Как сообщило ТАСС 4 мая 1950 года в Германию вернулась последняя группа немецких военнопленных, находившихся в Советском Союзе, — 17 538 человек. Всего же после капитуляции на Родину возвратились 1 939 063 военнопленных, в том числе 58 103 тех немецких военнопленных, которые в 1947–1949 гг. скрывались среди военнопленных других стран. Среди немецких военнопленных на территории СССР после 1950 г. были задержаны 9 717 человек, осужденных за военные преступления, и 3815 человек, по которым продолжалось следствие, а также 14 человек из-за болезни.
Из этого сообщения ТАСС следовало, что общественности уже стало известно о численности особой категории немецких военнопленных — военных преступников. В последующие годы по январь 1954, было освобождено 1 853 немца, из них 12 процентов являлось военнослужащими вермахта. Остальные — около 7 тысяч немецких граждан — продолжали отбывать наказание в советских штрафных лагерях и тюрьмах. Эти места заключения находились в Архангельске, Воркуте, на Южном Урале, в Северном Казахстане, Норильске, Иркутске и Магадане.
В связи с освещением проблемы вражеских военнопленных нельзя не упомянуть о тех трудностях, которые возникли между союзниками по вопросу о судьбе солдат из негерманских воинских формирований в вермахте, и после капитуляции Германии, не распущенных в западных зонах. Сталин и слышать не хотел о том, что сотни тысяч его солдат воюют под чужими знаменами против своей родины. Он вообще не интересовался не только их судьбой, но и судьбой тех советских военнопленных, которые предпочли страдания в лагерях, а то и смерть службе врагу.
Наши союзники поражались, когда узнавали, что среди иностранных добровольцев, служивших в вермахте, больше всего было именно советских граждан и не просто граждан, а офицеров и солдат Красной Армии. Посол Великобритании в СССР К. Керр по поручению своего правительства в мае 1944 года направил Молотову письмо с предложением, чтобы Сталин лично или советское правительство обратились к этим людям с воззванием переходить на сторону союзников.
Что же ответил советский нарком иностранных дел? В ответном письме от 3 1 мая 1944 года он заявил, что, по данным советских властей, число советских солдат и офицеров, воюющих на стороне вермахта, крайне незначительно и поэтому какое-либо обращение к ним не принесет никакой политической пользы. Однако через неделю, когда в Нормандии началась высадка, союзники воочию убедились, какова была численность и как сражались «русские добровольческие» воинские части, вкрапленные в германские войска на всем протяжении западного фронта от Нидерландов до Пиренеев. Как сообщала британская армейская разведка в донесении от 17 июня 1944 года, среди вражеских военнопленных около 10 процентов составляли русские добровольцы[258].
Во время боев на французской земле число советских военнопленных и «восточных рабочих», освобожденных войсками союзников, увеличивалось. Союзное командование принимало меры, чтобы всех их переправить в Англию и содержать в лагерях, изолированно от немецких военнопленных. Часть из них была эвакуирована в США и Канаду. Британские власти были поражены тем фактом, чтобы многие советские граждане, причем не только добровольно служившие в вермахте, но и насильно угнанные на работу в Германию, опасались возвращаться на родину. Союзные власти не настаивали на немедленном возвращении этих людей в Советский Союз, опасаясь того, что Гитлер может принять ответные меры в отношении союзных военнопленных в Германии. 20 июля 1944 года британский министр иностранных дел А.Иден сообщил советскому послу в Лондоне Ф.Т. Гусеву, что во Франции союзники взяли в плен тысячи советских граждан в немецкой униформе и что британское правительство готово предоставить советскому посольству возможность установить контакт со своими гражданами.
Однако британское правительство было хорошо информировано о том, что советские военнопленные при возвращении на родину опасаются за свою свободу, а то и за жизнь. Ведь Сталин однажды заявил, что Россия не признает никаких своих военнопленных, только погибших или предателей. Союзным властям было также известно, что многие советские граждане сражались в рядах французского Сопротивления. С французскими властями генерала де Голля в Лондоне обсуждался вариант отправки на остров Мадагаскар тех советских граждан, которые откажутся возвращаться на родину. Но вскоре Черчилль и Иден приняли решение, чтобы в интересах поддержания солидарности с советским союзником передать судьбу его граждан, сражавшихся на стороне немцев, в руки его правосудия и насильно возвратить их на родину. Учитывалось также то обстоятельство, что в противном случае советские власти могут принять репрессивные меры в отношении тех английских и американских военнопленных, которых они освободили в Польше и Восточной Германии.
К сентябрю 1944 года число освобожденных советских военнопленных в Англии составляло уже 3 750 человек, а к середине месяца их оказалось более 12 тысяч и каждую последующую неделю в Англию прибывало по две тысячи человек. Проблема советских военнопленных стала предметом обсуждения во время пребывания Черчилля и Идена в Москве в октябре 1944 года. Сталин настаивал на быстрейшем возвращении советских граждан и обещал, что он примет соответствующие меры и в отношении освобожденных британских военнопленных в Польше и Восточной Германии.
Первая партия советских военнопленных в составе 10 тысяч человек 31 октября 1944 года была направлена морским путем в Мурманск. Это были солдаты и офицеры, не чувствовавшие за собой никакой вины перед Родиной и поэтому охотно согласившиеся на возвращение. Впоследствии британские офицеры, сопровождавшие эту группу, рассказывали, как советские власти «встретили» своих соотечественников. Советские военнопленные под усиленной охраной (один охранник на 15 военнопленных) пешком были направлены в плохо оборудованные лагеря на окраинах города. Затем многие из них на долгие годы оказались в сибирских лагерях.
В отличие от англичан американские власти на первых порах с подобной проблемой в такой мере не сталкивались. На территории Франции они создали специальные лагеря, где на протяжении четырех месяцев содержались более 23 тысяч советских солдат и офицеров, служивших в вермахте. Однако часть военнопленных была направлена прямо в Соединенные Штаты, что вызвало протест советского посла в Вашингтоне А.А. Громыко.
В начале 1945 года, когда советские войска, стремительно продвигаясь вперед, освободили почти всю Польшу, заняли Восточную Пруссию (кроме г. Кенигсберга) и в начале февраля форсировали р. Одер, народы и солдаты армий стран антигитлеровской коалиции восторженно приветствовали эти успехи своего союзника и осуждали тех советских граждан, которые надели немецкую униформу и сражались против Красной Армии — освободительницы.
12 января 1945 генерал Д.Эйзенхауэр доносил в Вашингтон, что к этому времени его войска взяли в плен 21 тысячу русских, одетых в немецкую униформу. Главнокомандующий союзными войсками сообщал, что эти военнопленные своим поведением создают трудности союзному командованию и предлагал всех их немедленно репатриировать.
Проблема советских военнопленных, служивших в вермахте и захваченных союзными войсками, в последующий период приобрела до того острый характер, что стала предметом обсуждения на высшем уровне в ходе Ялтинской конференции. 11 февраля 1945 года Молотов и Иден подписали соответствующее двустороннее соглашение и тогда же аналогичное соглашение подписали советский генерал-лейтенант А.А. Грызлов и военный представитель США в Москве генерал Дж. Р.Дин[259].
Характерно, что в опубликованном в тот же день коммюнике, а также в соглашениях и в приложениях к ним ни слова не говорится о дифференцированном подходе к советским военнопленным, служившим в вермахте и захваченным в плен с оружием в руках, и к тем советским военнопленным, которые были освобождены из соответствующих немецких лагерей. Сталину было крайне неприятно признавать наличие большого количества изменников среди советских военнопленных, тогда как среди английских и американских солдат и офицеров, которые одновременно передавались союзникам советскими властями, подобная категория отсутствовала. Поэтому он заявил, что «поскольку этот вопрос не имеет отношения к конференции, нет надобности включать его в коммюнике». Несколько дней спустя на запрос министра иностранных дел Великобритании, следует ли эти документы публиковать и зарегистрировать в ООН, от советского посольства последовал категорический ответ: «Ни в коем случае. Это соглашение должно рассматриваться как секретный документ!»[260]. От кого советское руководство скрывало это соглашение, догадаться нетрудно. Советские граждане узнали о нем лишь десять лет спустя после войны.