— Этот трусливый хан похоронит всех моих янычар! — бешено округляя глаза, вскричал бей. — Ему овец пасти, а не с гяурами воевать!.. Я сам разобью Румян-пашу!..

21 июля на реке Кагул, у Троянового вала, произошло третье подряд сражение противостоящих армий. Великий везир вывел на поле битвы 150 тысяч турок и татар, которых прикрывали полторы сотни пушек. (У Румянцева было всего 17 тысяч штыков и сабель и 118 орудий). Однако столь колоссальное преимущество везира обернулось для него трагически: яростный натиск российских полков, ещё более яростная и меткая стрельба артиллерии внесли такое смятение и неразбериху в турецко-татарские ряды, что Халил потерял всякую возможность управлять войском и, вскочив на коня, ускакал прочь, чтобы не видеть, как медленно и мучительно гибнет его армия.

Разгром, учинённый неприятелю, был ужасающий: только убитыми турки и татары потеряли до двадцати тысяч человек, был захвачен весь обоз с «несчётным багажом» и 130 пушек. Потери Румянцева оказались, в сравнении, совершенно незначительны — 353 убитых и 550 раненых.

   — Русские воюют не числом, а умением! — гордо вскинул голову Пётр Александрович. — Я из русской крови рек не делал! И впредь делать не стану...

Вести о блестящих победах Первой армии облетели города и губернии России. В Петербурге, Москве, в Киеве, Харькове, Ярославле, Симбирске имя Румянцева было у всех на устах.

   — Пётр Александрович-то — какой молодец!

   — Истинно русский воин! Куда туркам с ним тягаться?!

   — Вот увидите, господа, он ещё и Царьград возьмёт!..

Екатерина восторгалась не меньше подданных.

«Вы займёте в моём веке, несомненно, превосходное место предводителя разумного, искусного и усердного», — написала она собственноручно Румянцеву.

И наградила полководца достойно, по-царски: за Ларгу пожаловала орден Святого Георгия Победоносца I степени и много деревень «вечно и потомственно», а за Кагул произвела в генерал-фельдмаршалы.

Июль 1770 г.

Над просёлочными дорогами Молдавии серым туманом висела дорожная пыль, поднятая тысячами колёс и копыт. Разбитые в сражениях с Румянцевым остатки ногайских орд медленно тянулись к Каушанам. Все были мрачны и подавленны.

У Каушан предводители Едисанской и Буджакской орд, знатные мурзы и аги держали совет. Говорили о разорённых домах и потерянных в сражениях соплеменниках, о бездарном хане Каплан-Гирее и коварных турках, собравшихся вовсе уничтожить татарские народы, бросая их под огонь русских пушек. Говорили и о русских, призывавших татар отторгнуться от Порты и обещавших дружбу и поддержку.

   — Я спрашиваю вас, знаменитейшие мурзы и аги, — проскрипел дряхлеющий Джан-Мамбет-бей. — Как спасти наши народы?

Ногайцы дружно зашумели — каждый что-то выкрикивал, но всё тонуло в общем гуле. Когда шум стал стихать, раздался голос Ислям-мурзы:

   — За два года войны мы ничего не получили, кроме горя и бед!.. Смерть, разорение и голод пришли в наши дома... Если мы не бросим турок, не вернёмся в свои края — все в землю ляжем!

   — Русские не пустят нас в степи, — отозвался Мамай-мурза.

   — Они неприятелей не пустят, — сказал Абдул Керим-эфенди.

   — А мы и есть для них неприятели.

   — Значит, надо стать друзьями.

   — Как?

   — Отторгнуться от Порты и идти под покровительство России, — спокойно сказал эфенди.

Ногайцы опять зашумели:

   — Отстанем от Порты!

   — Эфенди верно говорит!

   — Нельзя отставать! Русские обманут! Не верьте им!

   — Они заставят нас жить по их законам!

Эфенди поднял руку, сказал уверенно:

   — Нас к Порте ничто не влечёт. И терять нам теперь нечего, ибо турки бросили нас. Но взамен от погибели спасение сыщем! И к домам своим вернёмся.

   — А если русские станут угнетать? — не унимался Мамай-мурза. — Если как диких калмыков воевать против Порты заставят?

Опять зашумели ногайцы...

После долгих споров орды решили обратиться с письмом к Панину. В нём говорилось, что они получили послание русского паши, обсудили его всем народом и с общего согласия решили идти в Крым, поскольку «будучи во власти Порты больше в этих местах оставаться не можем». Далее ногайцы просили разрешения на переход через Днестр. Но об отторжении от Порты и переходе под протекцию России в письме не было ни слова. Подписали письмо от Буджакской орды Джан-Мамбет-бей, от Едисанской — Ислям-мурза, Мамай-мурза, Тимур-султан-мурза и Халил-Джаум-мурза...

На рассвете часовые российского пикета на каушанской дороге услышали глухой стук копыт. В полумраке показался силуэт одинокого всадника.

   — Дикак, скачет кто-то, ваше благородие!

Молодой поручик, мирно дремавший у костра на куче сена, поднял голову, спросил сонным голосом:

   — Кто скачет?

   — К нам... Из Каушан.

Поручик нехотя привстал, посмотрел на дорогу.

   — Может, разведует? — предположил кто-то из солдат.

   — В одиночку-то? — возразил другой.

   — Одному-то как раз способнее. Шуму меньше и проскользнуть легче.

   — Ну-ка, ребята, выцельте его на всякий случай, — вмешался в разговор поручик. — А там посмотрим.

Всадник подскакал совсем близко, увидел направленные на него ружья, остановил коня и, приподнявшись на стременах, взмахнул рукой:

   — Не стреляй!.. Русский паша надо!

Поручик прикурил трубку, бросил лучину в костёр, дохнул дымом на ближнего солдата:

   — Сбегай!.. Прознай, что хочет.

Солдат осторожно, с ружьём наперевес, подошёл к всаднику, грубо спросил:

   — Тебе чего?

   — Русский паша надо!.. Письмо к паша везу...

   — Ваше благородие! — солдат повернул голову к своим. — Он говорит, что письмо везёт его сиятельству.

   — Веди сюда! — приказал поручик.

Всадник подъехал к пикету, достал из шапки свёрнутый квадратиком лист, протянул офицеру. В бумаге сообщалось, что подателю её едисанскому татарину Илиасу по проезде через российские земли препятствий не чинить, а, напротив, оказывать всяческую помощь. Внизу стояла размашистая подпись «Пётр Панин».

«Конфидент наш, — подумал поручик. — Важная, видимо, птица, коль сам генерал бумагу подписал...»

   — Лошадь мне! — крикнул он солдатам.

Спустя полчаса поручик вместе с Илиасом въехали в русский лагерь. В нём царила обычная рассветная суета: солдаты, навесив над кострами котлы, варили кашу, офицеры брились, завтракали, ездовые, зевая, кормили лошадей.

Поручик знал, что всеми делами с татарами заправляет канцелярии советник Веселицкий, и направил лошадь прямо к его палатке.

Пётр Петрович встал рано, испил кофе и теперь неторопливо прохаживался по росистой траве, разминая ноги.

   — Тут татарин к его сиятельству просится, — доложил поручик. — Говорит, письмо привёз.

   — А сам-то кто будет? — спросил Веселицкий, оглядывая нарочного.

   — Тут другая бумага есть... В ней он называется Илиасом.

«Погоди-погоди, — насторожился Веселицкий, который знал Илиаса в лицо. Он быстро пробежал глазами по измятому листу. Ордер был знаком: он лично вручил его Илиасу перед отправлением в ногайские орды. — Не иначе шпион!..»

   — Ким сен? — крикнул он всаднику, державшемуся довольно уверенно.

   — Тинай-ага.

   — Сен русча лаф этесизми?

   — Бар.

   — Где взял ордер?

   — Ил нас дал.

   — Он в орде?

   — Да, ещё вчера видел его... Вчера и дал.

   — Почему сам не приехал?

   — Совет постановил послать меня.

   — Какой совет?

   — Мурзы и аги Едисанской и Буджакской орд держали вчера совет и прислали меня с просительным письмом к паше.

«Неужто отторгаться решили?» — мелькнуло у Веселицкого.

Он вытянул вперёд руку:

   — Где письмо?

   — Мурзы сказали передать в руки паше.

   — Так его же ещё перевести надо!.. Его сиятельство по-вашему не понимает.