Охотники остаются с пустыми руками. Из-за этого текста на Таганке запретят спектакль «Берегите ваши лица».

Любовь и нежность к своему народу, который столько страдал и страдает, усиливаются у тебя от богатства, роскоши и лёгкости нашей с тобой жизни здесь. Каждый раз ты хочешь успокоить своё чувство вины перед собратьями, лишёнными свободы, и делаешь мне подарок. Ты считаешь, что деньги, которыми ты распоряжаешься, должны все же возвращаться ко мне в виде подарка, поскольку тебе кажется, что свободой, которой ты теперь пользуешься, ты обязан мне. Я знаю, что это совсем не так: есть твой талант, любовь публики. Но не сюит и пытаться тебя разубедить, и потом — ты так любишь делать мне подарки!..

Как только мы возвращаемся в город, ты ведёшь меня в лавочку, принадлежащую высокому старику еврею с вытянутым худым лицом, длинными белыми руками, ласкающими старинные сокровища на темно-синем бархате прилавка. На русском языке прошлого века, на каком больше никто не говорит в наше время, он рассказывает нам историю этих редкостей — египетских бус из голубого стекла, средневековых колье, тысячелетнего янтаря, греческих печаток, римских монет. Я выбираю голубые бусы. Растроганный нашим восхищением, почтённый раввин — а он ещё и раввин, — благословляет нас и дарит нам два византийских креста из резного серебра, потом вынимает три небольших позолоченных кубка и наливает нам по капле вишнёвки, которую пьют во всей Центральной Европе. Ты лишь пригубил свой кубок, и мы уходим, а старик ещё долго машет нам на прощанье и говорит тебе вслед: «Поклонись от меня матушке-Родине».

Калу Римпоче — это так красиво звучащее имя немедленно тебя заинтересовало. Я записываю пластинку с группой друзей-музыкантов. Вес они буддисты и несколько лет назад очень помогли мне, когда мой старший сын связался с хиппи.

Весь день они говорили о приезде во Францию великого тибетского учителя. Для них он все равно что пана римский для католиков. Я рассказываю тебе по телефону, как счастливы мои друзья от одной мысли при возможности повидать этого человека. Ты мне говоришь почти серьёзно, что вдруг он сможет помочь и тебе. Я сама в это не особенно верю, но, стараясь использовать любую возможность, пусть даже колдовство, обещаю тебе, что, как только ты приедешь в Париж, он тебя примет.

На первом же ужине у нашего друга художника Миши Шемякина, тоже большого любителя выпить, разговор крутится вокруг гуру и других персонажей, которые обладают способностью помогать несчастным бороться против зеленого змия. Шемякин, очень склонный к мистике, обязательно хочет как можно быстрее попасть к мудрецу. Мне удаётся добиться приёма. И вот мы уже в небольшом павильоне, украшенном изображениями святых. На небольшом возвышении сидит древний старик. Его морщинистое и доброжелательное лицо обращено к нам. Как нас научили мои друзья, мы входим, кланяясь. Я просто наклоняю голову, а Шемякин бросается на колени и почти ползком приближается к старцу. Ты смотришь на меня и, не особенно понимая, что делать, неловко согнувшись пополам и опираясь одной рукой в пол, ковыляешь к учителю. Я с трудом сдерживаюсь от смеха. Мне кажется неуместным засмеяться в присутствии такой важной персоны — и напрасно, потому что сам он не скрывает улыбки и делает нам знак садиться перед ним. У его ног сидит молодая француженка, завёрнутая в красивую оранжевую ткань, которую носят буддистские монахини. Тихим, но твёрдым голосом человечек произносит приветствие. Девушка переводит и спрашивает, чего хотят иностранцы. Я беру слово, потому что вы с Шемякиным не говорите по-французски.

Я объясняю, что вы не можете справиться с наклонностью к выпивке и надеетесь на помощь мудреца. Девушка переводит. После некоторого размышления Калу Римпоче рассказывает притчу. Вот этот рассказ, переведённый с тибетского на французский, а потом на русский:

"Однажды молодой монах проходил перед домом вдовы. Она поймала его, заперла и сказала: «Я не выпущу тебя, пока ты не проведёшь со мной ночь, или не выпьешь вина, или не убьёшь мою козочку». Молодой монах не знает, что отвечать: дав обет безбрачия, он не может провести с ней ночь.

Дав обет трезвости, он не может пить, и уж тем более он не может покуситься на чью бы то ни было жизнь. Но он должен выбрать. И после долгих раздумий он решает, что выпить вина — наименьшим из этих грехов". В этот момент Калу Римпоче разражается лукавым смехом, смотрит нам прямо в глаза и заключает: «Он выпил вина, потом провёл ночь с женщиной и убил козу».

Я смеюсь вместе со всеми. Как это просто и мудро! По вашим взволнованным и напряжённым лицам видно, как точно он попал в цель. Но что меня удивило больше всего — вы оба не пили после этого почти целый год.

Миша, Рива, Дороте — эти имена мы произносим каждый день, когда ты в Париже. Шемякины — семья художников в изгнании. Квартира их похожа на лабиринт. Она заполнена любопытными животными. Самое любопытное из них, несомненно, знаменитый Михаил Шемякин — хозяин дома, одетый во все чёрное, со всегда замкнутым, очень бледным флорентийским лицом — таким худым, что оно и в фас напоминает профиль. Рива — миниатюрная женщина с ярко-рыжими волосами. Она ходит в цветастых платьях, подчёркивающих её более чем щедрые формы. Её живые и добрые глаза неустанно следят за порядком в доме. Дороте — отчаянная девчонка, вся в булавках, велосипедных цепях и других аксессуарах панков — приводит в восхищение родителей.