Наконец Агриппина потянулась, словно большая кошка, и издала какой-то мелодичный горловой звук, весьма напоминающий довольное кошачье мурлыканье. Она набросила на плечи халатик, подошла к окну, отдернула шторы, приоткрыла раму и закурила. Андрей тоже поднялся и стал с ней рядом, потом прикоснулся губами к волосам девушки, ласково погладил её руку. С улицы тянуло свежестью. Воздух был насыщен ароматом увядающей листвы и еще чем-то неуловимо осенним.

– Как думаешь, – шепотом спросила она, – отчего это все разом помешались на поисках неизвестно чего? Жили-жили, не тужили – и вдруг началось! То тебе призрак является, то руны вы откопали, то кто-то по нашим квартирам шарится… Ерунда какая-то! Голимый бред, если размышлять рационально. Вот ты, нормальный русский ученый, с чего тебе призраки мерещатся? Понимаю, если бы обкурился или там грибочков нажрался – а то ни с того ни с сего!..  – она пожала плечами и затворила окно. – Мистика мистикой, но должен же быть во всем этом какой-нибудь смысл…

– Господи ты, боже мой! – воскликнул Андрей и хлопнул себя по лбу ладонью. – Так я что же, был настолько задуренным все эти дни, что забыл тебе рассказать, какого черта меня преследовал призрак Кутасова?! Да-с, приехали Андрей Иванович… Как говорится, кранты! – он озабоченно покрутил головой и продолжал. – Ну, это надо рассказывать подробно. Сейчас принесу бутылочку из кухни, чтобы совместить приятное с полезным…

– Рюмки не забудь, – громким шепотом напутствовала его Агриппина.

За токайским Андрей поведал девушке о недавно открывшейся ему тайне своего рода, которую бабушка то ли сознательно скрывала от него, то ли просто не придавала этому никакого значения.

– Теперь хотя бы понятно… – протянула Агриппина и вдруг неожиданно захихикала.

– Ты это чего? – подозрительно спросил он.

– Да веселая компания по поискам сокровищ у нас собралась! – сказала она. – Ты – потомок Кутасова, Виктор твой – из прибалтийских баронов. Только я – простая…

– Ингерманландская ведьма! – со смехом перебил ее Андрей. – Одно неясно, каким боком сюда затесался герр профессор, и какого лешего понадобилось твоему Сигурду с его Братством?

– С Сигурдом как раз проще простого, – отозвалась Агриппина. – Я все-таки журналист со стажем, навела кой-какие справки по разным каналам. Представь себе, Сигурд Юльевич является членом масонского братства. По одним источникам членом ложи «Палестина», по другим – ложи «Трех знамен». Выбирай на свой вкус.

– И что же этим «палестинцам» или «знаменосцам» неймется? – задумался Андрей. – Может, им известно об этих рунах нечто такое, чего не знаем мы?

– Сомневаюсь! – Агриппина уселась на диване, скрестив ноги по-восточному. – Древнее магическое заклинание, обладающее страшной силой во всех смыслах. И заклинание это, в соединении с тем артефактом, на который намекают все источники и который мы с тобой пытаемся отыскать, по всей видимости, в магическом смысле имеет огромное значение. Допустим, он попадает в руки этого Братства. Могущество, власть, богатство и прочее как бы даруются им свыше. Ну а кто устоит в этом мире против могущества и власти? Ну, разве что такие чокнутые как ты да Виктор, которым дай только поразгадывать вековые тайны. Тебе надобно Могущество, отрок? – вдруг повернулась она к нему.

– На фиг, на фиг! – отстранился он обеими руками. – Я уж лучше как-нибудь сам, без магии и иной чертовщины. Мне бы диссертацию защитить, потом монографию опубликовать…

– Вот потому, вероятно, Иван Павлович Кутасов тебя и избрал, – очень серьезно сказала Агриппина. – Бессребреник – это диагноз. Ученый не от мира сего, прозябающий в башне из слоновой кости… – Она вдруг извернулась и обвила его за шею обеими руками. – За это, дорогой, я тебя и люблю, – произнесла изменившимся голосом. – Так мало осталось настоящих бессребреников и альтруистов в этом хищном капиталистическом мире…

– Ты меня так расписала, – сказал Андрей, – что уж не знаю, плакать или смеяться!

– Любить, – прошептала она. – Любить меня, и сейчас, немедленно, – и выключила бра.

Посредине ночи Андрей внезапно проснулся. Рядом, уютно свернувшись калачиком, посапывала Агриппина. Они не задернули шторы, и прямо в окно светила полная луна. Полосы лунного света ходили по комнате, словно призрачные волны, создавая зыбкую иллюзию подводного мира, отчего привычные вещи казались чем-то малознакомым и приобретали странные и какие-то нездешние очертания. Полнолуние всегда оказывало на него сильно воздействие, как будто этот извечный спутник земли на время порабощал его волю и заставлял действовать вопреки всякой логике. Вот и сегодня Андрея переполняла невероятная энергия и сна, как говорится, не было ни в одном глазу; он уже давно смирился с этим магическим воздействием луны на собственное подсознание и даже не пытался сопротивляться, потому что точно знал: больше не заснуть. Тихонько, стараясь не разбудить любимую, он поднялся с дивана и включил компьютер, загородив журналом экран таким образом, чтобы свет не падал на ее лицо, потом вошел в Интернет. Уж если спать ему сегодня не придется, так хотя бы с пользой потратить время лунной бессонницы.

Он набрал в Яндексе «Иван Павлович Кутасов» и принялся изучать загрузившиеся материалы. Его заинтересовали строки из поэмы Василия Жуковского (того самого, поэта и воспитателя наследника российского престола!), а в те времена ещё малоизвестного поручика Московского ополчения, которые он посвятил одному из сыновей графа – Александру.

А ведь вполне возможно, что именно Александр и является одним из моих предков… Подумал Андрей. Или, быть может, им был Павел Иванович, старший сын Кутасова?..

Судя по оставшимся воспоминаниям современников, Александр был человеком широкой души и вообще рубаха-парень. «Малого роста, но прекрасно сложённый в силу и красоту, с приятным лицом и значительным взглядом, в веселые свои минуты он был обворожителен. Но почти всегда он был грустен… еще теперь чувствую на себе выразительный, кроткий взгляд прекрасных его черных глаз… Он был поэт в душе…» – так описывал его современник, генерал Грабе.

В битве у города Прейсиш-Эйлау, которая произошла 27 января 1807 года, генерал-майор Александр Кутасов переломил критическую для русских войск ситуацию и спас положение, за что был награжден орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 3-го класса, хотя не имел низшего 4-го класса этого ордена. Случай уникальный! И когда через два месяца на место битвы прибыл окруженный генералами Александр I, он обратился к Кутасову: «Мое нижайшее почтение Вашему Сиятельству! Я осматривал вчера то поле, где Вы с такою предусмотрительностью и с таким искусством помогли нам выпутаться из беды и сохранить за нами славу боя. Мое дело будет никогда не забывать Вашей услуги». И не забыл, наградив столь почетным орденом.

Гораздо позднее историк русской артиллерии генерал-майор Ротч следующим образом характеризовал Александра Ивановича: «Ловкий в строю, привлекательный в обращении, ученый математик и веселый поэт, неустрашимый в боях, распоряжавшийся с невозмутимым спокойствием под выстрелами, граф Кутасов скоро однако приобрел любовь и доверенность подчиненных; при одном его слове забывались труды и опасности».

Что скрывать, Андрею было чрезвычайно приятно читать подобные строки. Странное, щекочущее и трудноопределимое чувство владело им в эти минуты, словно оживала в глубинах его существа генетическая память предков, преданно, не жалея живота своего, служивших России.

Дочери графа Кутасова удачно вышли замуж за князя Голицына и графа Васильева. А вот старший его сын – Павел – показался Андрею чем-то похожим на него самого, хотя дослужился до тех же придворных чинов, что и его отец. Было в этом самом Павле Ивановиче нечто, роднившее его с далеким потомком. Долгое время он возглавлял Общество поощрения художников, собирал картины русских мастеров и был среди художников весьма популярен. А когда почил в бозе, в некрологе в «Санкт-Петербургских ведомостях» написали о нем так: «Граф Павел Иванович любил, уважал и поощрял художников, поощрял их с тем тонким вкусом, с тою нежною разборчивостью, которую дают нам превосходное воспитание и раннее ознакомление с образцами великого и прекрасного». Может, отсюда тянется мое увлечение искусством, подумал Андрей. И потомки у него были от княжны Лопухиной, четверо детей… Знавал Пушкина и бывал у него в Петербурге, однако, это не помешало поэту довольно язвительно заметить, что его собственный предок «не ваксил царских сапогов».

Эта строка Пушкина, сочинявшего порой очень злые и точные эпиграммы, задела Андрея за живое. Разве был виноват Иван Павлович в том, что еще мальчиком попал в плен, а потом был подарен вместо игрушки наследнику российского престола? Каким же изворотливым, тонким и острым умом должен был обладать маленький турчонок, чтобы со временем сделаться незаменимым для будущего императора, отличавшегося вспыльчивым и неуравновешенным нравом!..

Андрей продолжал копаться в Интернете, собирая сведения на своего далекого предка, характер и способности которого удивляли и даже восхищали его все сильнее. К сожалению, сведения эти были, в основном, косвенные и больше относились к его детям, также сделавшим блестящую карьеру.

«Отец будущего генерала, – читал он, – оказался в русском плену после взятия крепости Бендеры 16 сентября 1770 года во время очередной русско-турецкой войны. Чрезвычайно смышленый и расторопный 11-летний турчонок оказался в Петербурге и был подарен императрицей Екатериной II своему сыну – великому князю Павлу Петровичу. При крещении в православную веру мальчик получил имя Иван, отчество Павлович от крестного отца и фамилию Кутасов по месту своего рождения, городу Кутахья. Вскоре юноша был направлен наследником престола за границу, в Париже и Берлине выучился на фельдшера и парикмахера, а когда вернулся в Россию, сделался камердинером Павла Петровича с чином фурьера. Великий князь Николай Михайлович писал об Иване Кутасове, что ловкий и способный молодой человек, изучив характер наследника, «умел применяться к своеобразным его проявлениям, благодаря чему не только избегал продолжительного охлаждения, но скоро сделался необходим великому князю и сам приобрел на него влияние».