Он был худ неимоверно. Оставалось только удивляться, как еще теплилась жизнь в этом скелете, обтянутом покрытой струпьями кожей. Рана на боку нагноилась и воспалилась, видимо, попала грязь.

Я положил его на лавку, налил в таз горячей воды и принялся его мыть травяной мочалкой. Отмытый от грязи и крови, он мало чем изменился — это был тот же скелет, только чуточку светлее и уже не вонял так неимоверно, как раньше.

Потом достал нож и стал калить его на огне. Подошел к лежащему на лавке.

— Потерпи, друг. Сейчас тебе будет очень больно, но иначе нельзя.

И приложил раскаленное лезвие к ране на боку. Несколько секунд он бился подо мной с силой, невероятной для такого высохшего тела, выкрикнул несколько слов на незнакомом языке и затих.

Я осмотрел обработанную рану и остался доволен своей работой: прижег я достаточно глубоко, и вероятность того, что удастся избежать заражения крови, была достаточно велика. Наложил на рану повязку и переложил его на постель.

Приготовил отвары из трав, наскоро поужинал и улегся на лавке.

Спал плохо, потому что приходилось часто вставать, смотреть за больным. Тот метался в жару и постоянно что-то говорил. Язык был мне незнаком, и я ничего не понимал.

К утру жар утих, и я пошел на работу, оставив у изголовья больного еду и травяные отвары.

Вернувшись вечером, я не без некоторого опасения вошел в свою хижину. Но страхи оказались напрасны. Он был в сознании и молча смотрел на меня. К еде так и не притронулся, но отвары почти все выпил.

— Вот это ты зря. Тебе есть надо.

Он по-прежнему молчал.

— Слушай, я так и не пойму, говоришь ты по-нашему или нет? Понимаешь, что я говорю?

— Понимаю.

Голос был низким и хриплым. От неожиданности я поперхнулся водой.

— Ну, и хорошо. А то всю ночь чего-то говорил на непонятном языке. Ты откуда?

— Издалека.

— Не хочешь говорить, не надо. Я человек не очень любопытный. Куда идешь, тоже не скажешь?

— Я уже пришел.

— В смысле? Сюда, к нам пришел? А чего делать? Здесь люди тоже тяжело живут.

— Везде живут плохо.

— Так чего же сюда?

— Так надо. Небеса послали… Точнее, Отец наш небесный.

— Чего? Какой еще отец?

— Тот, кто нас создал, и кто нас любит.

— Я ничего не понял.

— Потом поймешь. Я тебе все расскажу.

— Что расскажешь? И почему мне?

— Отец тебя тоже выбрал. Мне в помощники. Мы должны изменить мир, чтобы он стал лучше.

— Слушай, это у тебя, наверно, после жара.

— Я хочу поспать. Устал. Потом все узнаешь.

И он закрыл глаза. Я уже укладывался на лавке, когда снова услышал его голос.

— Как тебя зовут?

— Иуда. А тебя?

— Зови меня Христос.

— Э-э-э… Опять помазанник? Божий посланник? Много их уже было… Знаешь, сколько их римляне поразвешали вдоль дорог?

— Я - другой.

— Какой другой?

— Потерпи, скоро узнаешь.

Я чувствовал себя уже значительно лучше, хотя пока не мог вставать. Силы постепенно возвращались ко мне. И так же постепенно, как мне казалось, разум покидал меня. Я не всегда мог уже точно сказать, что же вокруг меня является реальностью, а что — плод моего воображения или сцены моих снов и видений. Не все видения отличались красотой, не все сны отличались логикой. Скорее, они были больше абсурдны, чем логичны. Но в них постоянно существовала взаимосвязь, они перетекали один в другой и, если из них убрать явный абсурд, то в целом создавалась некая картина. В ней были странные краски, непонятные слова и неожиданные выводы. В ней были миры, новые и зачастую странные. Многое я не понимал. Мой неизвестный учитель, который постоянно сопровождал меня в видениях и все пояснял, часто повторял эти пояснения, стараясь подобрать понятные мне слова и образы.

Он специально выстраивал для меня всю эту цепь видений и слов. Когда я окончательно запутывался, он демонстрировал мне какие-то красивые природные места или смеющихся соблазнительных женщин. И тогда я начинал чувствовать, что годы, проведенные в добровольном затворничестве, все же не до конца убили во мне мое природное естество.

В ту ночь, когда я лежал в беспамятстве, передо мной разворачивались грандиозные картины будущих бед и страданий, войн и наводнений, землетрясений и моров. Отступали и пересыхали моря, чтобы вернуться вновь ураганами и гигантскими волнами. Миллионы людей умирали от голода и жажды, чтобы через сотни лет на этом же месте другие миллионы тонули в воде и сгорали в огне. И постоянно везде шли войны во имя каких-то призрачных ценностей и идей. Женщины в муках и страданиях рожали своих детей, чтобы потом эти дети уже в других муках и страданиях умирали.

Я видел мчащуюся конницу и развевающиеся хоругви, я видел золотые кресты, похожие на тот, что выплавила молния на камне в далеком тибетском монастыре. Я видел, как во имя этого креста одни люди убивали других, как во имя этого креста разрушали города, и как во имя этого же креста бросали в огонь младенцев и вырезали целые народы.

А потом передо мной появился огромный черный лик за тонкой прозрачной пленкой. Черные и багровые змеи клубились вокруг него. Я чувствовал его абсолютную враждебность и понимал, что вижу Зло в его первозданном виде. Но странным образом я чувствовал и свое родство с ним.

И услышал я голос.

«Напрасно ты веришь тому, что Он тебе рассказывает. Благими помыслами и словами вымощена дорога в Ад. Ты еще поймешь это, но будет поздно. Почти все те бедствия, что ты видел, принесешь на Землю ты, твое новое учение ниспровергнет устои. Тебя будут прославлять в веках, но лишь ты будешь знать, что ты их всех обманул. И это — только начало. После тебя придут другие. Но ты — первый… И это еще не все. Через много веков ты опять придешь на Землю, чтобы дать новое учение. И опять будут бедствия и страдания, и ты опять будешь их виной».

— Нет!! Не хочу!!!

Я рыдал, я кричал, я молил о снисхождении… Но все было напрасно..

На краткий миг я пришел в себя. Тесная каморка, прямо перед глазами стоит кружка с водой. Я дотянулся до кружки, но пальцы плохо повиновались, и кружка опрокинулась, лишь облив мне подбородок. Все же пара глотков осталась на дне, и я сумел их влить в пересохший рот…

…И снова я стою посреди бесплодной равнины. Сухой горячий ветер овевает мое лицо. Я плачу без слез. Чувство полной безысходности охватывает меня. За что мне такое? Почему?

И вдруг, на самом пике отчаяния, словно какое-то теплое и нежное дуновение коснулось меня. Неожиданно я оказался будто в центре чего-то, не имеющего видимых очертаний и в то же время четко определяемого. Это была Любовь в ее чистом виде. Меня охватил восторг, полная эйфория. Казалось, что я плавал в волнах ласкового света. Позже я не мог подобрать этому образованию соответствующего определения и назвал его просто «облаком». Это действительно было облако любви. Оно любило меня, именно меня, и таким, каков я есть. Оно от меня ничего не требовало, оно просто дарило любовь. Я снова плакал, и слезы ручьем текли по моим щекам. Но это уже были слезы очищения, восторга и ответной любви.

«Господи, спасибо тебе! Я никогда не забуду этот миг, и даже в мой смертный час воспоминания о нем помогут мне с достоинством встретить неотвратимое. Но, Господи, почему он сказал, что именно я буду являться причиной многих бедствий, которые в будущем посетят Землю? И что это за вера, которую я должен принести народам, и которая их разобщит?»

Я не ждал ответа, но он последовал.

«Что такое вера? Это следование некоторым принципам, которые приняты за Истину. Но существует ли Истина? По большому счету, нет. Но в некоторых приближениях — да. Так вот, сейчас то, что ты уже получил, и что должен отдать людям — это и есть Истина на данном этапе. Пройдут времена, люди поумнеют, и Истина для них немного изменится, и даже может стать другой. Сейчас ты можешь мне поверить, а можешь и не поверить. В последнем случае, если ты откажешься (а ты можешь отказаться, ибо свободную волю у человека никто не отнимал), проводником Истины будет избран другой. Но Истина в том виде, что дается сейчас, на Земле все равно появится».