Агриппина только плечами пожала. Андрей же сказал несколько сконфуженно:

– В институте изучал, но, если откровенно, почти все позабыл.

– Я так и думал, – кивнул профессор. – Дело в том, что руническое письмо тесно связано с мифологией, вернее, с тем магическим взглядом на мир, который был у наших предков. Здесь, – он потряс листком, – начертано магическое заклинание. Впрочем, наверное, Агриппина вам об этом уже поведала, – лукаво улыбнулся он, – уж в чем в чем, а в гадании она знает толк! Ладно, не конфузься, – сказал он ласково девушке, – мы с твоей бабушкой сто лет были знакомы. Я, конечно, вам текст этот переведу, только чуть позже. Хочу, чтобы вы для начала смогли хотя бы немного проникнуть в мир древних представлений и осознали значимость этой надписи. Согласны?

Они дружно кивнули в ответ.

– Ну, тогда вперед к знаниям!..  – и он простер руку вперед и вверх, словно указывая им путь. Потом снова откинулся в кресле и продолжал: – Как я уже сказал, письмо это руническое, – следовательно, связано с древней магией. Наши предки относились к оккультным знаниям с большим уважением. Вот, например, как звучит старинное предупреждение незнайкам, которые пытались воспользоваться рунами.

То есть, иметь дело с рунами считалось занятием весьма опасным. Обычно руны вырезались на прутиках или палочках. Тацит описывает гадание на рунах следующим образом: «Отрубив ветку плодоносящего дерева, – обычно это был бук или дуб, пояснил профессор, – разрезают ее на куски, которые отмечают каким-то знаками и разбрасывают как попало по белому покрывалу. Затем жрец племени… или же сам отец семейства… помолившись богам и смотря на небо, трижды берет по одной палочке и на основании сделанных раньше значков дает толкование». Гадали и на крови. Страбон рассказывал об этом действе следующим образом: «Жрицы-предсказательницы, седовласые, в белых одеждах… выходили навстречу пленным с обнаженными мечами, надевали на них венки и вели их к медному котлу, вместимостью 20 амфор. Там была лестница; они всходили по ней и, склонившись над котлом, перерезали горло каждому из пленных, которых им подавали. По крови, натекавшей в котел, они совершали гаданье». Гадали также и на крови жертвенных животных, о чем упоминается в древнеисландских памятниках.

– Да… занятие не для слабонервных, – прокомментировала Агриппина. – Брр! – она передернула плечами. – Там что, про это? – кивнула она на текст.

– Нет. Я пытаюсь нарисовать вам картину древнескандинавской жизни. Тогда ведь свято верили в то, что старшими рунами можно воздействовать на враждебные человеку стихии: огонь, воду, врагов, – наслать порчу и совершать другие нехорошие деяния. Герберт фон Лист, основатель школы рунической магии, считал, что в «Песне Высокого» из «Старшей Эдды» зашифрован первоначальный рунический ряд из 18 рун. Кстати, этот самый Гвидо позднее основал небезызвестное «Общество Туле», в которое входила вся гитлеровская верхушка. Но об этом сейчас много говорится и пишется.

В песнях, относящихся к рунам, часто говорится, что их неправильное использование может привести к страшным последствиям. В одной из саг рассказывалось, как при прочтении одного нида в палатах ярла – знатного человека – пришло в движение висевшее на стенах оружие, убив многих воинов, а сам ярл упал замертво, при этом у него отгнили волосы и борода по одну сторону пробора.

– Нид – это проклятье? – спросила Агриппина с долей отвращения, вероятно, представив отгнившую бороду.

– Да. И весьма своеобразное. На жердь сверху насаживали лошадиный череп и вырезали на нем некое заклятье. Это, с позволения сказать, сооружение называлось «нид» и одновременно так же назывался хулительный жанр скальдической поэзии, который обладал убойной магической силой.

– В древности магию и поэзию фактически не разделяли, – сказал Андрей.

– Совершенно верно, – подтвердил Сигурд Юльевич. – Они выросли из одного корня. О чем это я? Ах, да… По-видимому, в «Песне Высокого» иносказательно описывается магическое действие рун на природные стихии и на людей. Приведу пример, – тут профессор прикрыл глаза и принялся нараспев декламировать:

Да-да! Не больше и не меньше! Считалось, что можно заклятьем остановить огонь. А сейчас я прочитаю вам заклятья от бури и колдунов. – Он помолчал немного, словно припоминая, затем принялся нараспев читать:

Прочитав последнюю строфу, он вдруг повернулся к Агриппине и озорно ей подмигнул.

– Ну что вы, Сигурд Юльевич, – возмутилась она, – я-то здесь при чем?

– Знаем-знаем, все знаем… – ехидненько пропел он фальцетом и погрозил девушке пальцем.

В ответ она только фыркнула, как рассерженная кошка.

– Не сердись, деточка, я же шучу, – примирительно сказал профессор. – Ну вот, потерял мысль… – Он покивал, что-то бормоча себе под нос, потом снова заговорил: – В те стародавние времена мир представлялся людям совершенно другим – волшебным, – а потому несравнимо более интересным и наполненным всякими неожиданностями, нежели наш теперешний технократический. Как ни странно, современная картина мира гораздо более проста и упорядочена в сравнении с космогонией наших предков. Тогда не вызывало никаких сомнений, что не только природа оказывает свое влияние на людей, но и люди силой мысли могут воздействовать на нее. По крайней мере, они были в этом уверены. Поэзия – как вы справедливо заметили, – обратился он к Андрею, – тогда еще не отделилась от культовых ритуалов и обладала огромной магической силой. Я расскажу вам одну из красивейших легенд об Одине: каким образом он раздобыл мёд поэзии. Как вам, наверное, известно, Один – один из главных богов скандинавского пантеона. Эта философская притча о смысле бытия, которая не утратила, как мне кажется, значения и по сей день, – удивительно поэтична и мудра.

Профессор замолчал и прикрыл глаза, словно собрался подремать. Его гости смотрели на него, боясь шевельнуться, потом переглянулись, и Агриппина пожала плечами – дескать, сама не знаю, что с ним. Минута, другая… Время, казалось, тянется бесконечно. Девушка уже собралась было прервать затянувшееся молчание, как вдруг профессор открыл глаза и улыбнулся.

– Мне кажется, я вас замучил своей мифологией, – немного смущенно произнес Сигурд Юльевич. – Увлекаюсь и не замечаю времени. Может, все-таки кофе или чай?

– Нет-нет, – произнесла Агриппина. – Расскажите про мёд поэзии. Я никогда не слышала эту легенду.

– Тогда слушайте, – тотчас оживился профессор. – После заключения мира между асами и ванами – высшими богами – их слюна была собрана в некий сосуд, и из нее был сделан мудрец по имени Квасир. Однако два карлика, Фьяляр и Галяр, убили Квасира и смешали его кровь с пчелиным медом. Любой, кому удавалось попробовать этот волшебный напиток – мед поэзии – становился поэтом или мудрецом. Но затем карлики убили великана Гиллинга и, чтобы откупиться от его отца Суттунга, отдали ему мед поэзии. Сут-тунг спрятал мед поэзии в горной пещере и отдал его под охрану своей дочери Гуннлёд. Страстно желавший раздобыть мёд поэзии, Один нанялся в работники к брату Суттунга – Бауги. За свою работу он потребовал глоток меда поэзии, однако, когда Бауги привел его к своему брату Суттунгу, тот отказался дать хотя бы один глоток. И тогда Один с помощью Бауги решил украсть мед поэзии. Бауги просверлил гору волшебным буравом, и Один проник в отверстие в облике змеи. Он соблазнил Гуннлёд, выпил весь мёд, потом обернулся орлом и вернулся в верхний мир, где с тех пор и находится мёд поэзии.

– Другими словами, сущность поэзии – божественна… – медленно проговорил Андрей.

– Именно. Вы, уважаемый Андрей Иванович, ухватили самую суть. Поэзия, в ее первоначальном виде, имеет божественное происхождение. Недаром многие поэты предсказывают в стихах собственную смерть, да и самые значимые мировые события тоже. Поэзия в те стародавние времена была тождественна мудрости и магии. Увы, в наши дни она практически утратила обаяние волшебства. Да, и вот что ещё любопытно! – добавил он. – Пока Один в образе орла летел в Асгард, некоторое количество мёда вытекло у него через… хм… задний проход. По легенде, именно эта часть мёда поэзии досталась поэтам-бездарям и махровым графоманам.

Андрей с Агриппиной невольно рассмеялись. Профессор снова откинулся в своем монументальном кресле. Его глаза изучали лица слушателей, пытаясь оценить впечатление, произведенное рассказом. Наконец, он удовлетворенно улыбнулся и повернулся к столу. Взял листок с рунами, не глядя, нащупал на столе ручку и стал что-то писать на листке. Его гости хранили молчание, стараясь не прерывать этот творческий процесс. «Ага… ну да, конечно… пожалуй, так…» – бормотал себе под нос профессор, то и дело взъерошивая свои седые волосы, отчего они скоро встали торчком и напоминали забавный пушистый нимб.

Девушка коснулась руки Андрея. Она напряженно ждала, не отрывая взгляда от профессора. Потом наклонилась к Андрею и прошептала: «Ты волнуешься?»

– С чего бы это? – тоже шепотом отозвался он.