Въ передней раздался звонокъ. И Аникѣевъ и Вово даже вздрогнули отъ неожиданности.

-- Кто бы это могъ быть... ужъ почти двѣнадцать часовъ,-- проговорилъ Аникѣевъ, прислушиваясь.

Послышались шаги Платона Пирожкова, шумъ отпираемой наружной двери, потомъ тихіе голоса.

«Дятелъ» вошелъ со всѣми признаками смущенія и таинственности, скосивъ носъ на сторону.

-- Отъ барыни... записка... горничная ихняя отвѣта дожидается,-- уныло произнесъ онъ, подалъ письмо и какъ-то бокомъ вышелъ въ переднюю.

Вово не могъ усидѣть на мѣстѣ отъ любопытства. Аникѣевъ разорвалъ конвертъ и сразу охватилъ глазами строки, написанныя знакомымъ, но непривычно неровнымъ, спѣшнымъ почеркомъ.

Лидія Андреевна писала:

Аникѣевъ поблѣднѣлъ, бросилъ письмо князю Вово, схватился рукою за сердце и кинулся въ переднюю.

Вово едва нагналъ его внизу лѣстницы и, не говоря ни слова, втолкнулъ въ свою карету.

-- На Фурштатскую! скорѣй! скорѣй!-- крикнулъ онъ кучеру.

XXIII.

Соня, дѣйствительно, знала, что ея отецъ въ Петербургѣ. Съ нею, дѣйствительно, сдѣлался къ вечеру нервный, почти истерическій припадокъ. Лежа въ кровати, она нѣсколько разъ принималась плакать, и когда ея француженка, черноглазая и курносенькая mademoiselle Ernestine, допытывалась у нея о причинѣ этихъ рыданій, она отчаянно шептала ей:

-- Je veux voir papa! je sais que papa est à Pétersbourg... je veux papa!.. papa!.. papa!..

Лидія Андреевна, однако, отлично знала, что ничего ужаснаго во всемъ этомъ нѣтъ, что дѣвочка въ концѣ-концовъ успокоится и крѣпко заснетъ. Вернувшись въ двѣнадцатомъ часу изъ Михайловскаго театра и выслушавъ докладъ mademoiselle Ernestine, Лидія Андреевна только нетерпѣливо передернула плечами.

Но вдругъ ея мысли приняли новое направленіе. Она такъ заволновалась, что совсѣмъ изумила француженку, жившую въ домѣ уже три года и хорошо знавшую «le sang froid de madame». Она кинулась въ спальню Сони, испугала начинавшую засыпать дѣвочку, довела ее до новыхъ слезъ и такъ приставала къ ней, что, наконецъ, Соня прошептала и ей свое признаніе:

-- Мнѣ такъ ужасно грустно безъ папа... Я такъ хочу его видѣть!..

-- Успокойся, моя дѣвочка,-- красиво произнесла Лидія Андреевна, еще полная впечатлѣніемъ только что видѣнной ею на сценѣ французской драмы и обнимая дочь:-- успокойся... я напишу ему сейчасъ же... и, можетъ быть, онъ пріѣдетъ.

Она глубоко вздохнула, еще разъ прижала Соню къ груди и вышла изъ ея комнаты. Дѣвочка, почти не знавшая материнской ласки, проводила свою мать изумленнымъ взглядомъ.

«Какъ это кстати!» -- думала Лидія Андреевна, присаживаясь къ письменному столику и стараясь писать «какъ можно тревожнѣе».

Это, конечно, было очень кстати. Пріѣхавъ въ Петербургъ въ первый разъ послѣ своего разрыва съ женой, Аникѣевъ сталъ навѣшать Соню, и даже очень часто. Онъ ужъ успѣлъ, за время своихъ заграничныхъ скитаній, почувствовать и сознать въ себѣ нѣжную любовь къ дочери.

Пока Соня была мала, она почти совсѣмъ для него не существовала. Когда она стала подростать, онъ время отъ времени замѣчалъ ее, возился съ нею, ласкалъ ее и цѣловалъ съ присущей ему чисто женственной нѣжностью. Но порывъ проходилъ, мысли, интересы и чувства направлялись въ другую сторону... и Соня будто безслѣдно исчезала изъ его сердца.

Когда въ его жизни появилась Алина и наполнила собою всю эту жизнь, Соня ушла еще дальше. Она вернулась только потомъ, гораздо позднѣе, среди его глубокаго одиночества въ залитой солнцемъ странѣ, на берегу южнаго моря. Это было такое время, что вдругъ замерло все прежнее, даже призракъ Алины пересталъ появляться.

Это была ночь, темная, зачарованная, душная ночь, спускавшаяся въ сердце, и среди этой ночи, неожиданно и явственно, раздался голосъ маленькой дѣвочки. Она пришла и ужъ не хотѣла уходить надолго, возвращалась все чаще и чаще.

Къ великой радости Платона Пирожкова, Аникѣевъ приказалъ ему тогда укладывать чемоданы и объявилъ, что они возвращаются въ Петербургъ. И вотъ, вернувшись, онъ сталъ часто навѣщать Соню, и эти свиданія были для него полны тоски, грусти и новыхъ, еще неизвѣданныхъ имъ наслажденій.

Въ первое время Лидія Андреевна держала себя съ достоинствомъ и ничему не мѣшала. Она потребовала, чтобъ Аникѣевъ назначилъ дни и часы своихъ посѣщеній, и, ко времени его пріѣзда, всегда уѣзжала изъ дому.

Но долго такъ выдержать Лидія Андреевна не могла; къ тому же она замѣтила, что Соня, несмотря на всю подготовку, не чуждается отца, а каждый разъ ждетъ его прихода, какъ свѣтлаго праздника. Допускать такую «неестественность» было вовсе не въ ея планахъ.

Придя какъ-то въ назначенный часъ, Аникѣевъ засталъ Лидію Андреевну, и она объявила ему, что Соня гуляетъ съ француженкой, но скоро вернется. Онъ хотѣлъ было идти навстрѣчу дѣвочкѣ. Тогда Лидія Андреевна очень ласково попросила его въ свою гостиную, такъ какъ ей необходимо съ нимъ поговорить.

-- Мнѣ кажется, говорить намъ не о чемъ,-- смущенно замѣтилъ Аникѣевъ:-- если же у васъ до меня какое дѣло, напишите мнѣ, это будетъ всего лучше: я обдумаю и тоже письменно вамъ отвѣчу.

-- Нѣтъ, Михаилъ Александровичъ,-- опуская глаза, спокойно и рѣшительно перебила Лидія Андреевна:-- въ письмѣ всего не скажешь, да и дѣла особеннаго нѣтъ, а просто я хочу потолковать съ вами о Сонѣ... Надѣюсь, мы можемъ теперь говорить, не раздражая другъ друга. Пожалуйста, войдите...

Онъ, дѣлать нечего, послѣдовалъ за нею, очень хорошо зналъ, что ничего путнаго изъ этого разговора выйти не можетъ.

Лидія Андревна начала:

-- Надѣюсь, вы согласитесь со мною, что чѣмъ меньше Соня задумывается надъ нашими отношеніями, тѣмъ для нея лучше.

-- Конечно!-- прошепталъ Аникѣевъ.

-- Очень рада, что вы со мной согласны. Видите ли, она ужъ начинаетъ удивляться тому, что вы не только не живете вмѣстѣ съ нами, но и никогда не видаетесь со мною; когда вы пріѣзжаете, я уѣзжаю. Вы у насъ не завтракаете и не обѣдаете. Я дѣлаю все, на что способна любовь матери въ такихъ обстоятельствахъ, я сглаживаю предъ нею все, лгу, вывертываюсь. Но очевидность слишкомъ бросается въ глаза, а Соня очень развита и вдумчива для своихъ лѣтъ. Придите мнѣ на помощь. Ради нашего ребенка принесите и вы какія-нибудь маленькія жертвы. Я не хочу васъ лишать свиданій съ дочерью, я признаю ваши права... но... я не стану больше уходить изъ дому, когда вы здѣсь. Будемъ при Сонѣ относиться другъ къ другу такъ, какъ будто ничего между нами не произошло. Мнѣ это очень трудно; но я подамъ вамъ примѣръ. Останьтесь у меня сегодня обѣдать. Увѣряю васъ, что это крайне необходимо для Сони, сами увидите...

Говоря все это, Лидія Андреевна имѣла такой грустно-спокойный, исполненный достоинства, видъ, въ словахъ ея было столько правды, что Аникѣеву оставалось только молча согласиться съ нею.

Когда Соня вернулась домой и увидѣла отца и мать, мирно бесѣдовавшихъ въ гостиной, она вся такъ и просіяла.

-- Ахъ, какъ это хорошо, что мама дома!-- весело говорила она, крѣпко обхватывая рученками шею Аникѣева и звонко его цѣлуя.-- А то все такъ какъ-то случается, что когда ты, папочка, пріѣзжаешь, мамы какъ на зло нѣтъ и нѣтъ... Папочка, милый, отчего ты никогда не обѣдаешь съ нами!.. Мама, вѣдь, правда? непремѣнно надо, чтобы папочка обѣдалъ съ нами?..

Сказала и смутилась, и тревожно взглянула на мать. Но Лидія Андреевна добродушно улыбнулась.

-- Такъ вотъ ты и пригласи папочку сегодня... а у насъ кстати его любимое пирожное -- шоколадный пирогъ... вотъ и пригласи...

-- Папа! милый!-- вопросительно и умоляя воскликнула Соня.

Аникѣевъ взялъ ее къ себѣ на колѣни, охватилъ руками ея бѣлокурую хорошенькую головку и, глядя ей въ глаза затуманившимся взглядомъ, шепнулъ.