— Как результат, — продолжал Супскис, — неминуемо падёт Чернигов, Нежин, Новгород-Северский, Путивль. Чернобыльщина выйдет к Дебрянскому ареалу и… — после лёгкой заминки, — они воссоединятся!

— Но это ещё не всё! — в последней надежде поднял указательный перст пан Щепаньски. — Не все в курсе, но…

— Но после воссоединения с Чернобыльщиной мы штурмуем замок Брянск, — закончил за него Прыщ, — и открываем дорогу на Москву.

Пан Щепаньски молча дохлебал кружку до дна и налил ещё.

— Кстати, насчёт брянского направления, — поросячьи глазки Прыща сконцентрировались и поглядели на профессора довольно остро, — точные данные о местонахождении тамошних баз мьютхантеров нам должны были передать Горан и Зоран Бегичи, картографы из вашей экспедиции.

— Так информация предназначалась вам? Неужели? — устало отозвался профессор.

— Именно нам. И мы всё ждали ваших картографов, пан Кшиштоф, а они нас в Елани так и не посетили. Я уже слыхал от Пердуна, что с одним из них произошёл несчастный случай, но второй-то Бегич — всё ещё не пища! Что же он всё не прибудет начертить нам уточнённую карту?

— Вот и пошлите за ним! — несколько злорадно оживился профессор и потянулся за новой кружкой.

Интересно, кому адресовано злорадство: Горану Бегичу, Прыщу, Супскису, всем троим? Ясно одно: прямо сейчас пан думал не об общем деле.

О том, что карты не получилось, Братислав Хомак знал не хуже, чем сам пан Щепаньски, а уж тот подобного по гроб жизни не забудет. Подумать только! Мелочному полковнику Снегову вполне удалось напакостить не одним лишь разведчикам из Словении, но и каждому, кто на их данные рассчитывал.

Прыщ и Залман Супскис ещё немного повыступали, повышая свою значимость в деле будущего воссоединения с Чернобыльщиной, но удостоились жёсткого окрика хозяйки, после чего заткнулись.

— Мобилизацию-то я проведу, — хмуро выплюнула Дыра, — и в штурме Чернигова мои боевики будут первыми. Но я не понимаю одного: куда спешили вы двое? — Дыра с презрением ткнула в шею Прыща и щеку Супскиса заострённым ногтем, после чего брезгливо вытерла от крови салфеткой указательный палец. — И если уж спешили, почему вовремя не известили меня?

Прыщ что-то забормотал — Дыра в ответ полоснула его ногтем ещё и по глазам. И не закройся тот ладонью в последний миг — дальше бы ходил слепой.

— Молчать! Я знаю, зачем вам выслуживаться перед Великой Чернобыльщиной, — с презрением процедила Дыра, — да только моих заслуг никто не перебьёт! — голос её зазвучал звонче. — А теперь — только пьём и веселимся! Того, кто на моём пиру ещё хоть раз заговорит о деле — съедаю на месте! Заживо, в сыром виде! — хозяйка облизнулась.

Языком изрядной длины и влажности Дыра обслюнявила свои губы, а заодно щёки и кончик носа, после чего хлопнула в ладоши. По этому сигналу пятеро давешних прислужников внесли новую смену напитков, а за ними три совершенно обнажённые прислужницы принесли напитки и себя.

Дыра потребовала, чтобы за успех предстоящей войны выпил каждый.

Братислав подумал, что кому-кому, а пану Кшиштофу лучше бы остановиться, но настырная Дыра присматривала, чтобы от её тоста никто не уклонился. Щепаньски снова опрокинул полную кружку, тогда как предусмотрительный Хомак свою лишь слегка пригубил — и то моментально почувствовал сильный перебор!..

…Проснулся Братислав Хомак у себя в постели, почему-то без штанов, но зато в бронежилете. Чем же вчера всё закончилось? А кто его знает — память выдавала чистые страницы.

И в какой момент потерялись штаны? Нет ответа. То есть, разумеется, Братислав — уже далеко не мальчик, чтобы не догадываться, в каких случаях люди просыпаются без штанов. И он помнил, как упорно его внимания желала и добивалась хозяйка вчерашнего пира.

А ещё Дыра оставила на нём свои запахи. Тьфу, мерзость какая! Она же отвратительна! Хуже, чем с животным, застонал Хомак, скрипя зубами от огорчения. Так низко пасть, в таком навозе вываляться…

А впрочем, ладно — утешил он себя спустя пару часов: всё-таки в пьяном виде — не считается!

Прежде чем отправиться в Березань, хорошо всё взвесили: кому идти, зачем, да и надолго ли? Выходило, что идти надо по-любому, ведь от столбняка хороший человек умереть может. А к тому же и от пацанёнка узнали уже много: капитан Суздальцев у себя в Березани таких вестей не сыщет. Конечно, пора докладывать капитану. А что пацанчик ещё может много чего сказать — так пусть лучше профессору Милорадовичу говорит. Профессор умный, он главное запомнит, чего надо, перескажет.

Думали ещё, чтобы кому-то в Березань идти, а кому-то остаться — но несерьёзно это. Когда вас всего два солдата, лучше дальше не разделяться. Не то по одному делить будут уже совсем жёстко и на много частей.

Так вот и порешили: идти поскорей, прямо с утра, не задерживаться, и непременно вдвоём — с Коляном Хрусталёвым, то есть. Ну, и Славомира Костича третьим взять, как же иначе, когда ради него идём.

О том, что собрались уходить, решили особо не распространяться. Мало ли, вдруг капитан скажет: а чего пришли-то, возвращайтесь-ка в Елань, да разузнайте всё путём. А то без подробностей нет понимания, что делать. Коли скажет так капитан — и ладно: вернёмся в Елань, будто никуда не ходили. Официально ведь ни с кем не прощались. Щепанского вон тоже не расцеловали на прощание в обе щеки. Непорядок, хе-хе!

Неофициально кое с кем попрощались, конечно. С Милорадовичем, понятное дело. С мальцом по имени Тьфу (то есть Тхе — но тут один хрен: имечко у него какое-то плевательное). И Веселин Панайотов ещё в гости зашёл, так с ним тоже попрощались. А больше в этой экспедиции, почитай, и не с кем прощаться. Остальные — чисто шпионы.

С мальцом, кстати, вот что получилось. Он-то сбежать — сбежал, а куда сбежал, и сам не прикинул. Детей ихних — мутантских — теперь лет до трёх в особом питомнике с матерями держат, а дальше отлучают от матерей — и скорее в школу. Английский язык изучать. И нет такого, чтобы кто-то своих детей прятал — за это ведь можно самому пострадать. Потому родители Тхе — они бы первые его сдали. Такой уж мутантский образ мыслей.

Ну, и раз некуда Тхе деваться, то решили его Панайотов с Милорадовичем у себя прятать. Им-то он и по-человечески приглянулся, да и для науки шибко полезен, не без этого.

Но то уже дела еланские, а нам дорога в Березань. Знакомая уже дорога. Так вот и по жизни: ходишь себе туда-сюда, БТРом ездишь взад-вперёд — патрулируешь, значит. А коли всё по одному месту, то, знать, на роду такое написано.

Хотя что на роду написано, то и переписать можно. Вон село Рябиновичи тыщу лет себе на одном месте простояло, а подкралась мерзкая Чернобыльщина с тамошними почварами — пришлось всем перебираться куда-то под замок Полоцк. Добро бы только и там мутанты не достали. А то ж переезжать — оно тоже судьба, и из незавидных.

Нынче и проснуться пришлось ни свет, ни заря — чтобы не сильно на глаза попадаться, а вчера и легли совсем позно — всё Тхе расспрашивали. Вот бы поскорей дойти до березанской больницы и выспаться.

А пока зачавкало под ногами болото: ляпу-чапу, ляпу-чапу… Шли медленно — параличному Костичу с трудом удавалось двигаться. Прикрутила клятая инфекция. А когда медленнее идёшь, так и ноги сильнее вязнут — не без того. Как взошли на твёрдую землю Кабаньего острова — вздохнули с облегчением. Или нет?

Навряд ли. По лицу Славомира из Белграда никакого там облегчения не прочтёшь — застыло, как глина. И Хрусталёв шёл в напряжении, это точно. Наверное, он волков боится.

Зато Адам Рябинович не боится. Он знает, чего ждать от этого зверя. Если волк тебя уж признал — дальше можно ходить смело. Волки — не шакалы какие-нибудь, чтобы ни с того ни с сего менять решения. Им надо действовать уверенно. А коли начнёт волк так глупо колебаться — его свои же проучат. Ибо заколебал!