Хан поверил её словам больше не из-за того, что Моника целилась пистолетом ему в голову, а из-за её голоса. Он звучал низко, сурово и почему-то Боуэн поверил каждому её слову. Встав с кровати, оборотень отошёл. Когда мужчина потянулся за рубашкой, девушка вскочила на кровать.

– Я больше не собираюсь возиться с тобой. Убирайся вон.

Моника отвела пистолет от его головы, и Хан наблюдал за её твёрдой рукой. Он понял, что она сделала это. Чёрт возьми, его пара выстрелила в него. И даже, когда в комнату ввалились остальные жители дома, Хан не отводил своего взгляда от Моники.

– Это ещё не конец. Ты моя пара, и я не собираюсь мириться с подобным ни от тебя, ни от кого-либо ещё.

– Что же, тогда для меня это чертовски прекрасно, потому что я тоже не собираюсь мириться с этим, – Моника даже не взглянула в сторону двери. – Живым или мёртвым, но уведите его отсюда.

Хан направился к двери, и вышел в коридор. Он не посмотрел, пошёл ли за ним кто-то или нет, но спустившись вниз, мужчина направился на кухню. Если человек, вставший на его пути, думал, что может попытаться остановить его – он пожалеет об этом. Но прежде, чем оборотень успел прикоснуться к нему, тот обернулся. Хан смотрел на замершего в дверях человека, в чьих руках тоже было оружие, коим он целился в Боуэна.

– Нам велели держать Вас здесь. Вам стоит пойти в гостиную и сесть, или нам придётся задержать Вас, – мужчина за дверью вновь заговорил: – Я не хочу стрелять в Вас, но, Мистер Боуэн, я сделаю это, если понадобится.

Хан был готов сказать им, чтобы они сделали это, когда Кэйтлинн вместе с другим неизвестным ему человеком, вошли в комнату. Женщина не выглядела особо счастливой, да и мужчина рядом с ней был мертвецки бледен. Он поднял свой подбородок. Если Кэйтлинн хочет задать ему трёпку – Хан готов.

– Произошло два убийства. Зверские. Сенатор и миссис Бэрр были убиты вчера в доме миссис Бэрр. Ей перерезали горло, а его забили кочергой, – Кэйтлинн вошла в комнату, и оборотень заметил, насколько она бледна. – И я привезла её сюда.

На несколько секунд Хан смутился. Мужчина не понимал, о ком она говорила, пока не вспомнил, как Уокер назвал ему имя человека, преследующего Монику. Бэрр. Его родители мертвы.

– Это его рук дело? – Линн кивнула, упав в кресло. – Тебе известно, знает ли он, что Моника здесь?

– Я не знаю. Может Тони и не знает, но, когда он найдёт её здесь – он придёт сюда. Ему известно, кто я и как связана с тобой. И он собирается выяснить, где она прячется. Мне стоит отослать Монику. Куда-то, где никто и не догадается искать её, пока мы не поймаем его.

– Я не позволю тебе это сделать, – Хан поднял взгляд, когда один из мужчин поднялся на ноги, не опуская пистолет. – Я не могу… Прямо сейчас она зла на меня, и, скорее всего, назло мне, встретит его с распростёртыми объятиями, но я не могу отпустить её.

– Всем в доме известно, что Моника зла на тебя, Хан. Ты виноват в этом, и теперь я должна защитить её. Возвращайся домой. Ты не сможешь уладить то, что она сама исправлять не хочет.

Хан присел в кресло напротив, когда Кэйтлинн продолжила выдирать его сердце:

– Ты никогда не научишься держать язык за зубами, не так ли? Последнее слово просто обязано быть за тобой, правда? Почему?

– Я не знаю, каково это быть с ней, – Хан вскочил на ноги, заметив, что мужчины ушли. – Господи, я не знаю, что делать. Что я, чёрт возьми, делаю со своей парой? Я не могу доставить ей удовольствие, кроме, как в постели, а после и вовсе причиняю ей боль. Она сказала, что всё в порядке, но Моника так долго не приходила в себя. Как так получается, что я выгляжу грёбанным мудаком даже тогда, когда пытаюсь быть хорошим парнем?

– Это называется «дыши и думай, прежде чем открыть рот».

Хан посмотрел на Монику. Она выглядела так, будто плакала.

– Почему тебе просто необходимо сказать всё то, что вертится на твоём языке? Разве ты не можешь просто спросить себя, не причинит ли это мне боль? Не заставит ли это меня желать прострелить твою голову и станцевать на твоих мозгах? Это становится заманчивым каждый раз, когда ты говоришь то, что выводит меня из себя.

– Ты тоже говоришь тупое дерьмо, – Моника уже было повернулась, чтобы уйти, но Хан не позволил ей этого. – Пожалуйста, я буду пытаться, но я не изменюсь за ночь.

– Ты не изменишься и вовсе, если не будешь пытаться. Я не хочу, чтобы ты третировал меня, Хан. Я и так натерпелась этого в излишке. Я обыкновенная, в отличии от тебя, но у меня есть чувства. Чувства, которые рушатся, когда ты так ко мне относишься.

– Она причинила мне боль, – Моника обернулась, чтобы посмотреть на него. – Она оставила меня – она причинила мне боль именно этим, а не тем, что сделала, потому что это затронуло всю мою семью. Я подвёл их, потому что сломался из-за человека.

– И в чём виновата я? – Моника не ушла, как сделали это Кэйтлинн и другие, присев на диван. – Я не сделала тебе ничего, но стараюсь держаться подальше от твоих иголок. Ты возвращаешь меня обратно, и отталкиваешь.

– Да, йо-йо, – Хан хотел прикоснуться к её руке, но побоялся, что Моника увернётся от него. – Но это больше того, что было с Розанн. Она забрала не только наш секрет, но и моё достоинство и гордость. Она сказала мне, что я меньше, чем мужчина, потому что я не делаю так, как хочу и это…

– И что? Что она сказала тебе? – Моника прикоснулась к его руке, и мужчина провёл пальцами по её ладошке. – Расскажи мне всё, Хан.

– Когда мы впервые занялись сексом… Теперь я понимаю, что мы никогда не занимались любовью. Это был наш первый секс, и я понимал, что эта девушка не такая, как другие. Она не несла в себе что-то сверхъестественное, как я, но что-то в её разуме и сердце делало её другой. Розанн была слишком жестокой с теми, кого считала ниже себя. Она относилась к своим слугам без уважения, и со мной она обращалась… – Хан отпустил руку Моники, и, поднявшись на ноги, принялся ходить по комнате. – Это было так, будто она обманула меня, потому что я был кем-то, кем не была Розанн. Но для меня всё было в порядке, потому что я думал, что люблю её.

– Ты не нравился её родителям?

Хан кивнул, но после покачал головой.

– Тогда что? Ты им понравился?

– Я нравился им, потому что на какое-то время делал Розанн счастливой, но они не хотели, чтобы я женился на ней. На самом деле они пытались отговорить меня, когда я попросил её руки. Я был слишком глуп, чтобы понять, что они не столько отговаривали меня, как выставляли вон. Мне стоило уяснить это.

Хан прошёлся по комнате, а после открыл холодильник. Достав кувшин чая, мужчина наполнил два стакана льдом. Налив один ей, а второй себе, мужчина продолжил:

– Я рассказал ей, кто мы. Я показал ей, что я могу делать и как обращаюсь. Она задала мне столько вопросов, что мне следовало бы... Нет, я даже не допускал мысли о том, что она думает не о том, чтобы провести со мной всю свою оставшуюся жизнь, а о том, что я могу обратить её.

Выпив свой стакан, Хан вновь наполнил его.

– Через неделю или около того, Розанн пришла ко мне домой. Она была так взволнованна, потому что у неё появилась превосходная идея. Хотела, чтобы мы поженились прямо в тот момент. И я ответил согласием.

– Что произошло потом? Если она хотела выйти за тебя замуж – то должна была что-то чувствовать к тебе.

Хан посмотрел на Монику, удивившись тому, почему он никогда раньше не замечал насколько они обе разные.

– Хан?

– Она хотела сразу же выйти замуж, и чтобы я обратил её. Розанн думала, что было бы здорово, если бы мы вдвоём могли бежать по лесу позади её дома, быть свободными и делать то, что нам хотелось, – мужчина отпил со своего стакана. – Но на самом деле это не было тем, чего она хотела. Розанн хотела, чтобы я обратил её, чтобы она могла убивать людей. Всех и каждого, кто разозлил её – она хотела их смерти. Она сказала мне, когда я объяснил, что не смогу обратить её, что в большинстве своём люди смертны, и я не рискну убить её.