ОБМАНЧИВАЯ ЗЕМЛЯ

Рассказ Ю. Бессонова

Рисунки А. Шпир

На плоту промысловые девушки пели о соленой моряне[4]), о тяжелых волнах, погубивших милого, и жаловались на злое море:

Но сегодня ветра не было, море было спокойно.

С начала весны, когда снялся с Волги лед, шаланды — плавучие промысла — покинули берег и больше чем на месяц ушли с ними рабочие, чтобы уже не возвращаться на землю до разгара лета. Буксирные пароходы привозили им продовольствие, а обратно, отплевываясь сизым дымом, тянули тяжело груженные воблой высокобортные парусные рыбницы и пузатые плоскодонные речные прорези, которые в своем дырявом решетчатом брюхе несли бьющуюся живую рыбу.

На промыслах, под широким навесом, растянувшимся вдоль берега, сидя на коротких скамьях, работали плотовые девушки-резалки. Одни, острыми ножами разрезая вдоль воблу, приготовляли «корбовку», другие огромной иглой нанизывали на тонкий шпагат отливающую сталью рыбу и вспарывали животы плоским, с удивленно вытаращенными глазами лещам. Рыба билась, вырывалась из рук, звонко шлепала «плесом»[5]) по мокрым скамьям и медленно усыпала под ножом, вздрагивая разовым телом и топыря плавники.

На плоту сортировщики разбирали рыбу, откидывая в отдельные кучи блестящую с огромными подведенными глазами воблу, пеструю щуку со змеиной головой и гибким телом, зеленобрового жериха, золотистого сазана, красноперого окуня, ленивого судака, серебряную чухонь, белоглазку, тарашку…

— Девушки! — закричал кривоногий приземистый парень, вываливая у скамей из тачки легкоскользящую рыбу. — Девушки, чего вы грустную поете? Море— оно пустое… Спели бы вы мне что-нибудь веселое, божественное… ну, хоть насчет картошки…

Довольный своей «остротой», парень хихикнул и толкнул тачку под ноги стройной девушке, ловко орудовавшей ножом.

— Наташка, зачни погромче!

— Не мешай! — вскрикнула девушка, выпуская из рук леща. — Пусти же! — сказала она, отталкивая тачку, которой парень старался свалить скамью.

Наташа вскочила, и скамья грохнула.

Девушки возмутились.

— Уйди, Василий! — закричали одновременно. несколько резалок.

— Чего пристаешь?! Плотовому жаловаться будем, чтобы убрал тебя…

— Я сегодня поговорю в ячейки — сказала Наташа. — Будем просить заведующего уволить тебя с промыслов. Ты на работаешь, ты только мешаешь другим.

— Задаешься! — огрызнулся парень. — Умной стала, как в комсомол вступила, поиграть нельзя.

На шум подошел плотовой. Девушки пожаловались.

— Ты пойдешь на Красную, к холодильнику, — сказал плотовой парень. — А если и там будешь мешать другим и лодырничать, придется с промыслов уйти. Это поимей в виду.

Василий свернул козью ножку, покосился на Наташу.

— Не хотите, значит, с нами знаться, с безграмотными. Это, значится, на заметку возьмем…

Отшвырнул попавшегося под ногу сазана и, забрав тачку, отправился на другой конец плота.

На «икорной» было спокойнее и тише. Здесь не работали черпаки, и на плоту не бились тысячи рыб.

Медленно втаскивали на плот огромных, щурящих свиные глаза белуг, тупорылых осетров, утконосых зеленых севрюг с колючим панцырем на спине и гладких, жирных белорыбиц с удивительно маленькой головой на мечеобразном теле.

Когда Василий подошел к «икорной», на плот выкинули толстую белугу. Шлепая по доскам хвостом, белуга переваливалась с боку на бок, бурно вздымая полукруглые коралловые жабры. Двое рабочих деревянными дубинами усыпляли рыбу. Они наотмашь били ее по уродливой голове, и только после нескольких ударов тяжелой «балды» рыба уснула. Черные искрящиеся пласты икры выползли из распоротого брюха и упали на сита, повиснув виноградными лозами.