— Почему не позвали Господина? — спросила Таик гневно.

— Господин просил передать, что плохо себя чувствует, — со страхом поклонилась одна из служанок.

«Боится это видеть! — мелькнуло в голове у Таик. — Что ж, это хорошо. В прошлый раз он демонстрировал мне своё хладнокровие, но надолго его не хватило».

И она, наконец, почувствовала некоторое удовлетворение.

Чуть успокоившись, она во второй раз оглядела зрителей казни.

В их числе она увидела Хайнэ Санью, имевшего весьма болезненный, но в то же время более спокойный, чем можно было ожидать, вид; его сестру, казавшуюся молодым подобием Даран с её характерным каменным взглядом статуи; саму Даран, равнодушно смотревшую на приготовления, и, наконец, Главного Астролога, который всё время глядел куда-то вдаль, казалось, избегая взглядов.

Таик усмехнулась и приказала привести обвиняемого.

Его привязали к столбу, хотя особой необходимости в этом не было — обездвиживающее зелье не давало ему возможности сопротивляться, но Таик, в последнее время подвергавшая сомнению все достижения жриц, хотела действовать наверняка.

Обвинение ему прочитала госпожа Агайя, и Таик осталась довольна тем, как твёрдо и властно прозвучал её голос при словах: «Преступление против веры и государства, против Великой Богини Аларес, нашей покровительницы и защитницы, и против Дочери её, Светлейшей Госпожи».

Обвиняемый молчал и не отрицал своей вины, но вид у него был… наглый.

Таик поймала на себе прямой взгляд тёмно-красных глаз, и вдруг её всю затрясло. Глаза, багряные, точно кровь! Кровь Санья!

И хоть эта врождённая особенность внешности никак не могла быть злой насмешкой со стороны обвиняемого, Таик показалось, что это именно насмешка и есть.

Она взмахнула рукой, подавая знак к началу казни.

Одна из жриц поднесла к столбу факел, и одежда обвиняемого, пропитанная особым составом, моментально вспыхнула.

Толпа потрясённо вздохнула, как один человек. Таик поглядела на бледного, как смерть, калеку и увидела, что тот, очевидно, готовится упасть в обморок.

А огонь, тем временем, взвился до небес, пожирая Хатори Санью, и вот уже пылали его длинные рыжие волосы, всегда казавшиеся охваченными пламенем и теперь, наконец, охваченные им на самом деле.

В толпе раздались рыдания и крики ужаса; многие дамы отворачивались.

Таик жадно вглядывалась в преступника, ожидая от него криков боли, но он молчал.

«Ну когда же? — яростно думала она. — Когда почернеет и лопнет его кожа, когда вытекут проклятые глаза, эти глаза, наполненные кровью Санья?!»

Огонь вдруг пошёл на убыль, и в этот момент представил собой полнейшее сходство с существом, которое сначала жадно набрасывается на свою добычу, а потом, обнаружив, что она ему не по зубам, разочарованно отступает.

Хатори Санья остался невредим.

На мгновение Таик показалось, что она сошла с ума и видит либо сон, либо видение. Она задрожала и подалась вперёд, уступив предположению, что зрение подводит её, что она, может быть, ослепла от пламени?

Но нет, он оставался таким, как прежде, и только одежда на нём сгорела, открывая толпе бесстыдную наготу совершенно неповреждённого тела.

Толпа онемела.

Хатори Санья зашевелился и чуть наклонил голову, как будто пытаясь прикрыть наготу своими длинными волосами; на губах у него блуждала какая-то странная, чуть удивлённая улыбка.

Даран, казалось, ничуть не удивившаяся произошедшему, первой нарушила молчание.

— Что ж, по всей видимости, мы стали свидетелями чуда, — проговорила они скрипучим и как будто бы немного насмешливым голосом, — которое явила нам Великая Богиня в знак своей милости. В старину такие случаи случались, и они описаны в хрониках жриц. А, может быть, Великая Богиня рассердилась на то, что в последние годы Ей оказывается всё меньше почтения, и решила явить своё присутствие — пока что таким благосклонным образом. Но не исключено, что в дальнейшем знаки Её станут куда более… грозными.

Голос Даран вдруг стал намного более громким и вселяющим страх; толпа, до этого совершенно потрясённая произошедшим, но уже успевшая обрадоваться чуду, затряслась и задрожала, явно напуганная пророчеством Верховной Жрицы.

— В любом случае, суд должен считаться свершившимся, — подвела итог Аста Даран. — Мы не можем идти против воли Великой Богини, пожелавшей сохранить преступнику жизнь.

В этот момент в толпе произошло небольшое волнение, и связано оно было с Главным Астрологом.

Калека, вцепившийся в свою трость, пытался пробиться к нему сквозь толпу. Это ему удалось, и он успел что-то тихо проговорить, но в следующее мгновение господин Астанико, не просто бледный, а натурально позеленевший, точно от приступа сильнейшей тошноты, размахнулся и со всей силы влепил ему пощёчину.

 Дамы ахнули, а Главный Астролог, с искривлёнными лицом и стиснув зубы, размашистым шагом пошёл по направлению к Главному Павильону, ни разу не оглянувшись ни на калеку, ни на Хатори.

Даран глядела ему вслед, чуть приподняв брови.

Когда он скрылся, она вновь обернулась к присутствующим и продолжила:

— Поэтому я, данной мне властью, приказываю отменить приговор Высшего Императорского Суда и провозглашаю новое решение. Хатори Санья, в течение двух дней вы обязаны покинуть столицу и не имеете права возвращаться в неё, а также появляться в любом из крупных городов, на протяжении двадцати пяти лет — в противном случае вас ожидает смертная казнь. Также, во имя искупления вашей вины перед Великой Богиней, вы обязаны будете уплатить в казну штраф размером в шестнадцать тысяч золотых монет. Вам запрещается сношение с жителями Астаниса в любых целях, помимо личных, ваша частная переписка будет проверяться, все ваши передвижения по стране — отслеживаться. Вы будете обязаны зарегистрировать любую купленную вами книгу в специальном ведомстве, и раз в три месяца в вашем доме будет производиться обыск.

«Она издевается надо мной», — промелькнуло в голове у потрясённой Таик.

Хатори Санью, тем временем, отвязали от столба и подали ему одежду, чтобы он мог прикрыть наготу.

«Я позволю этому произойти?! — колотилось в висках у Императрицы вместе с приступами усиливающейся боли, и ей казалось, что кто-то невидимый ворочает раскалённым крюком у неё в голове. — Они вот так посмеются надо мной, посмеются все?!»

Она была близка к тому, чтобы потерять остатки самоконтроля, но что-то всё же удерживало её от того, чтобы напрямую пойти против «воли Великой Богини» и тем самым признать, что она ничуть в неё не верит.

 — Вероятно, Великая Богиня указывает нам на то, что мы пытались казнить невинного, — закричала она, приняв решение. — В таком случае, это означает одно: Хатори Санья в действительности не виноват в вероотступничестве и принял на себя вину своего названного брата, Хайнэ Саньи, солгав суду! Привяжите к столбу Хайнэ Санью, и если окажется, что он также ни в чём не виноват, то Великая Богиня спасёт и его тоже, не правда ли? Если же этого не произойдёт, то, значит, он — истинный еретик!

В толпе произошло смятение.

Стражники, не смевшие ослушаться приказа Госпожи, подхватили ошеломлённого калеку под обе руки, но дальше не пошли, вглядываясь в лицо Верховной Жрицы и, по-видимому, ожидая приказа от неё.

«Я для них — пустое лицо, — подумала Таик, рассвирепев. — Всё здесь решает Даран, а я лишь марионетка!»

— Госпожа… — начала было Даран, низко поклонившись, но Императрица перебила её.

— Я приказываю! — заорала она в бешенстве. — Я — твоя Госпожа, и я приказываю тебе! Ты обязана мне подчиниться!

Вокруг воцарилась немая, испуганная тишина, даже более потрясённая, чем после того, как свершилось «чудо», и огонь не тронул Хатори Санью.

Это был первый раз за много сотен лет, когда Светлейшая Госпожа пошла на открытый конфликт с Верховной Жрицей.

Несколько мгновений Даран глядела Императрице в глаза, и взгляд её был холодным, прямым, пронизывающим. Презрительным и насмешливым, как всегда.