Началось некое понимание богословия только во второй половине восемнадцатого века, когда стали переводить святых отцов на русский язык, все четыре академии взялись за это, все. Паисий Величковский внес немалый вклад, переводя многих отцов на славянский язык. Вот оно, началось некое движение. Вот, что мы можем говорить о самих понятиях "духовное образование", "богословское образование".
Еще два слова об образовании. Ведь когда мы говорим об образовании, то мы все прекрасно знаем, что слово "образование" происходит от слова "образ", но о чем идет речь? Речь видимо идет о том, что есть какая-то заготовка, деревяшечка есть, а из нее надо сделать матрешку, а матрешку-то можно сделать разную: можно сделать ее ангелочком, а можно — дьяволочком — не правда ли? Правда. Оказывается, что когда мы говорим об образовании, то мы говорим о создании какого-то образа. Какой же будет этот образ? На что мы нацелены? К чему стремимся?
Сколько дискуссий проходит сейчас насчет того, каким должно быть образование вообще! В государстве, в нашем обществе — мечутся, не знают, как сделать, как быть. И как раз у Церкви есть этот образ, по которому можно давать человеку образование, мы имеем этот образ, мы имеем этот идеал, — Христос, Евангелие, если хотите, Церковь дает нам более детальное раскрытие того, что представляет из себя это образ и как можно его созидать. Светский мир его не имеет, просто создают гипотезы разные, образовательные концепции, не имея в конечном счете представления об идеале человеческом. Ведь вы знаете, когда Пирогов в 1856 году написал свою знаменитую статью "Вопросы жизни", — это, пожалуй, одно из самых замечательных литературных произведений девятнадцатого века в этом плане, — то он же предпослал этой статье замечательный эпиграф: "Кем вы хотите видеть своего сына? — Человеком. — Хм, человеком? Так это абстрактное понятие. Может быть, хотите сделать его инженером, механиком, моряком, военным, учителем? Что такое человек?". С такой иронией, с такой глубокой, доброй, и в то же время сильной иронией, он показал, что мы делаем… Мы забыли о самом главном, мы забыли о том, кого мы хотим видеть. Мы хотим образовать человека, или мы хотим сделать еще один инструмент общественной жизни, какой-то автомат? В результате мы перестали уже ценить человека, потому что все внимание обращаем только на специализацию. Нам интересен специалист, а не человек. "Я, пожалуй, поеду лучше на этой машине, чем на этой. Мне, пожалуй, больше интересен этот человек, а не этот". Именно образование человека как человека — это предано забвению. Отсюда все большее и большее отступление от того важнейшего момента в образовании, который мы называем воспитательным. Что дают студентам? Профессорам подчас не интересно абсолютно, кто перед ними. Я пришел, так, "сегодня мы проходим, что такое, так, "рецессивный аллель" сегодня разбираем, когда она имеет фенотип. Прекрасно. Да. Вот сейчас мы и посмотрим", и плевать мне на то, какие вы, кто вы, чем вы занимаетесь. Это беда! Я хочу показать мысль, что в светском образовании уже почти забыли о воспитательной стороне, о человеке. Есть только специалист. И эта беда очень легко может быть перенесена и на духовные школы, когда мы можем тоже поддаться тому же самому процессу: знания, знания, знания. Вот жалко Рождество прошло. Знаете, как рождественского гуся готовят? В мешок садят и кормят его туда, и он ничего не может сделать. Он раскрывает рот, и напихивают его, чтобы он жирел. И чтобы потом на Рождество его можно было заколоть и зажарить. Хорош будет гусь! Вот это беда, если человека мы будем рассматривать точно таким же образом.
Поэтому когда мы говорим о духовном образовании в современном российском обществе, то мне кажется, наша задача — чтобы мы стали примером, в своем образовании показали пример: "Посмотрите, на что мы обращаем внимание, вот какими средствами мы пытаемся достичь этого, вот наша цель". Я думаю, что тогда мы принесем пользу всему нашему обществу. Спасибо.
Россия сегодня и славянофилы
Россия вновь переживает жестокий кризис. И хотя это именно вновь, а не впервые, в ней все с большим трудом обнаруживаются признаки того действенного иммунитета, который бы дал ей силы противостоять агрессии, угрожающей на сей раз самим глубинным корням ее исконного бытия.
Во все более широких кругах общественности растет понимание, что причина кризиса коренится в духовной сфере, в частности в порочности главного и неизменного по сей день философского принципа нашей государственной идеологии: первичности материального и вторичности духовного принципа, отнявшего у людей понятие греха, веры, уничтожившего у многих совесть и принесшего неисчислимые беды сотням миллионам людей.
Из этого понимания воскресает, как платоновское воспоминание, идея живого Бога и с ней интерес к религии, к христианству, к Православию. Все это свидетельствует о том, что мы вновь, как и 100, и 200, и 300 лет назад, оказываемся живыми участниками борьбы не с плотью и кровью, но с духами злобы поднебесной (Еф. 6,12), на этот раз намеревающимися уже окончательно сломить Россию.
Оптинский старец Макарий в одном из своих писем писал: "Сердце обливается кровью при рассуждении Вашем о любезном Отечестве, России, нашей матушке; куда она мчится, чего ищет, чего ожидает? Просвещение возвышается, но мнимое; оно обманывает себя в своей надежде; юное поколение питается не млеком учения святой нашей Православной Церкви, а каким-то иноземным, мутным, ядовитым заражается духом, и долго ли это продолжится?"
Старец не ведал, что это не только продолжится, но и приведет к тому, что Православная Церковь станет вообще вне закона, а любезное Отечество, Россия, наша матушка, станет местом небывалой во всей истории человечества и ни с чем не сравнимой по своим масштабам сатанинской гекатомбы (массовой и бессмысленной гибели людей — Ред.).
Но и эти времена меняются.
Феномен т. н. перестройки в нашей стране и странах Восточной Европы оказался самым большим и восклицательным, и одновременно вопросительным знаком для всего мира. Позитивное и негативное здесь не только рядом, но и находятся в какой-то странной связи друг с другом. Конечно, далеко не всем и тем более не все открылось и вообще едва ли когда откроется, поскольку достаточно тех власть имущих, которые боятся света (Ин. 3.20). Но тем не менее в России благодаря перестройке,
С ОДНОЙ СТОРОНЫ,
все узнали об ужасах революционных и послереволюционных лет и десятилетий, о действительном состоянии государства. Отсюда все глубже и острее начинает осознаваться сколь простая, столь же и безусловная истина: народ, не осознавший причин бывших своих бедствий, не избегнет будущих. Постепенно спадает с глаз пелена и взор русского человека начинает видеть, что атеизм с его циничным призывом: "Верь, человек, что тебя ожидает вечная смерть" — есть не что иное, как открытая диверсия против человека, как идеология глубочайшего отчаяния, бессмыслицы и смерти прежде смерти; начинает видеть, что человек это не компьютер и не обезьяна, которой достаточно "хлеба и зрелищ", но существо высшего порядка.
На Руси вновь начинает открываться лик Христов, и все большее число русских людей убеждается в том, что мы, как говорил Достоевский, русские в той мере, в какой мы — православные.
Пробуждению и развитию этого, можно сказать, нового сознания в большой степени способствует новая по отношению к Церкви политика государственной власти. Из весьма многочисленных фактов достаточно указать хотя бы на буквально лавинное открытие православных приходов, монастырей, новых семинарий и различных духовных училищ и школ, издание церковных, религиозных, религиозно-философских журналов, книг, газет, "листков" и т. п.
Эту свежую, тонизирующую струю, пробудившуюся в духовной жизни России, для многих еще непонятную, для большинства неожиданную, удивительно точно выразил… Ф.М. Достоевский в "Дневнике писателя": "Неожиданного (впрочем, далеко не для всех), — писал он, — было то, что народ не забыл свою великую идею, свое "православное дело" — не забыл в течение рабства, мрачного невежества, а в последнее время — гнусного разврата, материализма, жидовства и сивухи… Даже, может быть, и ничему не верующие поняли теперь у нас, наконец, что значит, в сущности, для русского народа его Православие и "православное дело". …Что это именно есть прогресс человеческий всеочеловечивание человеческое, так именно понимаемое русским народом, ведущим все от Христа, воплощающим все будущее свое во Христе и во Христовой истине и немогущим и представить себя без Христа".