Отдельно от всего этого «куплю-продам-починю» вела свою жизнь колода. Нищие, взаправдашние и лживые увечные,  наперсточники, продавцы похабных брошюрок и липовых лотерейных билетов и громилы-местовые, снимавшие негласные налоги с желающих торговать без проблем. Особой кастой шли карманники – элита, виртуозы своего дела. Работали чисто, культурно. Шушеру, норовившую влезть на чужую территорию, чтобы цапнуть у зазевавшейся клуши кошелек или палку колбасы из кошелки, наказывали сами: нечего порядочным ворам погоду портить. У каждого свои приемы, своя, особая манера, секреты, которыми не делились даже с лепшими друзьями…

Поддавшись ностальгическому порыву, Тьен позаимствовал у отиравшегося в хозяйственных рядах дядьки кошелек, выпотрошил его у бочек с мочеными яблоками и скинул под прилавок. Часть улова пустил в расход тут же: купил малому ватрушек с творогом и два стакана подмороженной клюквы – дома с сахаром перетереть да есть - говорят, для здоровья полезно.

С полчаса побродив по знакомым улицам и устав полагаться на удачу, дошел до мастерской точильщика. Поглядел на закрытое наглухо оконце на втором этаже и свистнул ошивавшегося поблизости мальчишку. Пацан был из местных, а с ними всегда нужно быть на чеку – приметливые. Но этот его, похоже, не признал. Кутаясь в шарф, Валет достал из кармана записную книжку и короткий карандаш и черкнул пару слов. Завернул в записку медяк и отдал огольцу, а сам, не дожидаясь, пока тот вернется с ответом, потащил салазки вдоль по мостовой в сторону обветшалой церквушки, откуда дорога выворачивала мимо жилого квартала к мосту, за которым раскинулось ярмарочное поле.

Ждать пришлось почти час. Тьен уже забеспокоился, как бы малой не перемерз. Хорошо, рядом с палаткой фокусника нашлась другая, где торговали сладостями и разливали горячий чай.

Шута заметил издали. Дождался, пока приятель подойдет к деревянной карусели с лошадками, похожими больше на криволапых облезших собак, и, побродив вокруг, остановится у будки билетера.

- Здорово, Ланс.

- Валет! – Загребущая лапа обхватила за голову, потянула. Нос уткнулся в провонявший табаком кроличий тулуп. – Я уж думал, ты мне тогда с перепою примерещился!

- И не мечтай, - усмехнулся Тьен, высвобождаясь из дружеских объятий.

- Дык, я и не мечтаю. Но и ты это… того… Нормально не мог написать: «Приходи на ярмарку»? Я ошалел поначалу. Какие кони в яблоках? Кто там масла не доедает?

- Но ведь понял? – Валет был доволен задумкой. – А никто другой не догадался бы.

Прошлым летом, когда выбрались сюда погулять, Ланс шутил насчет карусели: мол, хорошие кони, породистые, масть (краска облезшая) – благородная, только маслом бы их кормить вместо сена, чтобы не скрипели. Действительно, чужаку не понять.

- Как ты? Где? – забросал вопросами приятель. – А… а это кто?

- Напалник! – гордо заявил Люк, выглянув из-за спины Валета, точнее – из-за его длинного пальто где-то на уровне коленок.

- Напарник мой, - серьезно подтвердил вор. – За леденцы работает.

- Где взял? – деловито, копируя тон товарища, поинтересовался Шут, разглядывая мальчишку.

- Где взял, там уже нет. – Тьен подхватил мелкого на руки, усадил в салазки и укутал одеяльцем. – Пройдемся? – обратился он к другу. – Разговор есть.

Господину Гийому Софи сказала, что оставила Люка с отцом. Она и раньше врала, будто тот приезжает чуть ли не каждый месяц на несколько дней, привозит подарки и деньги, - чтобы не считали их сиротами или беспризорниками. А теперь и доказательство присутствия заботливого родителя налицо. Но на сердце было неспокойно. Работала, а взгляд мимо воли устремлялся к пустому закутку под прилавками, где обычно играл на одеяле Люк, и неуютно было не слышать хоть время от времени его звонкий голосок.

Как он там? Что делает? Поел ли? Не бегает ли по дому босой? Не лезет ли снова в шкаф, поставив друг на дружку табуретки, как в тот раз, когда она едва успела поймать его в миг, когда шаткая конструкция с грохотом обрушилась на пол? А если решит попить, разобьет стакан и поранится? Или на подоконник заберется и опять станет облизывать заледеневшие стекла? Или…

Разве Тьен станет за ним следить? Хорошо, если накормит. И как можно было оставить брата с чужим человеком? О чем она только думала?

К обеду девочка совсем извелась и вместо того, чтобы спрятаться, как обычно, за полками от покупателей и поесть, отпросилась у хозяина сбегать домой.

От калитки заметила расчищенную к крыльцу дорожку – сама собиралась, не успела с утра. Но вместо того, чтоб порадоваться и мысленно похвалить квартиранта, разозлилась. Вот кто его просил? Зачем? Лучше бы за маленьким приглядывал!

Взбежала на крылечко, подергала дверь – заперто. У них всегда заперто, но сейчас это отчего-то испугало. Достала ключ, открыла. Первое, что бросилось в глаза – отсутствие на вешалке черного пальто. Сердце тревожно екнуло. И салазок в углу нет!

- Люк! – Не разуваясь, Софи влетела в комнаты. – Люк, маленький мой!

Кроватка не убрана, на кухне – грязные тарелки. И никого.

- Люк! Тьен!

Толку кричать, когда и так понятно, что в доме их нет?

Девочка постаралась взять себя в руки и успокоиться. Хлебнула воды прямо из длинного носика чайника, присела в кухне у стола.

Тарелка невымытая (чего Тьен не делал, так это никогда не мыл за собой посуду) не одна – значит, малыша квартирант покормил. Салазок нет – гулять пошли.

Куда? Зачем? Разве она говорила вести Люка гулять?

А одел он его или просто шубейку поверх домашнего натянул и на мороз потащил? Бросилась снова в комнату. Вроде бы одел: вещей теплых на полке нет.

Успокоилась немного.

Но куда пошли? Когда? Может, Люк уже голодный? Или они только-только ушли, а до того пообедали?

Проверила: не пообедали. Жаркое, что с вечера готовила, нетронутое, а на супе гладкой корочкой застыл поверху жир – отбирали, расковыряли бы.

Тогда, наверное, придут скоро.

Решила дождаться. Заодно в комнатах прибрать, обед разогреть. Хозяин все равно на целый час отпустил.

Только сердце продолжало взволнованно подпрыгивать в груди.

Трудно отыскать более унылое место, чем ярмарочное поле в будний зимний день. Людей практически нет. Смотровое колесо, к которому летом выстраиваются очереди, чтобы подняться над рекой и поглазеть на убранный яркой зеленью город, застыло, словно вмерзло в засыпанную снегом землю.  Молчат скрипучие карусели, а карусельщик скучает в будке: листает старую газету и прикладывается время от времени к маленькой фляге. Помост замело, и балаганщики в отсутствие представлений разбрелись, кто куда. Работает только фокусник в своей палатке и небольшой зверинец, куда Валет и сам не пошел бы, и малого не потащил бы. Какая радость пялиться на грязных, оголодавших зверей? Да еще старик-шарманщик бродил по полю, с обезьянкой на плече. Обезьяна собирала у зрителей, если они находились, монетки и взамен вынимала из мешочка билетики с предсказаниями.

В нацарапанные на желтых бумажках пророчества Тьен не верил, но всегда брал себе одно, а то и два. Из-за шарманщика. Они не водили знакомства и никогда даже не разговаривали, но у старика были мудрые усталые глаза и непослушные кривые пальцы: кости не срослись как следует после переломов, а ломали их когда-то на славу – каждую фалангу, планомерно, молотком или свинцовым гасилом. Так враги или бывшие друзья казнят лучших карманников, лишая всякой возможности зарабатывать себе на жизнь привычным делом.

- Держи, напарник. – Вор протянул малышу монету. – Попытай судьбу.

Люк зажмурился и захихикал, когда ученая обезьянка спрыгнула с плеча шарманщика к нему в саночки, схватила денежку и, проворно цепляясь за потасканный плащ старика, вернулась обратно, чтобы порыться в мешочке и вынуть для маленького клиента счастливый билетик.

- Ну-ка, что там у тебя? О, скорая прибыль! Так и быть, еще конфет на обратном пути возьмем.