«Шаман» поет, наклоняясь всем корпусом и качая головой в такт своей песни. Слов не разобрать, но в них преобладают звуки «ааа, эээ, ооо». Первый куплет окончен, но его подхватывают присутствующие. А когда снова водворяется тишина, «шаман» начинает новый куплет…

Тунгус, удивленно переводя глаза с одного на другого, смотрит на это «шаманство». Роль шамана исполняет Суслов, неоднократно наблюдавший тунгусское шаманство. Эту инсценировку мы затеваем с целью заставить Павла проявить свое искусство в шаманстве.

— Ой, чорт с тобой! — восклицает он. — Люче шаманит, как аваньки…

Мы смеемся и просим, чтобы теперь пошаманил он, но Павел упирается. Нет бубна, костюма, помощников, Для малого шаманства костюм и бубен не обязательны, а роль помощников, то-есть тех, которые повторяют куплеты шаманской песни, можем исполнить и мы. Павел — «маленький» шаман, в его распоряжении только три «духа»[25]), и обычно такие шаманы, чтобы приобрести популярность, охотно шаманят. Ссылка на отсутствие шаманского костюма и бубна — лишь отговорка, и «чтобы добиться своего, прибегаем к средству, которое обычно оказывает на тунгусов неотразимое действие.

— Вот этот люче, — говорит Суслов, указывая на меня, — большой русский шаман — самый гапка. Смотри, как он будет шаманить…

Я сажусь против тунгуса. Передо мной ставят небольшой фанерный ящик, в котором хранится наша дорожная аптечка. Суслов берет деревянную чашку, наполняет ее наполовину водой и протягивает тунгусу, говоря:

— Попробуй, что в этой чашке.

Тунгус пробует.

— Ну, что, вода?

— Самый вода есть.

— Теперь смотри.

Суслов ставит передо мной чашку, и мы затягиваем хором песню. Тунгус смотрит на меня, не спуская глаз, но все же мне удается незаметно достать из ящика флакончик с надписью «Spiritils vini» и отлить из него небольшую дозу в чашку с водой. Когда песня кончается, протягиваю чашку тунгусу:

— Попробуй и скажи, что тут теперь.

Тунгус недоверчиво берет чашку и нехотя подносит к губам. Внезапно его лицо расплывается в довольной улыбке:

— Ах, чорт с тобой, самый арака есть!

И без лишних церемоний опрокидывает чашку в рот..

— Самый большой мастер… Гапка! — говорит он, с почтением глядя на меня.

Он отлично понял мой фокус, и видит флакончик, вынутый из ящика, но удивлен моей ловкостью и делает вид, что принял мое шаманство за чистую монету.

Язык у Павла развязался, но все-таки сегодня шаманить тунгус не хочет. В тайге кричит филин, а «дух» этой птицы не находится в его распоряжении, — может помешать. Как следует он пошаманит на обратном пути, а сейчас только посмотрит в воду. Русский шаман, глядя в воду, заставил ее превратиться в «араку», а тунгусский шаман увидит в воде то, что хочет люче.

Что сейчас делает человек, к которому мы идем? — Хорошо, тунгус-шаман сейчас это увидит…

Тунгус наполняет водой ту же чашку и, держа ее обеими руками, подносит к лицу. Разговоры» смолкают. Глаза всех впиваются в застывшую фигуру тунгуса. Глядя в воду, он сидит как каменное изваяние. Только губы беззвучно шевелятся. В этой позе он напоминает слепого нищего, просящего милостыню.

— Эээ, — вдруг коротко произносит он и выплескивает воду через левое плечо; лезет в карман за табаком, набивает трубку и лишь тогда говорит:

— Люче там, в тайге… Жгет огонь… У него как будто горе какой есть…

Раскуривает трубку и вдруг добавляет:

— Люче будет рад, если найдем его.

— А почему мы можем его не найти? — задает кто-то вопрос.

— Может, Красного Человека встретим. Тогда не найдем…

— Это кто же такой, дух?

Тунгус не спеша затягивается несколько раз и, глядя в огонь, говорит:

— В тайге живет два человека: Красный Человек и Белый Человек. Когда охотник теряет дорога, начал кружать— это ведет его Красный Человек. Красный Человек злой. Он хочет заманить охотника, чтобы он помер в тайге. Охотник, когда закружал, не найдет дорога, если ему не помогает Белый Человек. Этот добрый. Он помогает найти дорога.

— А ты видел когда-нибудь Красного или Белого Человека? — спрашиваю я.

— Я не видал, другой видал. Пошел в лес промышлять белку, Красный Человек его закружал. День кружал, два кружал, три кружал — нет дорога чум. Вот смотрит: едет навстречу Белый Человек на белом мурене. Говорит охотнику: «Иди эта дорога, придешь домой, скажи аванькам: «Мне показал дорога Белый Человек»… Охотник говорит: «Они не поверят»… Опять говорит Белый Человек: «Дай руку»… Дал охотник руку. Белый Человек положил свою ладонь на ладонь охотника, вот так, и ладонь охотника стала белая. «Три года будет белая», — сказал Белый Человек. Так и было. Мыли-мыли — не отмыли, три года прошло, стала какая была…

Завернувшись в спальный мешок, я лежу с открытыми глазами и прислушиваюсь к тишине. Таежная жизнь затаилась в темноте, и загадочно жуткими кажутся ее приглушенные голоса. Вот под невидимой ногой треснул сучок, завозилось что-то в ветвях, прозвучал и смолк вдали какой-то крик. Для наивного тунгуса это и есть мир «духов». Это они, «духи», бродят сейчас там, наступая на сучья, возясь в ветвях, издавая крики. Это их ловит своими зевками шаман, собираясь предсказывать судьбу человека…

Не знаю, что видел тунгус, когда смотрел в чашку с водой. Дух капризен и не всегда является на зов. Но что дух, которого он вызывал, действительно существует, как существуют и Красный и Белый Человек, в этом Павел, пока еще убежден крепко…

— Идешь, бае? Ну, иди, иди. Там ты минуешь Дилюшму, потом попадешь на Хушмо. По ней пройдешь Ухогитон и Ухогагитту, а там увидишь ручей Великого Болота. Я буду рад, если с тобой не будет беды…

Так когда-то напутствовал Кулика шаман на пороге Страны Мертвого Леса.

Наш шаман Прел яе говорит напутствий, потому что идет, вместе с нами, но в душе, вполне разделяет опасения того шамана. Чувствуя ко мне особое доверие, он несколько раз спрашивает меня, не случится ли с ним чего худого в этом страшном месте…

— Аванька ходить… сюда боится, — говорит он. — Я иду, потому что люче идет. Огды ничего не сделает люче… Видишь? Он тут делал большой беда…

Да, я вижу. Уж давно нам попадаются поваленные, вывороченные с корнями деревья, которые трудно отнести к обычному таежному бурелому, — они все лежат вершиной в одну сторону, как будто их нарочно так положили. До сих пор этот перелом носит частичный характер — тайга повалена лишь на северных склонах округлых сопок. Но чем дальше мы идем берегом красавицы Макитты, торопливо бегущей на свидание с быстрбводным Чамбе, тем чаще и обширнее плеши поваленного леса.

Лучи осеннего солнца разогнали пелену; облаков, но крупные капли ночного дождя, словно невытертые слезы, блестят еще на иглах сосны и пихты, обдавая нас каскадом брызг, когда вьюк цепляется за ствол дерева. Из-за зубчатого гребня ельника поднимает двуглавую вершину последняя возвышенность из Ожерелья Макитты — «Шакрома» («Сахарная Голова»). К востоку, преграждая путь, тянется горный хребет. На нем нет растительности, и издали кажется, что он легко проходим. Но тунгус смотрит на хребет, приложив козырьком руку к глазам, и говорит:

— Там не надо ходить… Тайга…

Я вглядываюсь вперед и только тогда замечаю темные полосы, которыми исчерчены склоны хребта. Тунгус, у которого зрение ястреба, прав: там действительно тайга. Но тайга эта не стоит а лежит..