В общем, не очень ясно, чем все могло кончиться, если б особисты не начали проверять личность Клавдии Таракановой, которую увезли в тыловой госпиталь. А проверка эта показала, что она лично известна аж самому Калинину и даже, как ни странно — Клавка об этом ничего не говорила! — лично товарищу Сталину. Поскольку Клавин рассказ по делу все подтвердил, во всяком случае, в основных деталях, то контрразведчики отстали. По крайней мере от Юрки. Его, как он и предполагал, решили отправить в детдом. И отправили вообще-то. Даже на станцию привезли с сопровождающим. Но на станцию налетели «Юнкерсы». Куда делся сопровождающий со всеми выписанными на Юрку документами — Белкин так и не понял, потому что его крепко оглушило и слегка контузило. А когда пришел в себя, то сообразил, что оказался на свободе, и залез в проходящий эшелон с маршевым пополнением.

Даже не столько сам залез, сколько угодил туда неожиданно. Поскольку перед отправкой в детдом Юрку постригли наголо, помыли в бане, выдали чистое, пропаренное в дезкамере солдатское белье, а также ватник, ботинки с обмотками, ушанку со звездочкой и обмундирование без погон. То есть он внешне мало чем отличался от 17-летних свежепризванных солдатиков, которые, помаявшись месяц в запасном полку — многие и меньше, — ехали на фронт Отечество защищать. Очень многие из этих пацанов-недокормышей были лишь чуть-чуть выше его ростом. А уж по силе, ловкости, умелости и нахальству Юрка многих превосходил. И лицо у него было взрослее, чем у многих. Вот и гаркнул ему какой-то командир, когда эшелон стал отходить: «Садись, разгильдяй, пока не отстал!» Юрка и залез, после чего через сутки оказался на передовой. Документов у него, конечно, не было, ни в каких списках он не значился, но таких, как он, в эшелоне оказалось едва ли не пятая часть. Одних в списки вписали, но красноармейских книжек не выдали, другим книжки выдали, а в списки не вписали. Так наскоро в бой и послали, не успев оформить. Только распихали по боевым подразделениям с вечера, а на рассвете уже в атаку.

Навоевался Юрка всласть. Правда, не очень долго. Месяца четыре. Потом его ранило в ногу, и угодил он в тыловой госпиталь, где работала медсестрой Зоя Иванова. Она-то и рассказала ему, что на остров так никто и не попал. Колька Марьин с группой разведчиков нарвался на немцев и погиб, а Ваську и ее ранило. К тому же наши начали наступление и оттеснили в район озера целую немецкую дивизию, а она в свою очередь вынудила отряд Майора прорываться на восток и уйти из этих мест. Сергеев тоже ушел. Впрочем, и немцы там не задержались надолго, заминировали все вокруг озера и драпанули, когда их зажали с флангов.

Однако же эта самая Зойка и настучала лекарям, что на самом деле Белкину нет еще четырнадцати. Несмотря на то что у него уже медаль «За боевые заслуги» имелась. И отправили Юрку в тыл, но не в детдом, а в суворовское училище.

А дальше все пошло уже совсем спокойно — в авиационное училище поступил, потом стал испытателем и дослужился до генерала. Женился на хорошей девушке, завел сына Андрейку — еще лейтенантом был тогда. А теперь сам Андрейка уже при лампасах, и внучка Анютка деда переросла…

Клава до Победы не дожила. По архивной справке, в Венгрии погибла, в 1945-м. А с Дуськой получилось так неудобно, что Юрка и сейчас, когда ему пора место на кладбище подбирать, очень стесняется. Родила она, и представьте себе, как раз под Новый, 1944 год. Сама по себе, так сказать. В Новосибирске жила, инструктором в аэроклубе работала. А вот сын у нее непутевый вышел. Безотцовщина. И сам пьет, и жену споил, и внучка Дуськина очень бестолковая вышла. А все почему? Потому что с Юркой шутки шутила. И себе хлопот наделала, и Юрку на старости лет совесть заедает. Дуське ведь 80 сравнялось, а опоры никакой. И он, Юрка, с третьим инфарктом, не помощник, хоть и вдовый уже.

Зойка Юрке и сейчас письма пишет, только чуется, что худо ей. Рак не инфаркт, от него так просто не отделаешься. Верил бы в Бога, так спросил бы, за что он ее карает муками такими? Если бывают святые — так только такие. Нет, нету его ни хрена, опиум для народа. Был бы, как бабки говорят, Бог милостив — пожалел бы Зойку. Или здоровья дал бы побольше, или прибрал бы побыстрее.

Юрку-то он тоже мог бы поменьше мурыжить. Нет бы в 1985-м прибрать, когда еще ничего не ясно было. Скажем, к 40-летию Победы. Но у Юрки в 55 лет все тюкало, как часы, еще летал вовсю. Что стоило тогда гробануться? Или еще раньше… Нет же, дал Господь увидеть всю срамотищу! И доживать век под насмешки да прибаутки, которые со всех сторон как бы походя сыплются. А от кого эти плевки летят? Да большей частью от тех, кого немцы в первую очередь на мыло перерабатывали… Вот благодарность-то вместо «спасибо»!

Тут ведь того и гляди думать начнешь, что права она была, Анна Михайловна, Ханнелора то есть…

Все вроде, господа-товарищи, покаялся во всем Юрка Белкин перед всем прогрессивным человечеством, исповедался по-советски.

Не поминайте лихом!

Часть третья

ПОДСИДЕТЬ И ПОДДЕЖУРИТЬ!

ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ

В дачном кабинете Булочки мерно тикали большие напольные часы, похожие на башню какого-то рыцарского замка. Светка сидела в солидном кресле, за письменным столом, на котором лежала приведенная в порядок рукопись генерала Белкина, распечатанная на принтере. Никита стоял сбоку от грозной возлюбленной и не без волнения следил за тем, как госпожа Фомина перелистывает последние страницы. Очень непросто было понять, какое у нее отношение к результатам Никитиной работы. Восторга и ругани не было, но все это могло последовать позже. Восторги Никита перенес бы спокойно и с достоинством, а вот ругани опасался. Обидно все-таки: неделю пыхтел, глаза портил. Но вот наконец Булочка перевернула последний лист. Теперь следовало ждать вердикта. Правда, у Никиты было оправдание: он предупреждал, что работа может оказаться бесполезной и бесперспективной, объяснял малограмотной в вопросах источниковедения Светлане Алексеевне, что изучать реальный объект в его нынешнем состоянии даже не по мемуарам, а по приключенческой повести, сочиненной отставным генералом, довольно легкомысленно. Но все равно было чуть-чуть жутковато.

— Хороший труд, черт побери! — сказала Светка с нескрываемой иронией. — Дедушкины сказки. Трах-бах, все враги убиты, наших пули не берут. Ну а финал — вообще для мексиканского сериала.

— Я ж предупреждал, — осторожно заметил Никита, — зря время потратили.

— Нет, почему же? — изменила тон Светка. — Кое-что тут наверняка правда. И если вчитаться, то об объекте «Лора» можно многое узнать. Только все это надо, как говорится, «привязать к местности». Не хочешь еще разок к нам прокатиться?

— У меня только неделя от каникул осталась… И на фирме, где грузчиком работаю, уже сказали, что в моих услугах может исчезнуть необходимость, если я «болеть» буду.

— Ну, на фирму можешь начхать и положить с прибором. Тебе там тыщу платили? За то, что ты, хиленький такой, им ящики таскаешь? Я тебе буду две платить. Как посткору «Красного рабочего». Хочешь?

— А с университетом как?

— Думаешь, за неделю не управимся?

— Кто его знает… А вообще-то зачем я там, на озере, нужен?

— Страшненько стало?! — осклабилась Светка. — Боишься?!

— Боюсь, конечно, — кивнул Никита. — Мин нельзя не бояться. Они взрываются. Но я не очень понимаю, что я там делать буду. Неужели вы без меня с Механиком не справитесь?

— Ты мне там нужен. Для моральной поддержки. Понял?

— Понял. Что родителям соврать?

— Статьи им показывал?

— Конечно. Видели, радовались. Читали даже, кажется.

— Не сомневались в том, что это ты писал?

— Нет. Наоборот, папа даже сказал, что мне надо над стилем поработать.

— Скажите на милость! Спец нашелся… — хмыкнула Светка. — В общем, ты считаешь, что они убеждены в твоей газетной деятельности?

— Как дважды два.