— А вдруг кто-нибудь заметит, как мы возникаем из ниоткуда? Неприятностей не будет?

— Человеческий разум сам заполняет пробелы. В таком случае он убедит своего обладателя, что мы просто-напросто незаметно подошли или вышли из какого-нибудь чулана. Но с детьми стоит быть осторожнее. У них это умение развивается не сразу.

— Какое умение? Отрицать очевидное?

— Вроде того.

— До сих пор не верится, что нас не размазало по асфальту.

— Тебя нельзя размазать.

Усадив меня на рабочий стол, Рейес отошел к кофеварке. Все-таки моя наука не прошла даром.

— А вот я уверена, что можно. Как жука, только большого и с кучей кишок. И вот что я тебе скажу, всезнайка. Пусть я бог и не могу умереть, я все равно остаюсь человеком.

Рейес вернулся ко мне с двумя чашками. Я забрала обе, и он высокомерно изогнул бровь.

— Ой, пардон. Одну ты для себя сделал?

Не отвечая, он наклонился, поцеловал тонкую кожу под моей скулой и взялся готовить нам обед.

Одну чашку я поставила рядом. В основном потому, что с двумя почувствовала себя нелепо, когда в кухню вошел Сэмми, шеф-повар Рейеса, бросил на меня странный взгляд и опять вышел, укоризненно качая головой. Впрочем, может быть, ему захотелось в туалет.

— Короче говоря, при условии, что я не могу умереть, что произойдет, если в меня действительно врежется фура? Или меня забросит в огромную мясорубку? Или я застряну в машине, которую раздавят и перемелют на свалке в труху? Я точно отброшу коньки.

Рейес вручил мне бутерброд.

Я откусила кусочек.

— Арахисовое масло и желе?

— У нас с тобой есть еще парочка дел.

— Очередной урок?

— Можно и так сказать.

Да уж, сегодня он явно в ударе на тему обучения. Рейес откусил свой сэндвич, а я продолжила:

— Итак, автопресс. После такого никто не выживет. И никакими швами меня уже не соберут по кусочкам заново.

Рейес-Ван ел и внимательно слушал, но не стал утруждать себя какими бы то ни было объяснениями.

Я откусила еще один кусок и заговорила с набитым ртом:

— Я понимаю, что сверхъестественная часть любого человека умереть не может. У всех есть душа.

Эти мои слова привлекли внимание мужа. Он бросил на меня короткий взгляд, снова вгрызся в свой бутерброд и стал просматривать счета по последней доставке.

— Ну, может быть, и не у всех. Так или иначе, мое тело не выживет. — Я проглотила прожеванное и подумала о другом варианте развития событий. — Точнее будет лучше, если оно не выживет. — Рейес продолжал молчать, и у меня в груди зародилась паника. — Я же права? Я точно умру. Ни за какие коврижки не хочу быть живым гамбургером. И зомби становиться не хочу. Ты видел их кожу? Никакой солнцезащитный крем не поможет.

Рейес по-прежнему молчал. Я спрыгнула со стола и подошла ближе.

— Может, скажешь что-нибудь, Рода? — спросила я, объединив его имя с именем Йоды.

Однако муж юмора не оценил. Что ж, такое бывает. Зато наконец-то подал голос:

— Все происходит совсем не так. По крайней мере у нас.

Он отвернулся поговорить с Сэмми, который снова нарисовался в кухне. Сэмми давно усвоил, что на наши разговоры лучше не обращать внимания. Или он считал нас чокнутыми, или ему просто-напросто было наплевать, о чем мы говорим.

Кстати, почему у нас частенько чокнутых называют бешеными летучими мышами? А когда кому-то на что-то наплевать, говорят, что «он не даст за это и крысиной задницы»? Кто выбирает животных для таких эвфемизмов? Почему именно летучая мышь, а не корова или кузнечик? И почему отдавать надо задницу крысы, а не задницу, скажем, хомячка?

Все это я к тому, что при Сэмми могу говорить практически о чем угодно. А вот ангелу у здоровенного холодильника придется взять и смириться.

— Я же все еще человек, правда? Меня ведь родили человеком.

— Да, — не обращая на меня внимания, ответил Рейес на какой-то вопрос Сэмми. — Только не забывай следить за водителем.

— Будет сделано, — отозвался Сэмми и, заметив мое праведное возмущение, не сумел сдержать улыбки. — Чем планируете заняться?

Наконец Рейес соизволил посмотреть на меня:

— Поедем на пляж.

Кла-а-асс!

Когда Рейес за руку повел меня к выходу из кухни, Сэмми опять покачал головой. Может быть, потому, что в Альбукерке никаких пляжей нет. Настоящих точно нет.

В баре, как обычно, было не продохнуть от обеденной толпы. Правда, в последнее время главная достопримечательность часто отсутствовала, поэтому некоторое количество женщин сменилось представителями мужского пола. По крайней мере, мне так показалось.

Едва мы вышли в зал, шум тут же стих. Несколько барышень повытаскивали телефоны и уже бубнили в трубки что-то вроде «Он сегодня здесь!» и «Бегом сюда!». Другие написывали сообщения и делали фотки. Рейес у нас что-то вроде интернет-сенсации, но сам или не в курсе, или ему совершенно до лампочки. Наблюдать за всем этим было забавно, особенно зная, что ночью спать он будет со мной.

Во мне поднялась волна восторга. Не злорадного, а скорее смешанного с недоумением. Скажи мне кто-то два года назад, что я буду проводить ночи с этим мужчиной… Ну, я бы поверила, конечно, но только потому, что с первого же взгляда предложила бы ему свои услуги. А вот если говорить о тех же ночах, но с точки зрения брачных уз… О лучшем и мечтать нельзя.

Тем временем Рейес зашел в мужской туалет и меня затащил туда же.

— Здрасьте, мистер, — разыгрывая скромницу, проговорила я и невинно похлопала ресницами. — Мне нельзя говорить с незнакомцами. И ходить в туалеты со взрослыми дяденьками. Папочка меня накажет.

Прижав меня к груди, Рейес впился в мои губы, подарив поцелуй, на который явно надо было повесить табличку «Только для взрослых». В уборной оказался Донни — наш бармен. Закончив свои дела по маленькому, он вышел, но руки не помыл. Надеюсь, алкоголь их простерилизует. Правда, понять его можно. Поцелуй был очень чувственным. С эротическими полутонами и сексуальным донельзя уклоном в нуар.

Оторвавшись от меня, Рейес заглянул мне в глаза.

— Продолжишь в том же духе — затащу тебя в кабинку.

— Ты такой романтик!

Честно говоря, после поцелуя я едва дышала, поэтому вариант с кабинкой прозвучал очень даже заманчиво.

— Готова?

— К туалетному сексу? На все сто, черт возьми.

Губы Рейеса сложились в улыбку, очень похожую на ту, что я видела в день гинекологического обследования с помощью кухонной утвари. От предвкушения я прямо-таки растаяла. Точнее начала таять, пока муж не взял меня за руку со словами:

— На этот раз я перемещу нас обоих.

Внутри меня и вокруг завихрилась неземная буря, а мгновение спустя я ослепла от яркого солнечного света, какого отродясь не видела. А ведь я, на секундочку, из Нью-Мексико. Глаза улавливали лишь один оттенок синего и один оттенок желтого.

Все еще цепляясь рукой за футболку Рейеса, другой я прикрыла от света глаза. Окружающий мир постепенно прояснялся. То есть он и до этого не расплывался, зато теперь я все поняла.

— Мы в пустыне.

Рейес кивнул. Сам он и не потрудился осмотреться по сторонам, а вместо этого почему-то смотрел на меня.

— Господи, Рейес… — Я стала поворачиваться вокруг своей оси. — Это поразительно!

Нас окружали лишь две вещи: небо такое синее, что как будто сияло изнутри, и пустыня такого богатого золотисто-рыжего цвета, что от увиденного захватывало дух. Ноги тонули в песке, и вокруг них образовывались песчаные холмики. Взяв горсть песка, я стала смотреть, как он сыплется сквозь пальцы, а потом упала на колени, и колени тоже нырнули в бескрайнее тепло.

— Мы там, где я думаю?

Рейес присел рядом.

— Если ты думаешь о Сахаре, то да.

У меня отвисла челюсть. Я стояла на коленях посреди самой Сахары!

— Даже не знаю, что сказать. Никогда в жизни не видела ничего настолько… идеального.

— Я привел тебя сюда не просто так.

— Да неужели?

Усевшись на задницу, я принялась играть в самой огромной в мире песочнице.