— Уверена в разумных пределах, — сказала я, выравнивая свой взгляд. Но я не стану тратить кучу времени на зацепки, которые тебе нравятся, просто потому что ты слишком зацепился за своего подозреваемого на данный момент, Ник. Особенно, когда я вижу, что твои эмоции влияют на твоё видение этого парня.

Ник издал не верящий звук.

— Мои эмоции? — сказал он. — Влияют на моё видение, док? Ты уверена, что происходит именно это?

— Ты спросил моего мнения, — холодно сказала я. — Моего беспристрастного мнения.

— И именно его я получил? — спросил он.

Я моргнула. Я взглянула на коронера, который наблюдал и слушал нас обоих. Он поправил на носу очки в темной оправе, затем вновь сложил руки на груди и усмехнулся мне. Увидев самодовольный взгляд за этими толстыми линзами, я сосредоточилась обратно на Нике, решив проигнорировать это.

Этот парень явно был придурком.

— Я просто не уверена, что это в его стиле, Ник, — сказала я, позволяя холодному и беспристрастному тону немного уйти из моего голоса. Я решила быть более честной, говорить с ним скорее как с другом. — Я пока не могу полностью объяснить это, поэтому и не пытаюсь… Но я сильно подозреваю, что тебе, возможно, придётся искать по меньшей мере возможного сообщника. Если бы ты меня не подталкивал, я бы подождала, пока не получила чего-то более конкретного в этом отношении, хорошо? А пока тебе просто придётся поверить, что я смотрю на вещи объективно. Или снять меня с дела и найти другого психолога-криминалиста.

Последовало молчание.

Я пыталась пробить эту более подозрительную сторону Ника, сразить его искренностью в попытке заставить его опустить свои барьеры.

Однако когда я в тишине встретилась с взглядом детектива отдела убийств Наоко Танаки, я поймала себя на мысли, что выбрала неверный путь.

Более того, мои слова произвели эффект, противоположный тому, на который я надеялась. Обеспокоенный взгляд проступил в его глазах. Я также заметила, как его выражение лица скрылось за маской копа и более сосредоточенным изучением, которое он нацелил на меня.

Он думал, что я им управляла.

Он думал, что я использовала свой интеллект и знания, чтобы заставить его отступить.

Черт, да может он и прав.

Более того, я заметила проблеск того, что именно скрывалось за его внезапной переоценкой меня.

Осознавая, что мой проблеск мог быть именно тем, в чем обвинял меня мистер Квентин Блэк в допросной комнате, я тут же подавила эту мысль, но не раньше, чем воспоминание о нашем обмене заставило меня покраснеть.

К сожалению, Ник это тоже увидел.

Он также неверно истолковал мой внезапный румянец.

Я чувствовала это… даже если не хотела.

Но с другой стороны, я всегда могла чувствовать больше, чем мне хотелось.

Глава 4

СНЯТА С ДЕЛА

Полагаю, пришло время мне признаться.

Мне не так-то просто в этом сознаваться, но ради полного разоблачения… Я уже знала, что во мне что-то иначе.

До Квентина Блэка, я имею в виду.

Можно сказать так: с самого детства я знала вещи, неизвестные большинству людей. Вещи, которые, по возражениям многих людей, я знать не могла.

Вещи, которые, как говорили другие люди, я знать не должна.

Когда я была ребёнком, сложнее всего было понять не то, что я знала эти вещи. Сложнее всего — то, что вызывало больше всего недоумения, одиночества и горя — было понять, что большинство людей не знали этих вещей.

Слава Богу, у меня была моя сестра Зои.

Возможно, поэтому теперь я по ней так скучала. Она была такой же, как я. Мы практически имели свой собственный язык, пока росли, поскольку на неё это влияло так же сильно, как на меня, когда я осознала, насколько мы «отличались» от других детей.

В любом случае, я была старшей, так что многие из этих уроков выучила первой. Например, как упоминание всего, что я слышала или видела в сознании людей, вызывает много непонимающих взглядов, выгнутых бровей, оглушающей тишины… и страха.

По большей части страха.

В том числе от наших собственных родителей.

Я научилась молчать о том, что чувствую, ощущаю… и да, иногда слышу… из сознания людей вокруг меня. Я научила Зои тому же, как только поняла, что она такая же. Это навык выживания, который мы обе усвоили в юности.

Вдобавок к этому, недостаточно было просто не упоминать то, что мы можем слышать и видеть эти вещи. Нам также приходилось быть крайне осторожными, чтобы не поступать так, будто мы знаем эти вещи, по крайней мере, если не существовало разумного объяснения, откуда мы их знаем. Нам приходилось быть крайне осторожными, чтобы не изменять своё поведение таким изобличающим образом.

Иногда сделать это было очень, очень сложно.

Стало ещё сложнее после смерти Зои.

И намного более одиноко.

Психология уже по одной этой причине стала для меня логичным выбором в школе. Если я сумею понять, как устроены обычные люди, я смогу легче вливаться в их ряды. Вот почему я предпочитала заниматься чистыми исследованиями, а не получать деньги за то, что я сижу целыми днями и слушаю, как люди мне врут, а я должна улыбаться, вежливо кивать и притворяться, будто не замечаю.

Я ненавидела даже само слово «экстрасенс» и все современное дерьмо, ассоциирующееся с ним.

Но да, полагаю, оно подходит.

Я, Мириам Кими Фокс — экстрасенс.

По правде говоря, у меня аллергия на эту мысль.

Было намного проще терпеть, когда мы с Зои могли шутить над этим. После смерти Зои, конечно, я натыкалась и на других так называемых «экстрасенсов». К счастью, большинство из них понятия не имели, что я такое.

На самом деле, до Квентина Блэка я помню лишь одну женщину, которая посмотрела на меня особенно пристально, а затем спросила, какого черта я делаю со своим разумом. Она пожаловалась, что ни черта не может меня прочитать. Это была пожилая женщина, слегка похожая на ведьму своей одеждой и длинными седыми волосами, заплетёнными в косы, и всеми теми кристаллами, которые она носила.

Ещё она была очень прямолинейной.

Она сказала, что что-то во мне совершенно по-другому. Ещё она сказала, как будто обвиняющим тоном, насколько я помню, что она видит вокруг меня лишь какое-то дерьмо типа дымовой завесы, которую я поставила, чтобы скрыть мой разум ото всех смотрящих.

Она была права, конечно же.

Потому что с чтением мыслей есть вот какой прикол: даже если ты вроде как знаешь, что никто другой этого делать не может, тот факт, что ты-то сам это умеешь, делает тебя параноиком. Особенно когда я была ребёнком — до того, как я поняла, что все эти голоса, образы и шепотки эмоций обширное большинство нормальных людей не замечает — я практически предполагала, что любая моя мысль равносильна крику в переполненной комнате.

Поскольку Зои меня слышала, казалось логичным, что меня слышат и остальные.

Возможно, в результате, быть экстрасенсом — это ещё и следить за тем, что ты думаешь.

По правде говоря, ты остаёшься до некоторой степени параноиком даже после того, как понимаешь, что скорее всего тебя никто не услышит. Ты все равно задумываешься. Это все равно приходит тебе на ум. Это все равно, что говорить на иностранном языке среди людей другой страны — ты в любом случае время от времени сомневаешься, задаваясь вопросом, а вдруг они тебя понимают. Хотя бы один или два из них.

В конце концов, ты же понимаешь.

Логично, что остальные тоже могут тебя слышать.

Будучи полной противоположностью меня, большинство этих других «экстрасенсов», которых я встречала, с гордостью носили это звание. Некоторые даже зарабатывали этим себе на жизнь, вешая стандартный светящийся отпечаток руки на фасадное окно, разбрасывая орлиные перья, хрустальные шары и статуи Будды по своим наполненным фимиамом пещерам за пурпурными занавесками.

Некоторые даже работали с копами, как я, хотя не совсем в том же качестве. Однако никто из тех, с кем я сталкивалась, не обладал большим, чем способности низкого уровня. По крайней мере, если не считать ту женщину-ведьму, взглянувшую на края моего щита, но после той единственной встречи я больше никогда её не видела.