— Ну ладно, майор не может склонить молдаван. Но где же ваши конфиденты? — недовольно брюзжал Панин, колюче поглядывая из-под мохнатых бровей на Веселицкого. — Я не верю, что в окружении хана не осталось ваших людей.

   — Остались, ваше сиятельство... Но предатели.

   — Кто?

   — Якуб-ага. Он у Каплана нынче личным переводчиком состоит... В своё время был склонен господином майором к тайной переписке, но предал.

   — Как?

   — Балта!.. Балта — дело его рук.

Панин покривил рот:

   — Нам его надёжность сейчас не нужна! Пусть за награждение только письмо передаст...

Веселицкий отправил Бастевику ордер об использовании Якуба для передачи панинского письма Бахти-Гирею.

Май 1770 г.

Подойдя к Днестру, Первая армия за три дня переправилась у Хотина на правый берег и, круто повернув на юг, двинулась полковыми колоннами к Пруту.

Май выдался пасмурным: частые затяжные ливни лишь изредка брали передышку, сменяясь на день-два по-летнему жарким зноем. Узкие дороги, рассекавшие густеющие свежей зеленью, едва подсохнув, снова превращались в вязкие болота. Теряя в топкой хляби колеса, хрустя ломающимися осями, тяжело ползли обозы и артиллерия. Растянувшиеся на десятки вёрст тылы не позволяли армии идти дальше к берегам Прута. Нужно было остановиться, подождать отставших.

Глядя на косые струи дождя, бившие в окошко молдаванской хаты, Румянцев желчно диктовал писарю реляцию:

— Здешний климат попеременно то дождями обильными, то зноем чрезмерным нас тяготит... В ясные дни, коих немного было, при самом почти солнечном всходе уже жар величайший настаёт, которого на походе солдаты, особливо из новых рекрут, снести не могут. А ночи, напротив, холодом не похожи на летние...

Но не только переменчивая, ненастная погода злила генерала — армия испытывала нужду в людях, лошадях, припасах. К тому же стали поступать сведения об участившихся случаях «моровой язвы». А когда пришло сообщение, что в Яссах умер генерал-поручик Штофельн, Пётр Александрович испытал безмерное огорчение: ему до слёз было жаль, что такой бравый генерал сложил свою голову не на поле брани в геройской баталии, а в беспамятстве, на грязной койке, к которой даже денщики боялись подходить.

И всё же, едва подтянулись обозы, Румянцев снова двинул полки вперёд.

Июнь 1770 г.

Преодолев за два месяца многовёрстный путь от Днепра до Бендер, 15 июня Вторая армия подошла к крепости.

Турки встретили авангард армии раскатистым грохотом тяжёлых орудий. И хотя пудовые ядра упали с большим недолётом, шедшие в авангарде гусары насторожились, лошадей придержали.

Стоявший на высокой башне Эмин-паша довольно поцокал языком, обернулся к офицерам, приказал атаковать неприятеля.

Увидев выходившую из-за крепости татарскую конницу, высыпавших из ворот янычар, гусары попятились к обозам, которые торопливо строились в вагенбург.

Татары с визгом ринулись вперёд и, скорее всего, смяли бы гусар, но положение спасли пехотные батальоны полковников Цеймерна, Друмантова и Вассермана, остановившие врага сильным ружейным огнём. Тут же через головы солдат полетели шипящие ядра батареи премьер-майора Зембулатова, рванули пламенем и дымом под лошадиными копытами, осыпав татар горячими осколками. Вздыбились, захрапев, раненые кони, сползли с сёдел сражённые всадники; турецкая пехота побежала назад к воротам.

Взбодрившиеся гусары выхватили сабли, посвистывая, помчались вдогонку, но грохот крепостных пушек мигом охладил их пыл — они остановились, опасаясь попасть под огонь...

Панин подъехал к Бендерам на следующий день и первым делом приказал выведать — нет ли в крепости «моровой язвы».

Язвы не было. Об этом поведал пленный турок, которого гусары привели к командующему. Турку вручили ультимативное письмо для Эмин-паши и отпустили.

   — Какой глупый гяур! — воскликнул со смехом паша, прочитав ультиматум генерала. — Предлагать мне сдать крепость?.. Да легче вычерпать кувшинами Днестр, чем взять Бендеры!

Ответа Панин, разумеется, не дождался...

Веселицкий сидел на раскладном стульчике, поставленном рядом с палаткой, и просматривал полученные утром бумаги. Известий от Бастевика опять не было. Это начинало беспокоить Петра Петровича... «Уж не случилось ли чего? Третью неделю ни одного рапорта!..»

Поглощённый мрачными мыслями, не обратив внимания на надпись, он вскрыл пакет, в котором оказался рапорт генерал-поручика Эльмпта, адресованный командующему. (В походной канцелярии рапорт генерала по ошибке сунули в пачку писем, предназначавшихся Веселицкому). Пётр Петрович смутился, хотел было свернуть бумагу, но глаза выхватили из текста знакомую фамилию — Бастевик.

«Ну, наконец-то», — облегчённо подумал он и быстро прочитал рапорт.

Эльмпт сообщал Панину, что в Яссах от свирепствовавшей там «моровой язвы» погибли многие люди, среди которых генерал-поручик фон Штофельн, секунд-майор Бастевик и его курьер сержант Стерлингов.

Он ещё раз перечитал рапорт. Ошибки не было — лучший разведчик «Тайной экспедиции» умер.

Дрожащими руками Веселицкий сложил бумагу, утёр платком глаза и направился к палатке командующего.

   — Что с вами? — обеспокоенно спросил Панин, глядя на отрешённое лицо канцелярии советника.

Тот молча протянул рапорт.

Панин прочитал.

   — Жаль... Добрых воинов потеряли...

Веселицкий очень высоко ценил Бастевика и спустя некоторое время вежливым, но упорным нажимом на Панина принудил того отправить с поручиком Батмановым прошение на имя Екатерины.

«Сей известный и пользою служащий вашему величеству похвальный майор положил свою жизнь в службу империи», — писал Панин. Он просил государыню оказать последнюю помощь семье покойного, так как «остались после него мать, жена с двумя во младенчестве состоящими детьми», не имеющие другого себе пропитания, кроме его бывшего жалованья. «Я дерзну просить выдавать его жалованье как пансион, пока дети не вырастут», — написал Панин.

Заслуги Бастевика перед Россией были известны Екатерине. Ходатайство Панина она удовлетворила.

Июнь — июль 1770 г.

Армия Румянцева двигалась от Хотина на юг, имея намерение вторгнуться в Румынию. По приказу великого везира Халил-бея её марш попытался задержать самоуверенный Каплан-Гирей. Однако 16 июня у урочища Рябая Могила пятидесятитысячная ханская конница была расстреляна огнём российских батарей и полков и стала быстро отходить, стремясь оторваться от преследовавшей её тяжёлой кавалерии генерал-поручика графа Ивана Салтыкова.

Бегство татар привело в негодование Халил-бея. Он приказал хану остановиться у реки Ларга, где она впадала в Прут, и направил в подкрепление коннице пятнадцатитысячный корпус пехоты Абазы-паши.

Когда адъютант-полковник Каульбарс доложил Румянцеву, что авангард армии столкнулся с превосходящими силами неприятеля и отступил, тот недовольно воскликнул:

   — Слава и достоинство наше не терпят, чтоб сносить присутствие врага, стоящего у нас на виду, не наступая на него!

7 июля в 4 часа ночи армия решительно атаковала турецкие и татарские отряды. Стремительный удар русских корпусов генерал-поручиков Петра Племянникова, князя Николая Репнина и генерал-квартирмейстера Фёдора Боура, поддержанных плотным и точным артиллерийским огнём генерал-майора Петра Мелисина, опрокинул полчища Каплан-Гирея. Хан был разбит ещё раз!

Довольный победой, Румянцев изрёк язвительно:

   — Они, конечно, числом поболее нашего, только мне это не помеха.

И приказал выдать каждому корпусу за проявленную храбрость по тысяче рублей.

Халил-бей не хотел верить, что такая большая турецко-татарская армия не устояла перед малочисленным русским воинством.