Война войной, а он и мысли не мог допустить, чтобы прикрыть торговлю. «Будь умна, моя крошка, — писал Хардер жене. — Жди, война несет нам счастье».

Глава двадцать пятая

Дед Матвей с солдатами прибыл в Орлиные скалы на рассвете.

Последние сутки весь гарнизон ожидал их с северной стороны, а они, вопреки ожиданиям, явились с южной.

— Вот тебе и на! — удивился лейтенант Головеня. — Какими судьбами?

Еще недавно и Пруидзе, и Митрич уверяли его, что обойти Орлиные скалы невозможно. А выходит, враги могут появиться с тыла?

Митрич прищурил глаза:

— Куда им… Далеко куцему до зайца!

— Но вы-то прошли?

— Да то ж мы! Мы тут росли, все знаем!

Но лейтенанта трудно было разубедить. Такая неожиданность расстраивала все его планы. Надо было срочно принимать какие-то меры: что там ни говорит Нечитайло, а если прошел он, могут пройти и враги. Придется срочно перестроить оборону. Но как? Это связано с большими трудностями: нужны дополнительные силы, оружие, а где все это взять?

Вано тоже пытался успокоить командира. Он взял палку и начал чертить на песке скрещения оврагов и тропок, где, по его мнению, требуется особенное чутье, чтобы попасть в тыл Орлиных скал. Прежде чем нащупать обходной путь, надо знать, когда и куда повернуть с главной тропы, уметь разобраться в тропках, найти спуск в нужный овраг. А оврагов столько, что в них сам черт голову сломит!

— Что же вас заставило идти в обход? — спросил Головеня.

— Разведка ихняя! — ответил дед.

— Так точно, товарищ лейтенант, — подтвердил Пруидзе. — Мы только на поляну…

— А они — шасть в кусты! — вставил Митрич.

Пруидзе строго посмотрел на старика:

— Только на поляну, а их трое…

— Шут их поймет, может, и больше, — снова вмешался дед.

— Не больше, а трое, товарищ лейтенант, — настаивал на своем Пруидзе. — Дед очки потерял, вот и не разглядел.

— Оно, конечно, без очков не того, — сконфуженно признался старик.

Сообщение о вражеской разведке еще больше встревожило командира гарнизона. Дело не в том, сколько было разведчиков. Здравый смысл подсказывает, что, если разведка появилась, значит, недалеко и основные силы врага. В горно-лесистой местности разведка далеко не отрывается.

Приказав Подгорному усилить наблюдение и выставить дополнительный пост, Головеня принялся расспрашивать солдат о том, что они видели и слышали на территории, занятой фашистами. Спрашивал всех по очереди, пока черед опять не дошел до Митрича. Тот поправил пояс на фуфайке, откашлялся, как бы готовясь произнести целую речь. Егорка не сводил глаз со старого пастуха: казалось, дед скажет сейчас такое, что все ахнут! В глазах Егорки дед был героем: на поясе у него огромная, как кочан капусты, противотанковая граната, в руках — винтовка, карманы полны патронов. И сам дед как будто помолодел в эти минуты.

— Ну, значит, мы выползли на опушку, — начал вспоминать Митрич, — а кругом тишина мертвецкая.

Светает, Что ж, говорю, подкрепиться надо. Заворачивай, хлопцы, на бахчу! Ну, хлопцы довольны: почитай, с того утра, как ушли отсюда, маковой росинки во рту не было. Прилегли мы на меже и давай кавуны кроить. Подкрепляемся, значит… Глядь, по дороге фашисты скачут наметом! Скажи на милость, тоже кавалерия! Нас, конечно, не видят, а мы их — как на ладони! Дело-то, видишь, в том, что на машине в горы не проедешь, а потому конь и есть решающая сила… — Митрич, помолчав, продолжал: — А часть ихняя, это правильно, под горой стоит, у мэтаэсэ. Оттуда и тропа начинается. Дальше пускай товарышок Вано обскажет: сам туды ползал, разведку вел.

Пруидзе, как всегда в таких случаях, принялся чертить на земле палкой. «Это — дом. Это — липы, — пояснил он. — А тут, понимаешь, они… Получалось, вся усадьба изрыта щелями. По меньшей мере там находится триста — четыреста гитлеровцев».

Дед, слушая Пруидзе, развязал мешки и начал выкладывать на траву масло, головки сыра. Пшено оказалось вперемешку с патронами и кубиками тола, похожими на бруски мыла. Командир удивился, как они донесли все это.

— Так мы на коне! — сказал Пруидзе.

— Именно так! — оживился дед. — Вышли, значит, на луг, смотрим — стоит! В седле, честь по чести. А казак-бедолага, хозяин его, руки раскинул, вечным сном спит. Закопали, вечная ему память, а коня взяли. Только он на глаза оказался порченым. Слеза так и бьет: осколком, видать, посекло.

— Дедусь, а куда вы коня дели? — заинтересовался Егорка.

— Туда и дели… То есть, значит, как заметили разведку, так по боку его — иди гуляй, с тобою не спрячешься! После оно тяжковато было, да что поделаешь — жалко добро бросать…

Командир остался доволен походом первой группы. Одно огорчало: на всем пути, туда и обратно, солдаты не встретили ни партизан, ни кого-либо из отставших советских воинов.

Гарнизон продолжал укрепляться. Солдаты выкладывали из камней ходы сообщения, расчистили пещеру под лазарет. Минер Якимович подготовил к взрыву скалу над тропой, иссеченную глубокими трещинами. По расчетам, она, рухнув, должна была завалить тропу и сделать ее непроходимой. Гарнизон вгрызался в камни, осваивал расщелины, отроги, превращал Орлиные скалы в крепость.

После полудня, взяв с собой Донцова, командир пошел в ту сторону, откуда ожидалось появление фашистов. Добравшись до рощи, они принялись внимательно разглядывать Орлиные скалы. Ничего не выдавало там присутствия человека. Острые шпили утесов, глыбы, рухнувшие от времени, зияющие черные расщелины — все казалось мертвым, необитаемым. У самого подножия скал виднелась чахлая растительность, напоминающая терновник… Маскировка что надо.

Лейтенант прикинул на глаз расстояние до скал: метров триста — четыреста. Но ведь глаз может подвести. И, осторожно ступая на больную ногу, Головеня медленно пошел к скалам, считая шаги. Донцов шагал следом, тоже шепча про себя. Солдат быстро обогнал хромающего командира и, когда тот приковылял наконец к ущелью, сказал:

— Моих — триста!

— Ничего себе! — рассмеялся лейтенант. — Верблюд и тот позавидует. У меня больше на сорок четыре.

— Вы же совсем по-воробьиному шли.

— Нет, братка, давно выверил: шаг — метр. Ты не смотри, что нога забинтована. Хочешь — проверь.

Впрочем, разница в длине шагов не меняла положения. Ясно было, что вести огонь по площадке надо с прицела два.

Они постояли еще немного, разговаривая о товарищах, ушедших за оружием: пятый день на исходе, а их все нет. Не занята ли уже тропа фашистами? Если так, больше никто не пройдет по ней и надеяться на пополнение гарнизона нечего.

— Еще бы с десяток стрелков, — вздохнул лейтенант.

— И еще бы хоть один пулемет, — добавил Донцов. — Вот тогда бы…

— Оно, конечно, и миномет не плохо бы, — в тон ему продолжал Головеня.

Они посмотрели друг на друга, понимая, что желания так и останутся желаниями, и пошли на огневые.

У пулемета лежал Зубов.

— Как настроение? — спросил командир.

Зубов вскочил и четко ответил, что настроение у него самое прекрасное.

Командир и Донцов пошли дальше к скале, о чем-то разговаривая вполголоса. Зубов проводил их недобрым взглядом. Настроение! Какое у него может быть настроение в этой дурацкой обстановке? До каких пор придется торчать здесь? Нет, надо уходить. И чем скорее, тем лучше! Но как? С кем? Одному плохо в горах: чуть свернул с тропы в сторону — и пропал… Пробовал подговорить Крупенкова, вроде бы поддается, но кто его знает: не притворяется ли? Да и что Крупенков? Серость. Гор не знает. К тому же хилый, от такого не жди помощи…

Лейтенант вернулся в штаб, когда уже стемнело. Под скалой он увидел спящую Наталку: свернулась калачиком, прикрывшись шалью, и кажется совсем маленькой.

Рядом — Егорка. Поодаль отдыхают караульные. Лежа на спине и обняв винтовку, храпит Черняк.

Лейтенант опустился на охапку травы возле деда и увидел, что он не спит.

— Бодрствуете, Митрич?

— Все думаю. Плохи дела, сынок.