Слышались неразборчивые голоса, отчётливо прозвучало, раздражённо и зло:

   — Поторапливайтесь!

Солдаты подвели студента Ивана Пулихова к виселице и замерли по её бокам по стойке «смирно». Жандармы стояли в стороне, один из них подошёл к мужчине в штатском и стал светить ему фонарём; тот, не снимая перчаток, развернул лист бумаги.

До мальчиков долетало только невнятное бубнение — голос не повышался и не понижался, звучал на одной ноте, и в этой ноте была неумолимость.

   — Приговор читает, — прошептал Володя.

А Гриша не мог понять, что с ним творится: сердце яростно колотилось, вот-вот разорвётся или выпрыгнет из груди, слёзы катились по щекам, туманили взгляд, ужас, тоска, безысходность наполнили всё его существо.

Это ему, ему читают смертный приговор... Это его сейчас повесят!..

А бесстрастный голос всё звучал и звучал.

Подсудимый стоял под виселицей, не двигаясь, подняв голову к низкому тёмному небу. Что он видел там? Или чего ждал оттуда?..

Наконец голос смолк.

К Ивану Пулихову подошёл священник, стал тихо что-то говорить, однако голос у него был густ, внятен и добросердечен, до мальчиков долетали отдельные фразы: «Последний раз, сын мой, покайся...», «Будь спокоен, совсем немного...», «Он всё знает, и Он всё простит...».

Потом голос тоже стал монотонным — священник читал молитву. Отчётливо прозвучала последняя фраза:

   — Во имя Отца и Сына и Святого Духа... Аминь!

И он протянул подсудимому крест — для последнего поцелуя.

Студент Пулихов резко оттолкнул крест и отвернулся.

   — Он не верит в Иисуса, — прошептал Володя и быстро, суетливо перекрестился.

А дальше...

К подсудимому подошёл, показалось Грише, неторопливо, палач, уже без полушубка, в красной рубахе, подпоясанный узким ремешком, в тёмных штанах, заправленных в сапоги. По походке, движениям можно было предположить (лица всех находящихся в тюремном дворе были неразличимы), что палач молод, силён и совершенно равнодушен к чужим жизням. Он одним ловким движением скинул с плеч студента длинную шинель, помог ему подняться на табурет, потом сам гибко вспрыгнул на второй табурет, в руках его уже был чёрный мешок, который он стал неторопливо надевать на Ивана Пулихова.

Потом он накинул на этот мешок петлю, подтянул её, отчётливо обозначились голова и шея.

Палач спрыгнул с табурета на землю...

И...

Наверно, Гриша отвернулся. Или зажмурил глаза.

Когда он снова посмотрел на тюремный двор, безжизненное тело еле-еле покачивалось под перекладиной виселицы.

Подошли жандармы, готовые помочь палачу вынуть из петли труп.

Гриша почувствовал приступ рвоты, потемнело в глазах.

   — Скорее, Володя! Уйдём...

   — Да, да... — Гриша не узнал голоса своего друга.

Как они только не сорвались, спускаясь вниз по пожарной лестнице...

И бежали, задыхаясь, по улицам, как будто за ними кто-то гонится.

Они не могли ни о чём говорить и смотреть в глаза друг другу, будто были не тайными зрителями казни студента Ивана Пулихова, а участниками её.

На следующий день между мальчиками возник непонятный молчаливый заговор: они никогда не вспоминали о пережитом в ту ужасную ночь и никому не рассказывали о казни, свидетелями которой стали.

То была первая насильственная смерть, увиденная Гришей в его ещё такой короткой жизни. Нет, тогда он не мог осмыслить её, оправдать или осудить палачей. Безусловно одно: он был потрясён, более того — на некоторое время, пока молодая душа не излечилась, раздавлен увиденным, бытие потеряло гармонию, и, очевидно, ещё смутно, открылась мальчику бездна драмы нашего земного существования.

Новый друг, Алексей Туманский, вторгся в жизнь Гриши своим страстным увлечением: воздухоплавание! Человек легче воздуха! Человек — авиатор, парящий на своём самолёте в необъятной голубизне неба.

Всё произошло в первое же знакомство, в первый день, когда в соседнем доме поселилось семейство Туманских (они переехали на их рабочую улицу из центра города). Гриша и Володя Григорьев с любопытством наблюдали, как с четырёх подвод разгружают вещи. Самого разного скарба было превеликое множество, но друзей особенно заинтересовал рояль шоколадного благородного цвета и книги. Никогда Гриша не видел сразу такого количества книг. Десятки, а может быть, сотни связок (старинные фолианты поблескивали золочёными обрезами и кожаными корешками) дворник и двое грузчиков всё носили и носили в дом.

   — Сколько их! — восхитился Володя. — Неужто один человек может всё это прочитать?

   — Значит, может, — сказал Гриша. И про себя добавил: «Сможет прочитать, если захочет. Если поставит перед собой такую цель».

Рядом с подводами расхаживал мальчик лет одиннадцати, в матросском костюмчике, в сандалиях, очень чистенький, аккуратный, из-под шапки-матросски с двумя лентами выбивались кудрявые светлые волосы, лицо его было бледно, серые глаза вроде бы насмешливы, губы твёрдо сжаты, и казался он очень умным и недоступным.

Однако, увидев Гришу и Володю, незнакомец без всяких церемоний подошёл к ним и, протянув руку, приветливо сказал:

   — Давайте знакомиться. Меня зовут Алексеем Туманским. — Он улыбнулся, и улыбка сделала его лицо ещё привлекательней.

Друзья, непривычные к подобным церемониям знакомства, после некоторого замешательства тоже представились.

   — Вы в пятом номере журнала «Природа и люди» статью о братьях Райт читали? — требовательно спросил Алексей Туманский.

Володя и Гриша переглянулись.

   — Ещё не успели, — сказал на всякий случай Володя.

   — Тогда вот что. — Их новый приятель жёстко сжал губы, о чём-то подумав. — Часа через два я разберусь в своей комнате и — милости прошу! Покажу вам все последние материалы в газетах и журналах об авиаторах. У меня подобрано по годам и по шкале сложности. Итак, до встречи!

Он зашагал от них к дому, похоже ничуть не сомневаясь, что друзья не откажутся пожаловать в гости.

   — Гриша, это что же такое — шкала сложности?

   — Придём к нему и узнаем.

Они пришли через два часа. Дверь им открыла горничная в белом переднике.

   — Проходите, пожалуйста, наверх, Алексей Константинович вас ждут.

«Вот это да! — изумился Гриша. — Алексей Константинович...»

А Лёша уже спешил им навстречу в синей блузе, заляпанной клеем, был он приветлив и прост.

   — Поднимайтесь ко мне!

Комната Алексея находилась в мезонине, и первое, что увидели мальчики, была большая картина на стене: возле самолёта с двумя куцыми крыльями и огромными колёсами стоял улыбающийся человек в кожаном шлеме, в квадратных очках, в кожаном костюме и гетрах, с приветливо поднятой рукой.

   — Уточкин после удачного приземления на своём «Формане-IV», — сказал Лёша. — Это снимки лучших моделей самолётов: «антуанет», «форман», «блерио». — Мальчики рассматривали снимки. — А вот здесь у меня вырезки из газет и журналы со статьями. — Всё это богатство было аккуратно разложено на диване. — Первая стопка — простейшие статьи, для всех, во второй уже есть схемы самолётов, некоторые расчёты, для любителей. А это... — третья стопка газетных и журнальных вырезок была внушительна, — уже для специалистов, для тех, кто посвятил свою жизнь воздухоплаванию и авиации. — В голосе его прозвучала жёсткость. — То есть всё подобрано по шкале сложности. Вам следует начинать с простейшего. — Лёша внушительно помолчал. — Если, конечно, вас интересует этот феномен двадцатого века — самолёт.

   — Интересует! — воскликнул Володя, и по лицу его было видно, что словом «феномен» он просто восхищен.

   — А ты уже всё это прочитал? — спросил Гриша.

   — Естественно! — Алексей Туманский снисходительно улыбнулся. — Я разбираюсь в чертежах, знаю все модели самолётов. Вот сейчас конструирую модель аппарата, которую сам рассчитал. — Он кивнул на стол, заваленный деревянными рейками, проволокой, уже готовыми крыльями из материи, наклеенной на деревянные каркасы. — Я обязательно буду авиатором!