Проблема военнопленных во всех войнах прошлого была сложной и касалась судеб миллионов солдат и офицеров. Достаточно напомнить такие цифры: если во время франко-прусской войны 1870–1871 гг. с обеих сторон находилось в плену 400 тысяч человек, а в первую мировую войну — 8.400 тысяч человек, то за годы второй мировой войны воевавшие стороны взяли в плен, по некоторым данным, около 35 млн. солдат и офицеров противника[239].

Международное право серьезно занималось проблемой военнопленных. Гаагская конвенция 1899 г. гласила: «Исключительной целью военного плена является воспрепятствование дальнейшему участию пленных в войне… Хотя военнопленные теряют свою свободу, но не теряют своих прав. Другими словами, военный плен не есть более акт милосердия со стороны победителя — это право обезоруженного». А в приложении к Конвенции 1907 года о законах и обычаях сухопутной войны говорилось: «Военнопленные находятся во власти неприятельского правительства, а не отдельных лиц или отрядов, взявших их в плен»[240].

Что касается советских военнопленных, то они составляли самую многочисленную категорию солдат и офицеров воевавших армий, оказавшихся в плену противника. По данным германского верховного командования, с 22 июня 1941 года по февраль 1945 года в немецком плену пребывало 5 734 528 советских солдат и офицеров[241]. Из них во «вспомогательных частях» вермахта и «восточных войсках» служили, по немецким данным, более миллиона человек[242].

Таковы внушительные данные о количестве советских военнопленных, выведенные немецкими исследователями из сводок германского верховного командования. Однако не все из этих данных заслуживают доверия — некоторые данные превышают общую численность советских войск, участвовавших в той или иной операции (например, в Киевской 1941 г.). В другие данные включались не только военнопленные, но и молодые гражданские лица, отступавшие вместе с войсками, и взятые в плен. А в некоторых находившихся в блокаде и затем занятых городах в списки военнопленных включалось, по существу, все гражданское население (например, Севастополь)[243].

На допросе в 1945 году бывший начальник отдела военнопленных Данцигского военного округа генерал К. Остеррайх показал, что в подчиненных ему лагерях на Украине одновременно с военнопленными содержались до 20 тысяч гражданских заложников из ряда районов Украины, охваченных партизанским движением[244].

Каково же было действительное количество советских воинов, оказавшихся во вражеском плену? В докладной записке «О потерях личного состава Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», разработанной специальной комиссией под руководством генерала М.А. Гареева и опубликованной в 1992 году, эти данные таковы: из общих безвозвратных потерь Красной Армии, пограничных и внутренних войск НКВД в 1941–1945 гг., составляющих 11 440 100 человек, пропало без вести и попало в плен — 4 559 000 человек. Из этого количества после освобождения вновь было призвано в армию 939 700 человек, 1.836 тысяч человек вернулись из плена после окончания войны, а 673 000 человек (по немецким данным) погибли в плену. Таким образом, достоверные данные имеются о 3 448 500 военнопленных и неизвестна судьба 1 110 500 военнослужащих. Из приведенных и других данных комиссия сделала вывод, что в немецком плену было примерно 4 млн. советских военнослужащих[245].

Репатриация огромного количества освобожденных из плена советских солдат и офицеров оказалась для советского командования всех степеней новой и необычной, хотя и ожидаемой задачей. В январе-марте 1945 года на главном стратегическом направлении действий советских войск — на территории западных районов Польши, репатриация проходила стихийно. Советские военные власти не были еще подготовлены к решению этой масштабной и сложной задачи. Достаточно сказать, что соответствующая директива Генерального штаба была подписана только в конце января 1945 года, а командованию 1-го Белорусского фронта она поступила только 2 февраля 1945 года, когда войска уже форсировали р. Одер и освобождали многие лагеря на территории Западной Польши. Директива начальника тыла этого фронта была получена в войсках в конце февраля. Таким образом, лишь в марте 1945 года началась планомерная работа по организации репатриации, создавались лагеря репатриантов, сортировочно-пропускные пункты (СПП) и комендатуры. В армиях создавались свои сборные пункты. Этими мерами было несколько приостановлено стихийное движение десятков тысяч обездоленных людей на восток.

С выходом войск фронта на реку Эльбу перед органами по репатриации встала новая задача — прием советских граждан, освобожденных западными союзниками, и передача военным властям союзников их освобожденных граждан. Соответствующий приказ военного совета 1-го Белорусского фронта был подписан 1 2 мая 1945 года. К этому времени между Одером и Эльбой было собрано и зарегистрировано около 200 тысяч бывших военнопленных и гражданских лиц.

Если за период с января по март 1945 года было собрано 83.536 советских граждан и 13.304 иностранцев, предназначенных для репатриации, то в ходе апрельского наступления к Эльбе было учтено 217 604 советских гражданина.

Вспоминаю, как первые дни и недели после войны во время служебных поездок по Восточной Германии я видел тысячи американских «Студобеккеров», доставлявших моих соотечественников в нашу зону. Через некоторое время эти машины возвращались на запад с освобожденными гражданами почти всех стран Европы. Кроме того от зональной границы на восток двигались колонны десятков тысяч мужчин, женщин и даже детей, со слезами на глазах приветствуя встречавшихся им по пути советских солдат. Люди двигались преимущественно пешком, некоторые со своим тощим скарбом — на подводах и велосипедах. Все торопились на Родину. Как она их встретит, никто не знал. Эти несчастные люди спрашивали нас, неужели Родина поступит с ними так, как твердила пропаганда нацистов и отдельные союзные офицеры?

Но до Родины им было еще далеко, впереди их ждали переселенческие лагеря, бесчисленные допросы офицеров безопасности, угрозы, унижения и оскорбления.

На 1 августа 1945 года в советской оккупационной зоне уже насчитывалось 86 лагерей, 18 комендатур, сортировочно-пересыльных пунктов и 6 приемно-передаточных пунктов, в которых ожидали репатриации 615 тысяч советских граждан и 112 тысяч иностранцев. В соответствии с постановлением военного совета ГСОВГ около 300 тысяч человек из них использовались на демонтаже предприятий, на полевых работах и в подсобных хозяйствах воинских частей, а более 10 тысяч работали в качестве вольнонаемных в войсках[246].

В первые недели и даже месяцы после освобождения советские репатрианты испытывали большие лишения, вызванные объективными причинами или нераспорядительностью органов по репатриации. Отдел репатриации фронта и несколько групп, прибывших из Москвы от Уполномоченного СНК по делам репатриации не могли справиться с этой работой. Ведь к 6 июня в советской зоне уже было сосредоточено более миллиона советских репатриантов. В справке Уполномоченного по репатриации признавалось, что «отсутствие хотя бы элементарно оборудованных лагерей для приема этих людей создавало большие трудности в деле обеспечения этих людей и вызывало законное недовольство со стороны возвращающихся на Родину советских и иностранных граждан. Были нередки случаи, когда люди в дождливую погоду вынуждены были находиться под открытым небом или ютиться на чердаках; не получали горячей пищи по несколько дней и даже хлеба; не получали своевременно медицинской помощи. Как правило, в лагерях одновременно находилось по 8-10 тысяч, а в отдельных лагерях по 25–30 тысяч человек». Из-за отсутствия транспорта репатрианты вынуждены были жить в таких условиях по два и более месяцев.