— Я больше не увижу Христа?

— Отчего же? Увидишь. Просто для того, чтобы создать новую веру, нужно некоторое время на подготовку.

— Разве веру можно создать? Ведь Христос дал нам учение, которому можно либо следовать, либо не следовать. Тому, что он говорит, можно либо верить, либо не верить — все зависит от каждого конкретного человека.

— И будет тогда каждый сидеть у своего очага и мирно мечтать о вечной жизни. А в настоящей жизни ничего не сдвинется — и римляне будут по-прежнему править нами.

— А ты, что же, хочешь объявить им войну? И посредством чего: учения Христа, которое говорит о мире?

— Да, именно посредством учения, говорящего о мире. Вооруженная борьба с римлянами бессмысленна: их военная мощь такова, что они могут истребить весь наш народ, даже если все мы как один поднимемся на борьбу. Такого врага можно победить лишь изнутри, сломав его сердцевину, сделав его слабым и безвольным. И мы это сделаем, дав ему религию мира и добра. Конечно, это произойдет не в одночасье… Но мы подождем для того, чтобы наша победа стала полной и безоговорочной.

— Ты думаешь, римляне примут эту религию? Станут верить в единого Бога, в вечную жизнь и любовь?

— Станут. Потому что вечную жизнь хотят иметь все. Не бояться смерти, знать, что ты не заканчиваешься слабым телом, сгнившим в земле на потеху червям — это не просто заманчиво. Это — неотразимо. И дать это может лишь единый добрый и любящий Бог, а не свора кровожадных и злобных божков, питающихся кровью невинных младенцев.

— Да, это красиво и заманчиво, но это только лишь слова. Люди потребуют доказательств.

— Мы им дадим эти доказательства. Верно, Христос?

Чужеземец долго молчал, потом, глубоко вздохнув, подтвердил:

— Да, дадим… Но вам надо торопиться. Мой мозг уже плохо выдерживает такое напряжение: человек слаб, его возможности ограничены. И я — не исключение. А в конце моего пути мне надо быть в здравом уме и твердом рассудке. Божий сын не может быть сумасшедшим.

— Поэтому мы и забираем тебя с собой. Неделя мне понадобится для бесед — я должен знать все, что знаешь ты.

— Не боишься, что твой мозг тоже не выдержит?

— Не боюсь. Ведь я — всего лишь передаточное звено, орудие Божьего промысла, а ты — его Откровение. Его истины вырезаны скрижалями прямо в тебе, а у меня живут лишь в памяти.

Иуда непонимающе посмотрел на них обоих.

— О чем это вы?

— Не сейчас. Потом я тебе все расскажу…. А пока вот о чем я хотел с тобой поговорить… Матфей годен как распорядитель, счетчик — он скрупулезен, он педант. Может быть летописцем. Он прекрасно знает свой потолок и на лишнее не претендует. За что я его и ценю. Сейчас же мне нужен помощник. Человек, на которого я могу не только положиться, но и тот, кто может посоветовать, помогать в реализации планов. Решительный, способный проявить, где надо, жесткость, способный на поступки во имя цели. Поступки, иногда не совместимые с общепринятыми догмами. В моем ближайшем окружении таких людей нет. Ты единственный, кто способен стать моим помощником… Впрочем, ты можешь отказаться…

— И закончить свою жизнь навозным жуком, как сказал Христос?

— Да.

— Я не буду отказываться.

— Хорошо, я не сомневался в твоем ответе. Жди. Как я уже сказал, Матфей придет за тобой… Да, вот еще что… Чтобы развеять твои последние сомнения, я хочу тебе кое-что показать.

Он подошел к столу, снял немного нагара с фитиля и слегка провел пальцем под глазами. Потом сел на лавку рядом с Христом, взлохматил волосы и втянул щеки, от чего резко обозначились скулы.

Перед Иудой сидели два чрезвычайно похожих человека. Наверно, при солнечном свете сходство значительно бы уменьшилось, но в тусклых бликах очага эффект был потрясающим.

— Не может быть!

— Вот тебе и еще Божий знак!

— Но как ты мог об этом знать?

— Я и не знал. Христос сказал. Когда мы сидели и разговаривали, он вдруг замолчал, закрыл глаза, а потом заявил, что Бог специально сделал нас похожими. Я решил это проверить. Оказалось, это действительно так. Теперь и ты убедился…. Ну, все, пора идти, а то скоро рассветет.

Христос выходил последним. Возле Иуды он остановился, взял его за плечи и несколько мгновений смотрел прямо в глаза. В его глазах Иуда увидел боль и страдание, печаль и покорность судьбе, жалость и любовь.

Глава предпоследняя. Я — ОН2 — ОНИ2 — ОНИ3

Неделя минула, но от Иисуса известий все не было. Свою лачугу вместе со всем ее немудрящим содержимым я продал за бесценок соседу с условием, что буду пока в ней жить до своего отъезда. У старьевщика я купил себе поношенную, но достаточно крепкую еще одежду и обувь, справедливо рассудив, что негоже все деньги спускать сразу: еще неизвестно, какие повороты жизни меня ждут. К тому же меня не оставляли мысли о далеком и загадочном тибетском монастыре, где Христос провел несколько лет в обучении.

Дни тянулись медленно. Я по привычке вставал рано, еще до восхода солнца, и изнывал от безделья. Очаг практически не разжигал — готовить еду было лень, поэтому обходился сухомяткой. Однако на третий или четвертый день я обнаружил свою прелесть в таком образе жизни: не докучали больше солнце и пыль и ненавистная мотыга, благодаря чему и мысли в голове стали другими: я так и эдак обдумывал слова Иисуса, примеряя их к своему будущему. Несколько раз я порывался отправиться на поиски Матфея, но постоянно себя сдерживал.

Матфей появился на девятый день. Критически осмотрел меня и хмыкнул:

— Деньги жалеешь?

— Не хочу их бестолково тратить.

— Может, и правильно. Все продал?

— Да, уже давно.

— Хорошо. Надо еще немного подождать. К тебе придет человек и позовет тебя к Христу. Сразу же иди, не раздумывая.

— Сюда я уже не вернусь?

— Нет.

Прошло еще три дня. На четвертый день рано утром я услышал стук в дверь. Это был Иона.

— Иуда, собирайся, тебя ждут. Мне велено тебя проводить.

— Кто ждет?

— Как кто?! — Христос!

Я продолжал недоверчиво смотреть.

— Ты чего? Забыл Христа, что ли? Того самого, что жил у тебя. Который рассказывал про жизнь вечную.

— Помню. А где он?

— На постоялом дворе остановился… Да ты ничего не знаешь?.. Ты же сам говорил, что он уезжает на север. Так вот, он вернулся. Сегодня утром въехал в город на белой ослице, увитой пальмовыми ветвями. За ним бежала толпа народу. Он уже несколько чудес сделал: ходил по воде, как посуху, накормил голодных, вылечил увечных. С ним с севера пришли его друзья, он их называет апостолами. Там братья Зеведеи, Фома, Филипп — остальных не знаю… Да, еще Петр… Но Христос сказал, что самый главный апостол и брат ему — это ты… Так и спросил, а где, мол, Иуда, брат мой? Пойдем, я провожу тебя… Царство всеобщего счастья грядет!

Помня наставления Матфея, я зашел к соседу и сказал, что уезжаю. Поэтому сосед может делать с моим жилищем, что хочет. Сказал Ионе:

— Подожди меня на улице.

Постоял немного в доме, прощаясь со стенами, где жили мои родители, где сам я родился и жил все эти годы. Я понимал, что сюда уже больше не вернусь.

… Постоялый двор, где остановился Христос со своими новыми товарищами, был на другом конце города. Мы долго плутали по узким улочкам, пока, наконец, не уперлись в унылое громоздкое заведение. Во дворе стояли лишь несколько пустых повозок, да у коновязи переминалась с ноги на ногу одинокая белая ослица, на шее у которой болталось несколько пальмовых ветвей.

Мы вошли внутрь. В низком сумрачном помещении стояло несколько длинных столов. За одним из них, у самой стены, сидела довольно многочисленная группа людей. Они ужинали. Посреди стола восседал высокий худощавый человек с длинными черными волосами. Это был Христос. Увидев меня, он встал и сказал негромким голосом:

— А вот и тот, кто первым приветил меня в этом городе, кто спас меня от разбойников и приютил в своем жилище, разделив со мной кров и еду… Это брат мой Иуда, которого мы все так долго ждали.