Тем не менее он решил сыграть с судьбой в рулетку. Вовсе не от того, что ему жить надоело. То есть по большому счету Механик свою личную жизнь особо не ценил и привык ее ставить на кон. Но все-таки, просыпаясь сегодня днем, помирать в течение дня не собирался. И даже, отправляясь в ночное плавание за немецким толом, надеялся вернуться. Не говоря о том, что, добравшись до поселка и попав в баню, вовсе не думал, что этой ночью придется рисковать. Он был на сто процентов убежден, что никто, даже осиротевшие братаны Лехи Пензенского, не станут искать киллера на территории, залитой паводком. А после того, что сообщиЛА (или сообщиЛ) Женя, понял, что киллера постараются вовсе не найти. Потому что тем, кто сбрасывал Женю с моста, это вовсе не нужно. А всем остальным, то есть друганам Шкворня или Вите Басмачу, и в голову не придет искать Механика в «радиоактивном» поселке. Пожалуй, даже если б они и узнали точно, куда смотался Механик, то не полезли бы на горку, а стали бы подкарауливать его на дороге или прямо в Самсонове. Да и вообще, раньше, чем спадет вода, их ждать не приходилось.

Механик решил подставить голову под Юлькины пули именно потому, что она произнесла слова: «Я загадала…» Неожиданно он решил, будто его однозначный ответ «Люблю» на Юлькин вопрос нуждается в такой вот страшной проверке. Хотя, будучи закоренелым материалистом, понимал, что судьба его зависит вовсе не от того, насколько он ее любит, а от того, дрогнет у Юльки рука или нет, будет она тщательно целиться или специально пальнет мимо. Кстати сказать, при особо «удачном» сочетании обстоятельств, Механик мог получить пулю именно тогда, когда у Юльки, специально прицелившейся мимо, дрогнет рука.

Итак, он дошел до сосны и встал спиной к шероховатому смолистому стволу. Немного жмурясь от направленного в лицо фонаря — свет его теперь казался не таким уж и слабым, — посмотрел на Юльку, которая, подняв пистолет стволом вверх (сам учил когда-то!), собиралась с духом.

— Если ранишь, не забудь контрольный сделать, — хладнокровно, будто речь шла о ком-то постороннем, посоветовал Механик. — В голову, в упор…

Нет, он боялся не смерти и даже не тяжелой раны, от которой будет медленно и мучительно помирать. На полном серьезе! Механик боялся, что Юлька, увидев его корчащимся от боли и сообразив, что наделала, сдуру и со страху сама себя порешит.

Пистолет у Юльки в руке не дрожал. Она стала плавно опускать ствол вниз. Нет, она не мимо делит, точно в лобешник. И лицо строгое, серьезное, холодное. Пожалуй, попадет…

Бах! — вспышка выстрела на мгновение озарила поляну, сосна вздрогнула от удара пули, на голову Механику посыпались кусочки коры. «Жив, не задела, сантиметров на десять выше головы попала. — Механик прикинул это, не оборачиваясь. — Наверно, в последний момент спуск дернула…»

— Плавнее жми, — посоветовал Механик вслух каким-то тренерским тоном.

Сам изумился, как у него хватает духу раздавать эти самоубийственные инструкции. Неужели так поверил в то, что загадала эта дуреха? Или напал на него фатализм?

В школе Механик учился давно, но кое-что из Пушкина и Лермонтова помнил. Особенно насчет дуэлей. Про то, как Печорин с Грушницким стрелялись, и повесть Белкина (Ивана Петровича) «Выстрел». И много размышлял, каково было тамошним героям стоять под дулом пистолета, когда в тебя целятся и собираются стрелять, а ты не имеешь права отвечать сразу. Жуть брала. Правда, удивляло, конечно, что оба великих писателя, так здорово писавшие про дуэли, сами погибли в поединках. Причем на таких, когда, по условиям мероприятия, вполне можно было опередить противника. Никаких там жребиев, кому стрелять первым, а кому вторым, никаких поочередных выходов на скалу у обрыва… Сходитесь и стреляйте, кому повезет — успеет раньше. Пушкин, правда, успел ответить, говорят, и даже зацепил Дантеса, а вот на фиг Лермонтов в воздух палил? Неужели подумал, будто тот в бирюльки играть приехал?! Конечно, палить из тогдашних пистолетов — Механик их в музеях немало поразглядывал, даже хотел от скуки такой же сварганить — дело сложное, и на многих дуэлях оба бойца пуляли мимо. Но все-таки, представляя себя на месте Печорина, который становился на обрыв, вовсе не зная, оставит ли ему Грушницкий шанс отстреляться, совсем еще сопливый Олежка Еремин и восхищался, и содрогался одновременно. И радовался, кстати, что нынче не XIX век, а потому не надо стреляться с обидчиком, а можно просто собрать кодлу друзей и отметелить в лучшем виде. Во всяком случае, никогда не мечтал вот так стоять под пистолетом и ждать с видимым спокойствием, влепят ему в лоб или промажут.

Бах! — пока Механик предавался воспоминаниям, Юлька еще раз попытала счастья. Снова попала в сосну, но явно ближе к голове.

— Двумя руками возьмись, — отреагировал Механик, — поддержи рукоять левой ладонью.

— А фонарь?

— Зажми ногами…

Она готовила этот выстрел долго. То так прилаживалась, то эдак. Наконец нашла удобную позу и навела ствол на Механика. Нет, руки точно не дрожали. И фонарю удачно нашла место — на пне, где перед тем сидела. И спуск потянула плавно… Бах! Мимо!

— Выходит, не врал… — пробормотала Юлька, и вот тут Механик услышал у нее в голосе дрожь и ужас перед тем, что она могла бы сотворить, если б не вмешательство неких гипотетических потусторонних сил.

Олег медленно повернул голову, поглядел на ствол сосны и тоже подумал о вмешательстве чего-то сверхъестественного, хотя ни в Бога, ни в черта, конечно, не верил.

Струйки смолы стекали из трех ранок, нанесенных дереву пулями. Дырочки образовали равносторонний треугольник с вершиной, направленной вниз, и сторонами примерно по два сантиметра. Механик, хотя стрелял совсем неплохо, вряд ли положил бы пули так кучно, даже с десяти метров. Однако впились эти пули не в десяти сантиметрах над головой, а гораздо ниже, особенно, последняя, самая нижняя. То, что именно она была последней, Механик определил по тому, что из нее меньше смолы вытечь успело. Так вот, эта последняя должна была пролететь всего в паре сантиметров над его макушкой. Может, даже ушанку зацепить. Но нет, ушанку только корой обсыпало.

— С четвертого раза наверняка попала бы, — заметил Механик, — хорошо стреляла, кучно…

Впрочем, Механику тут же стало не до подведения итогов собственного расстрела. Потому что Юлька, как он увидел в отсветах фонаря, стала медленно поднимать пистолет, направляя его, как показалось Олегу, в сторону собственного виска.

— Ты что, идиотка! — заорал он и метнулся к ней.

В силу малого роста и коротконогости Механик даже в лучшие годы не мог сигануть в длину с разбегу больше, чем на четыре метра. Но сейчас ему показалось, будто он одним махом, причем с места, допрыгнул от сосны до Юльки, минимум на метр перекрыв мировой рекорд. Конечно, это ему померещилось, но тем не менее он оказался около нее очень быстро и вовремя сумел вышибить пистолет, ударив ее кулаком по запястью. Оружие улетело куда-то в темноту, мягко шлепнулось и, слава Богу, не стрельнуло.

— Олежек! — взвыла Юлька, обмякнув и едва не упав на сырую землю. — Прости, прости ради Бога!

— Чего прощать-то? — вздохнул Механик. — Разве только то, что не попала…

— Я дура, сука, дрянь… — заливаясь слезами, вопила Юлька. — Я плевка твоего не стою!

— Да успокойся ты… — расстроганно пробормотал Механик, прилагая немалые усилия, чтоб этот большущий ребенок не опрокинул его в какую-нибудь лужу — после баньки-то!

— Убей меня! Я ж по-настоящему стреляла! Целилась как могла! Убей!

— Ну да, — сказал Механик, — еще патроны жечь! И так грохоту наделали. Райка с Женькой небось со страху обоссались. Но это еще полбеды, хуже, если в Самсонове слышно было…

— Я тебя по лицу ударила-а… — всхлипывала Юлька. — Ни за что… Ну избей меня хотя бы!

— Здрассте! — хмыкнул Механик, поглаживая ее по мокрым от слез щечкам. — Возись потом с синяками… Такая мордашка симпатичная! Разве по ней стукнешь? Совесть замучает.

— Ну выпори тогда! — Это уже здорово отдавало мазохизмом, а потому Механик сказал: