле, а прямо-таки к воздуху – он все поднимал нос к небу. По объяснениям Андрея я понял, что это начало работать верхнее чутье.

– Геворк где-то здесь, близко! – возбужденно закричал Андрей.

Но, повертевшись на месте в течение нескольких секунд, Карай заскулил, подбежал к нам и ткнулся мокрым носом в ногу своего хозяина.

– Потерял след, – мрачно объявил Андрей.

Мы стояли неподалеку от киоска и с грустью смотрели на Карая. Становилось все темнее. Подул ветерок, который в Ереване обычно возникает с наступлением темноты. Сегодня ветерок немного запоздал и был пока еще легким и ласковым. Скоро он начнет дуть с ураганной силой, поднимая со всех тротуаров, пустырей и строительных площадок тучи пыли. Кажется, день был кончен…

– Можно идти домой? – спросил я.

– Перекурим это дело, – предложил Андрей и вытащил из кармана портсигар, до отказа набитый папиросами.

Мы закурили.

– Может быть, ты устал, – сказал Андрей, – так иди домой. А я намерен продолжать поиск.

Я чувствовал, что ноги меня не держат. Говорить о моей усталости, начиная этот разговор со слов «может быть», было нелепо. Никаких «может быть»! Я на ногах не стою. Ужасно, просто невозможно устал…

– Я устал? – переспросил я презрительно. – За кого ты меня принимаешь? Я готов ходить по следам хоть всю ночь. Только вот вопрос: где эти следы?

Андрей быстро взглянул на меня, уловив, по-видимому, некоторое противоречие между моими словами и той интонацией, с которой они были произнесены.

– У нас, видишь ли, – начал он не очень уверенно, – есть две возможности: можно, раз уж след прервался, пустить Карая на свободный обыск местности. След может прерваться, если люди, например, сели в автомашину. Но где-нибудь они сойдут с нее! Где-нибудь след начнется снова! Верно, друг?

– Это и есть наша первая возможность? – грустно спросил я.

Андрей энергично задвигал скулами.

– Ох, Геворк! – сказал он. – Ну не может без хитростей! Ведь что-то каверзное придумал – и теперь рад.

– Что ж, – уныло предложил я, – пойдем обыскивать местность.

– Подожди… – Андрей перекатил папиросу из одного угла рта в другой. – Проводнику служебной собаки предписано в момент поиска поддерживать контакт с местным населением. Это наша вторая возможность… – И Андрей решительно направился к папиросному киоску.

– Две пачки «Авроры»! – потребовал он.

Продавец, старый человек с горбатым, очень внушительным носом, сидел возле киоска на раскладном стуле и неторопливо перебирал янтарные четки. Островерхая барашковая папаха была шире, чем его плечи. С такими папахами горцы не любят расставаться ни зимой, ни летом, ни в поле, ни дома. Продавец с интересом смотрел на Карая и на этот раз не испугался.

– Опять пришли? – дружелюбно спросил он.

– Да, мы пришли, – с достоинством ответил Андрей, начиная тот неторопливый разговор, который считается у кавказцев-стариков признаком хорошего тона.

Можно было подумать, что нам и вправду некуда торопиться.

– Ты, как видно, овец держишь? – спросил старик.

– Нет, я не держу овец, – терпеливо ответил Андрей.

– Но вот я вижу у тебя волкодава. Для чего тебе волкодав?

Старик, хотя и носил барашковую папаху, был, конечно, городским жителем. Настоящие горцы очень хорошо разбираются в собаках и ценят их. За хорошую собаку не пожалеют десятка баранов. Этот старик ничего в собаках не понимал, хотя вел разговор о них с большой важностью. Он сразу принялся называть нашего Карая неопределенным словом «это».

– Чем «это» надо кормить? – спросил он.

– Мы кормим его по рациону.

– Очень хорошо кормить собаку по рациону, – мудро согласился старик. – А как «это» зовут?

Андрей ответил то, что всегда отвечал в таких случаях: Джульбарс. Капитан Миансаров считал, что настоящая кличка служебной собаки должна, по возможности, храниться в секрете.

– Это очень хорошее имя, красивое имя, – сказал старик.

Видно было, что перечень вопросов, которые он собирается нам задать, еще далеко не исчерпан.

Но ему помешали. Подошел молодой человек, чтобы купить пачку папирос.

– Удивляюсь я на таких покупателей, – говорил старик, получив деньги. – Приходит, берет, что нужно, и уходит. Нет того чтобы поговорить! А я много чего полезного помню – басни всякие, сказки, истории, случаи. От меня много чего можно узнать.

Я испугался.

– Скажите, пожалуйста, – торопливо начал я, – вы не видели тут одного человека…

Старик с неудовольствием посмотрел на меня и отмахнулся высохшей коричневой рукой.

– Я видел тут много людей! – отрезал он и снова обратился к Андрею: – Я мог бы не работать. У меня два сына – один инженер, другой учитель, они меня хорошо держат. Но мне скучно. И я рад, когда покупать папиросы приходят такие люди, как ты.

– Мне тоже приятно, – со вздохом сказал Андрей.

– Присядь… Сколько лет этой собаке?

– Два года.

Старик зацокал языком, как цокали когда-то извозчики, подгоняя лошадей. Этот звук в Армении выражает все: удивление, ужас, радость, злость. Дело только в том, как цокать. В глазах его впервые появилось живое любопытство, и после всех вопросов, заданных из вежливости, он спросил о том единственном, что его интересовало: