Светлейший князь прибыл к армии; осмотря наш корпус, ездил для осмотра главного корпуса бывшей Украинской армии при Гинчештях; потом отправился уже к собравшейся армии при Фокшанах.

По полученным известиям, что визирь[115] с большою армией идет на австрийский корпус принца Кобургского, расположенный от Берлата более ста верст, Суворову предписано соединиться с принцем и разбить визиря; а князю Репнину, присоединя к себе корпус генерала Кречетникова, разбить Гассан-пашу, расположенного в Табаке. Гассан-паша в прошлую кампанию был капитан-пашою и в наказание, что не способствовал защите Очакова, разжалован был, сделан комендантом Измаила, и приказано ему было от султана[116] с сильным корпусом занять Табак и препятствовать нашей армии подать помощь австрийцам.

Соединенные наши два корпуса составляли более двадцати тысяч регулярного войска и три тысячи казаков. На речке Ларге было авангардное сражение, и узнали, что Гассан-паша занимает крепкую позицию в укрепленном лагере при речке Сальче, недалеко от известного урочища Кагул, по славной баталии, одержанной фельдмаршалом графом Петром Александровичем Румянцевым-Задунайским в прошлую войну; и что, по причине нескольких крутых гор пред самою неприятельскою позициею, затруднительно было его атаковать.

Генерал-квартермистр-лейтенант Медер рекогносцировал и открыл, что между двух хребтов гор, сделав двадцать верст лишних, скрытно можно было обойти сии горы и прийти во фланг, где неприятель не имел никакого укрепления и никак нас с той стороны не ожидал. Почему с вечера выступили боковым маршем лощиною между тех гор; авангард составлен был под командою генерал-майора Лассия из полков пехотных: Днепровского, Угличского и Витебского, Киевского карабинерного, трех эскадронов кирасир и трех тысяч донского войска казаков под командою наказного атамана В. П. Орлова.

Действительно, неприятель был изумлен нечаянным нашим появлением, когда он думал, что мы еще из занимаемого нами накануне лагеря не тронулись. Авангард занял два оканчивающихся хребта гор в двух кареях[117], между которыми мы прошли верстах в десяти от турецкого лагеря; между сих двух кареев в лощине поставлены были три эскадрона кирасир, а за ними Киевский карабинерный полк, а впереди их казаки в две шеренги (по термину их «лавою») на равнине, простирающейся не только до турецкого лагеря, но и до самого Табаку верст на сорок. Весь корпус за авангардом расположился в двух верстах, в двух линиях.

Неприятель выслал свою конницу против нас, а прочие его войска стали приготовляться к отступлению. Картина представилась нам превосходная: турки рассыпались по полю в разнообразном цветном в своем одеянии, наездники подъезжали к казакам и стреляли в них из пистолетов, наконец, собравшись в одну толпу, бросились с обыкновенным их криком «алла», при приближении которой атаман, приподнявшись на стременах, снял шапку, перекрестился, что и все казаки сделали. Они встретили неприятеля на дротиках и гикнули[118] с таким стремлением, что обратили его в бегство; крик смешавшихся казаков и турок произвел ужасную гармонию. Киевский карабинерный полк послан генерал-поручиком князем Г. С. Волконским для подкрепления казаков. Вдруг убитые турки раздеты были донага, и у нас в пехотном авангарде сделалась ярмонка: оружие разного рода, конские богатые уборы и лошади продавались за ничто. казаки гнали их версты три. Киевский полк под командою секунд-майора Гельвига, за отсутствием полковника и прочих старших штаб-офицеров, проскакав мимо казаков и оставя их за собою, поражал неприятелей, не доезжая версты за две до их лагеря. Турки, увидя, что гнал их один только карабинерный полк, остановились и в свою очередь атаковали наших; храбрый секунд-майор Гельвиг, видя, что казаки далеко от него отстали, принужден был ретироваться, по временам останавливаясь, когда турки сильно на него напирали, и таким образом соединился с казаками с небольшою потерею. Турки отступили в свой лагерь, и нашей авагардной коннице тоже приказано отступить. Если бы вслед за нашей кавалерией весь корпус двинулся, то вся бы артиллерия, весь лагерь достался нам и корпус неприятельский вовсе был бы уничтожен. Но князь Репнин, человек очень над меру осторожный, думал, что войска утомились, тогда как все жадничали сражения и одушевлены были духом храбрости, безотлучной у русских воинов.

Поле укрыто было убитыми турками, которых было более тысячи, а князь Репнин показал в реляции только пятьсот. Секунд-майор Гельвиг, узнав, что в донесении светлейшему князю сказано, что Киевский полк только подкреплял казаков, сказал князю Репнину: «Ваше сиятельство, вы не отдали должной справедливости Киевскому полку, ибо я гнал неприятеля до самого его лагеря, а казаки от меня отстали около четырех верст, в чем они сами сознаются, и подвиг мой был в виду всего авангарда». Князь с досадою выговаривал ему за дерзость и [сказал], что он хотел было представить его к повышению чином. Гельвиг сказал, что не себя считал обиженным, но полк и уверен, что главнокомандующий не откажет сделать сие дело гласным в армии; что касается до него, то он при отставке без всякой рекомендации получит чин[119].

Корпус оставался в тот день на занятой им позиции. В десять часов вечера мы слушали еще обыкновенные турецкие сигналы, три пушечные выстрела; но то было только для нашего усыпления, а турки с самого вечера отступили поспешно к Измаилу.

Сделана была диспозиция атаковать неприятеля на рассвете, но уже и след его простыл; послана была кавалерия для преследования, и отнято было несколько обозов.

В два марша достигли мы Лимана в двенадцати верстах от Измаила. Князь Репнин думал, что крепость была в таковом положении, как в прошлую войну, и хотел взять оную штурмом; но увидел, что Измаил был уже чрезвычайно укреплен по правилам новейшей фортификации с каменною одеждою, почему без формальной осады штурмовать его невозможно; однако ж мечтал, что устрашенный Гассан-паша сдастся, как скоро мы к Измаилу подступим. На другой день утром подошли [мы] к крепости и канонировали до трех часов пополудни, в таком расстоянии, что наши полевые орудия не могли сделать ни малейшего вреда; выпустили До двух тысяч ядер и фанат, на что и нам из крепости безвредно отвечали. После чего мы отступили сорок верст назад, с такою поспешностию, как будто нас неприятель гнал превосходными силами.

Светлейший князь так был недоволен сею экспедициею, что князя Репнина послал командовать в Очаков. При Фальче[120] оставлен был корпус под командою генерал-поручика Михельсона из трех полков пехоты, двух полков кавалерии, одного полка донских казаков и десяти орудий артиллерии. А прочие войска пошли присоединиться к главному корпусу под Бендеры.

В то время, как мы делали сию пустую экспедицию, Суворов одним переходом соединился с принцем Кобургским и принудил его тотчас идти атаковать визиря с своим корпусом, сделав авангард. Корпус принца Кобургского был около 15 тыс., Суворова около 6 тыс., а неприятеля полагали в 80 тыс. Под Рымником союзники одержали совершенную победу; неприятель потерял много убитыми, а еще более утонувших в реке Рымник, также и пленными; взята вся артиллерия и лагерь. За сию славную победу Суворов был пожалован графом Рымникским.

В течение сей кампании взята крепость Аккерман на устье Днестра, а в исходе оной Бендеры сдались на капитуляцию.

Войска вступили в зимовые квартиры; главная квартира расположилась в Яссах, корпус графа A. B. Суворова-Рымникского в Фокшанах, корпус Михельсона в городе Фальче и окружности оного.

Главная квартира пышностию отличалась против бывшей под командою графа Петра Александровича. Множество приехало жен русских генералов и полковников. Из числа знатнейших были: П. А. Потемкина, которой его светлость великое оказывал внимание, гр. Самойлова, кн. Долгорукая, гр. Головина, кн. Гагарина; польского генерала [жена], славившаяся красотою, де-Витт, потом бывшая замужем за графом Потоцким. Беспрестанно были праздники, балы, театр, балеты. Хор музыки инструментальной, роговой и вокальной был до трехсот человек; известный сочинитель музыки г. Сарти всегда был при князе; положил на музыку победную песнь «Тебе Бога хвалим», и к оной музыке приложена была батарея из десяти пушек, которая по знакам стреляла в такт; когда же пели «свят! свят!», тогда производилась из оных орудий скорострельная пальба.