Длинное графитовое платье искрилось серебристым шитьем, подчеркивая плавные изгибы тела Перворожденной.

Хрупкая ладонь Далии лежала в руке высокого статного воина с иссиня-черными волосами, собранными в «хвост» на затылке. Широкая челюсть, сильный подбородок, борода «косичкой», перехваченная серебристой лентой. И глаза цвета глубоких вод, хищно — но не агрессивно, а скорее, настороженно — взирающие из-под хмурых бровей.

Грудь мужчины покрывал кожаный жилет черного цвета, отороченный серебристо-черным мехом снежной лисы. Под шерстяной рубахой цвета ночи угадывались могучие мускулы. Того же оттенка плащ, с искрящейся серебряной нитью каймой, ниспадал с плеч, спускаясь ниже колен; из-под полога выглядывал эфес, с незатейливым круглым навершием.

Живописец умело передал даже «морозный узор» клостенхемской стали наплечников и шлема, покоящегося на сгибе локтя.

Меч, что на холсте сиял из-под плаща, сейчас в ножнах висел рядом с картиной. Его наследник выковал к выпускному испытанию в Мор де Аесир. Клинок носил сложное имя — Эртрефен, что можно понять, как «с сердцем накоротке», а при определенной доле воображения — «безжалостный». Но правильную трактовку: «действующий по наитию», или — «опережающий разум», понимал любой, кто видел наследника в бою.

Король рассказывал, что Инген — его старший сын и отец Марена — был отличным мечником, возможно, лучшим в Ардегралетте. Как и все наследники Летар до него, он прошел школу Меча Богов. Но даже более опытные воины Темной Стражи, которые набирались исключительно из выпускников, уступали ему в умении.

Первенец короля, он готовился унаследовать трон, а после него и Марен, занял бы его место.

Теперь королевское правление Дома Летар могло прерваться: по Старому Закону, трон переходил лишь к старшему сыну, а при отсутствии такового, новый король выбирался на Большом Кругу. Хотя подобного не случалось ни разу с Объединения Домов.

Принц молча смотрел на портрет и ждал. Не покидало чувство, что король не знает с чего начать; не знает — стоит ли вообще начинать. И принц не торопил. Так или иначе, они уже здесь, в Теар де Тин, первое слово сказано и назад пути нет.

Дарс Летар опустился на скамью.

— Твои сны, — заговорил он, наконец, осторожно подбирая слова. — Все это — правда.

Марен моргал в замешательстве.

— Да. Все — правда, — кивнул Дарс, закусив губу, словно сам только что поверил.

— Но, отец… ты говорил… — начал Марен и запнулся.

Вздох короля разнесся по пустому помещению:

— Я знаю. Говорил, — слова давались тяжело. — Но правду ты видел.

Марен поднял взгляд на картину. Все это время он считал, что это просто сны, навеваемые из-за Серых Граней. Что этого не было на самом деле, и Бесплотные лишь подпитывают воображение, заставляя «играть» с ним.

— Когда мы вошли в покои, — горестно продолжал король. — Далиа была мертва… — Дарс прикрыл глаза, тяжесть воспоминаний все еще довлела над ним. — Зверь держал тебя в лапах… Он обернулся, оскалился. А потом… потом опустил тебя в кроватку, — на лице праотца отражалось столько боли, будто он переживал все заново. — Детсем и Арнгур бросились на него, но Зверь оказался так быстр и так силен! Шерсть, словно камень, а когти… Оба погибли даже не оцарапав его! Но со мной он не стал сражаться. Бросился с балкона и растворился во мраке. Стража искала, но тщетно…

Марен молчал.

Сон вновь мелькал перед глазами, обрастая новыми деталями. Принц слышал крик — крик своего отца. Видел начало преображения. Видел, как искажается и вытягивается лицо, как черная шерсть покрывает тело. Как длинные и острые, словно лезвия кинжалов, когти лезут из пальцев. Как губы оттопыривают молочно-белые клыки. Как пасть скалится в свете пылающих в камине поленьев… Видел, как напугана мать, чувствовал ее отчаяние. Слышал, как она просила Зверя остановиться…

Сапфировые глаза пристально вглядывались в портрет, но внутренний взор устремился в тот день…

Зверь держал малыша своими сильными лапами, держал аккуратно и бережно. Черные ноздри трепыхались, принюхиваясь. В обсидианах отражался сапфировый блеск глаз ребенка, уши чуть приподнялись. Шерсть на подбородке слиплась от крови, из-под верхней губы торчали клыки, но пасть не скалилась.

Угольный нос ткнулся в щеку малыша.

Мальчик ухватился зубами, задел губу Зверя, но тот не разъярился, даже не взрыкнул. Ребенок дернул головой — раз, еще один, — оторвав кусок плоти, зажатой в зубах Зверя. Сапфиры блаженно прищурились, измазанный кровью детский носик дернулся. Кровь струйкой побежала по подбородку, когда усердно задвигались маленькие челюсти, вгрызаясь в такую мягкую и такую сладкую теплую плоть.

Зверь легонько боднул ребенка лбом; малыш довольно улыбнулся. Хищная пасть приоткрылась, и остаток плоти выпал. Розовый шершавый язык коснулся детской щеки и из горла раздался двоящийся рычащий голос:

— Eden… Ma-a-ren… [Мой… Ма-а-рен…]

— Отец… — пробормотал принц.

— Что?

— Это был… отец.

— Да, — кивнул Дарс Летар.

Марен сквозь поволоку картин прошлого смотрел на портрет. Воспоминания становились ярче, накатывали волнами. В ушах все отчетливее слышались: потрескивание огня, тихий убаюкивающий шепот матери, и глухое рычание отца — уже Зверя.

Прохладный свежий воздух в галерее, как во сне, наполнился сладким ароматом. Он щекотал ноздри, проникал в легкие, пропитывая каждый орган. Металлический привкус вновь осел на зубах, на языке. Глаза принца зажмурились, воскрешая память — алая дымка разлилась во мраке.

— Кровь… Она звала меня. Запах был таким… манящим… — тихим голосом бормотал юноша. — И я… укусил…

Король растерянно потер левую ладонь рядом с мизинцем.

— Когда я забрал у тебя… — он не смог произнести слово «мясо». — Ты оскалился и укусил…

Эсмир ворвался в покои.

Камин рваными всполохами выхватывал силуэты, поглощенный своей извечной битвой.

Тело Далии раскинулось на полу в неестественной позе. Белая ночная сорочка казалась черной от густо покрывшей крови, в разодранной груди белели сломанные ребра, раскрывшиеся, словно оскаленная пасть; багрянец влагой блестел на мехах, что покрывали пол.

Тут же рядом лежали Детсем и Арнгур, крепко сжимая мечи окоченевшими пальцами.

Король держал маленького принца на сгибе левой руки, по ладони сочилась тонкая алая струйка, пачкая детскую рубашку. Малыш шипел и скалился, сверкая сапфировым взглядом, из-под окровавленных губ клацали маленькие острые клыки.

В коридоре раздался топот.

— Эсмир, дверь! — вскинув руку, мечом указал король, и сталь полыхнула пламенем очага. — Никого не впускай!

Сеанар [досл. «первый воин», сотник] Темной Стражи, бросил короткий взгляд на занавесь балкона, отмеченную кровавыми следами, и быстро развернувшись, вышел; дерево гулко ухнуло.

— Моя королева, — учтиво склонил голову Эсмир, положив руку на железное кольцо двери и не сводя глаз с Аделы.

— Пропусти! — велела Перворожденная, попытавшись оттеснить воина. — Там мои дети!

— Приказ короля, — не дрогнул сеанар, — Никому не входить.

Адела отступила, обхватив плечи. Тело содрогнулось под тонкой тканью сорочки, мороз пробежал по коже. Тихий голос Эсмира отразился ужасом в лазурных глазах, в горло провалился ком. «Случилось непоправимое!» — оборвалось сердце. Она качнулась вперед… Но Темная Стража не нарушит приказ короля пока тот не противоречит чести.

Руки женщины опустились на округлый живот, в тщетной попытке сохранить тепло для еще нерожденного. Ковер под ногами скрывал прохладу голого камня, и все же онемение медленно поднималось от босых ступней, грудь сдавило… Но холод ли повинен в этом?

Плащ Эсмира сверкнул серебром в неровном свете факелов и «черный волк, воющий на луну», укрыл плечи королевы.

…Дарс Летар вглядывался в сапфировые глаза малыша; за спиной воинственно потрескивал камин.