Артур.

      К моему прежде молчавшему мертвенному сердцу вдруг подкралась острая, щемящая грусть, но почти мгновенно она сменилась мрачным волнением.

      Ох, Артур, последняя надежда магов. Жалкая, слабая, едва живая. Ещё не время умирать. Иди и топчи землю, глупое создание, покуда такая же глупая смерть не приберет тебя к рукам.

      Я явилась к нему с отринутым им мечом. Когда он заметил меня, разглядел в толще воды, руки его, согнутые в локтях, распрямились, кулаки разжались. Он посмотрел на меня тревожно, даже как будто бы болезненно, и необыкновенное, никем не виданное одиночество отразилось в его глазах.

      Я держала Экскалибур, как младенца - тяжёлый эфес покоился на сгибе локтя. Протянув свободную руку Артуру, я строго взглянула на него. Вода выпустила его из своих тисков и толкнула ко мне навстречу. Мгновение он колебался, а затем взял меня за руку.

      Меня невольно поразили та простота, та естественность, с какой он проделал это, словно не было битвы со стихией, словно он только что не столкнулся с чем-то, что было выше его понимания. Словно он не испугался меня.

      Мной вдруг овладело неслыханное и несказанное дотоле чувство полноты, меры и примирения. Окружающий мир завертелся с безумной скоростью, а когда это вращение прекратилось, я кое-что поняла про этого человека. Сегодня он впервые увидел действительность во всей её наготе, ощутил её смертоносную опасность, её беспощадность, её неизъяснимую, влекущую красоту. За один день он испытал так много и горя, и счастья, столько разных, быстро сменяющихся чувств. Вступив в схватку со стихией, он впервые смутно предугадал многообразие жизни и приблизился к пониманию своей природы.

      Артур несильно сжал мою ладонь, и сердце моё вдруг ожило и сладко заныло от какого-то болезненного желания. Артур вздрогнул, кровь быстрее и жарче побежала по его жилам. Здесь, в озёрной пучине, он был открыт для меня, словно книга. Он чувствовал себя невыносимо одиноким в этом тревожном мраке: с непреодолимой силой им овладела тоска по дружественному голосу, тёплой ласке, по светлой комнате, по людям, которых он любил. По мне - несмотря на то, что я была прямо перед ним, - по другой мне. Ему казалось, что вся смятенная тьма этого тревожного ненастья погрузилась в него и разрывала ему грудь.

      Не было момента лучше этого, чтобы показать ему будущее. Обнажённое сердце, беспокойный ум внимали картинам грядущего особенно чутко. Я щедро делилась с ним тем, что отдал мне Мерлин. Побагровевшее лицо Артура исказила гримаса боли, он отпрянул было от меня, но я держала его крепко, не позволяя отвернуться. Не в этот раз.

      Я рисовала ему яркие и отвратительные в своей правдоподобности образы тёмного предопределения, которое ожидало нас в случае, если он откажется от своего предназначения. Погубленная земля, выжженные злым огнём леса, иссякнувшие водоёмы; оглушающий, пробирающий до костей вой, исторгаемый теми немногими существами, что останутся в живых, да и то ненадолго. А следом придёт зловещее мертвенное безмолвие. Никогда больше не возродится этот край, никогда не наполнится звуками. А бесславный король, что обрёк свой народ на погибель, сгинет в чужих землях, и имени его никто не вспомнит.

      Предвидела я и собственную смерть. Без своего озера я, словно рыба, выброшенная на берег, иссохну и распадусь в прах. А Мерлин, будучи не в силах от горя и опустошения сдвинуться с места, камнем врастёт в землю. На том и кончится эпоха магов.

      Артур раскрыл рот в немом яростном крике, грудь его задрожала, по лицу пробежала дрожь. Он рванулся из последних сил, но тут же замер, будто поражённый какой-то мыслью. Я поняла, что на смену страху и ожесточению в его душе пришло чувство сопричастия.

      Некоторые люди обладают удивительным умением слепо следовать своей обязанности, но Артур принадлежал к числу тех, чьему смирению и покорности обязательно предшествует жестокое и изматывающее сражение.

      Он закрыл глаза и отдался воле стихии. К нему пришло осознание того, что жизнь окружающего мира и его жизнь тождественны, что это одна и та же великая, могучая жизнь, и что он обязан встать на её защиту.

      Смягчившимся и податливым, волны подхватили его и подняли к пугающему свету грозового неба. Уже спустя мгновение он был там, где и прежде - среди грязи и ручьёв. Рука, что ещё недавно стискивала мою, теперь сжимала рукоять меча. Вонзив клинок в мокрую землю, он медленно и тяжело поднялся, зашатался, но всё же удержался на ногах.

      - Я принимаю всё! - со страстью и обречённостью выдохнул Артур. - Я принимаю!

      Грозу унесло без следа. За серебристой дымкой лежали зеленые холмы, а за ними круто поднимались горы, строго, но без высокомерия взирая на красоту озера, как суровые люди наблюдают игры горячо любимых детей.

      Артур ещё немного постоял, опираясь на рукоять Экскалибура и не сводя затуманенного взгляда с блестящей водной глади, словно ожидая ещё чего-то. А затем, выдернув меч из земли, сгорбившись, как старик, побрёл в лагерь, разбитый Бедивером в пещерах.

VII

      На следующий день я пожелала взглянуть на короля, однако среди людей, расположившихся у западного берега, его не оказалось. Немного послушав их вялые и скудные разговоры, я уже хотела было вернуться к каменистому склону на противоположной стороне, как вдруг один из них, самый молодой, будто бы заметил меня, и, насторожившись, шагнул к берегу. Я притаилась. Улыбка неприметно тронула мои губы и задержалась на них. Всё это утро я лениво нежилась в своём уютном, укрытом от бурь мирке, однако это приятное затишье будило во мне неожиданные чувства не меньше, чем духота и грозы. Я ощущала некую пресыщенность, которая взвинчивала сильнее радости или несчастья, и гнала прочь с насиженного места.

      Юноша взобрался на плоский камень, нависавший над берегом, опустился на колени и склонил голову так низко, словно собирался испить воды. Движения его были угловатыми и чересчур осторожными. Он глядел вниз, силясь рассмотреть что-либо, но видел только песчаное дно. Я с любопытством разглядывала его томное, печальное лицо, а затем во мне вдруг взыграло какое-то озорство, острая потребность веселья, и я брызнула в него водой. Мальчишка резко отшатнулся, потерял равновесие и, неуклюже наклонившись в сторону, свалился в озеро.

      - Рубио! - воскликнул один из мужчин, а затем вместе с остальными разразился весёлым и добродушным смехом.

      - Берёт пример с нашего короля, - отозвался другой мужчина. - Не упускает ни одной возможности окунуться.

      - Да, только его, бедолагу, хозяйка озера встречает не так радушно, как Артура.

      Рубио с фырканьем и брызгами вынырнул на поверхность. Он был раздосадован и немного унижен своим внезапным падением. А ведь ему как раз был оказан куда более тёплый приём, нежели Артуру. Вода была мягкой, как шёлк, и податливой, словно воск. К концу дня на теле юноши не останется ни одного кровоподтёка, ни одной ссадины. Вода могла многим больше, чем принято было считать.

      Немного разочарованная, я потеряла к этой компании всякий интерес и растворилась в волнах. Уже спустя несколько мгновений я оказалась у другого берега, где имелась маленькая деревянная пристань. Здесь не было мрачного нагромождения плит - только мелкие камни и заросли водолюбивых растений. Густая зелень отражалась в покрытой мелкой рябью озерной воде. Лихорадочно трещали кузнечики, будто металлические струны были протянуты в воздухе, распространяя пронзительный звон. Иногда тихо и бессмысленно раздавался крик жабы; где-то вдали лаяли и громко выли собаки.

      И только я отыскала подходящее место для своего полуденного отдыха, как из леса вдруг вышел Артур, словно всё это время тайно дожидавшийся моего появления, и двинулся по тропинке прямо к берегу.

      Откуда-то из глубины на меня накатили волны тревоги и болезненно забились в стесненной груди. Я нырнула как можно глубже, но затем, влекомая любопытством, снова выплыла на поверхность.