Русло Стохода на участке от «Логова» до Пружан было тщательно проверено, затонувшие деревья вытащены на берег и установлены вешки, указывающие глубины и правильный фарватер.

Стройбатовцы жили за пределами зоны, в десятиместных армейских палатках, кормились там же. Неподалеку было устроено отхожее место и прапорщик Морозов (он же Никодимов, или, как его называли приятели, Штырь) строго следил, чтоб дембеля не гадили под березками. Директива Горелова «все должно быть чисто, после себя никаких следов» выполнялась строго. Да и небезопасно было углубляться в заросли в сторону от ремонтируемой ветки железной дороги. Старые минные поля расчищались только в непосредственной близости от места работы.

Во избежание самоволок и тем паче дезертирства весь рабочий день, а также ночью на участке восстановительных работ и у палаток дежурили «красначи» с автоматами на изготовку, заряженными боевыми патронами. В том, что охрана не шутит, дембеля смотрители убедились после того, как между Нурали и Рыковым возникла потасовка с применением лопат, в которую моментально втянулись все воины строители. Когда после двух устных предложений со стороны Трактора в роли «сержанта Бедова», прекратить беспредел бойцы не угомонились, он принялся палить из автомата поверх голов. Дембелям ничего не оставалось делать, кроме как залечь лицом в грязь. Отбрасывая носком сапога сбитые сучья деревьев и почесываясь от попавших за шиворот кусочков иссеченной пулями коры, тщедушный узбек Загрбеков промямлил тогда на неожиданно чистом русском языке: «А пули то настоящие».

На это Трактор заметил, поводя дымящимся стволом: «Конечно, чурка безмозглая, настоящие. Не игрушечные же. А ну, ты и ты! Со мной к старлею. Живо!» Нурали и Рыкова сержант отконвоировал к старшему лейтенанту Литвиненко, который имел с ними продолжительную и бурную беседу. Через час они с разбитыми носами и заплывшими от синяков глазами, оказались на гауптвахте, стоящей на отшибе пулеметной точки западного обвода «Логова».

Узкое пространство бетонного бункера здесь не имело никакой мебели, через амбразуру сифонил холодный ветер, металлическая бронированная дверь была приперта снаружи бревном, а вокруг импровизированной гауптвахты прохаживался один из «красначей», покуривая «Мальборо» и поправляя наушники плеера, который висел на ремне рядом с патронным подсумком. Расставаясь, старлей Литвиненко сказал провинившимся сакраментальную фразу: «Здесь вам не зона, здесь вам армия, и давайте не нарушать». После чего дополнительно прошелся пару раз кулаком по их ребрам.

Командир войсковой части, майор К. П. Злачевский (Михаил Могилов), в этот момент лежал на деревянной лавке в низкой комнате первого яруса центрального бункера, которая была приведена в порядок и выполняла роль временной канцелярии в/ч 36754. Майору нездоровилось. Раскалывалась голова, мучила изжога, как от плохого самогона. Ныла печень, и саднило горло. Хотя Могилов был не стар и здоровьем не обделен, однако двухдневный кутеж в Маневичах его немного подкосил.

Обертфельд (он же «подполковник» Рыбин) пил крепкий не сладкий чай из кружки и брезгливо посматривал на командира, который уже несколько раз пытался объявить построение, отдать приказ о походе на Маневичи и разгроме комендатуры, патруль которой посмел предъявлять к нему претензии. После того как Обертфельд напоил майора чаем с клофелином, тот немного обмяк, успокоился и стал постепенно приходить в себя. С регулярностью маятника он выбирался к отхожему месту прочищать желудок, что тоже способствовало прояснению мозгов.

— Слушай, подполковник, представляешь свинство… Прямо при дамах подходит какая то сволочь в полковничьих погонах и начинает меня лечить, мол, я некультурно себя веду, непристойно выражаюсь и танцую без галстука! Представляешь, в каком то вонючем привокзальном ресторане, какой то хрен… Обертфельд, слушай мою команду! Завтра на разводе зачтешь приказ о присвоении мне полковника. Понял?

Могилов попытался повернуться к Обертфельду, но чуть не упал. Его нежно подхватил один из бугаев «красначей» и водворил обратно на лавку. «Подполковник» некоторое время молчал, помешивая ложечкой чай в кружке:

— Но ведь после майора, если мне не изменяет память, идет такое же звание, как и у меня, — подполковник. И только потом дают полковника. Разве не так?

— Ерунда, пусть это будет внеочередное, в связи с ответственностью поставленной задачи… — Могилов неприятно рассмеялся, наполняя пространство вокруг себя густым перегаром смешанного происхождения: — Ну ладно, Обертфельд, то есть Рыбин, докладывай, что тут у вас произошло за выходные?

«Подполковник» отставил чай и взял листочек бумаги, испещренный мелким почерком:

— Первое. В субботу вечером перевернулся бот с цементом и костылями. Бот затонул, пострадавших нет, за исключением сержанта Деревягина, схватившего простуду… Второе. Из продовольственного склада пропал ящик с горошком. Часовой клянется, что в палатку никто не заходил, а сам он никуда не отлучался. Странный случай. Третье. В субботу, во время работы ночной смены, Лысов вдруг закричал дурным голосом и стал показывать на заросли. Остальные солдаты действительно заметили там что то плавно движущееся, и вроде бы кто то глядел оттуда на них. Охрана тотчас обшарила кустарник, но никого не обнаружила. Мне кажется, это от общего переутомления начинаются галлюцинации. Надо бы дать солдатам отдых. В общем, все.

Могилов почесал подбородок:

— Не хрена им отдыхать, дембель скоро. Подумаешь, без выходных пашут. У меня батя в войну тоже без выходных у станка стоял, мины точил… А тот бот… Цемент для чего был?

Обертфельд взглянул в листочек:

— Штукатурные работы на складе номер один. Он сейчас вон за той стеной… Там плесень, потеки, в общем, нужно было привести в порядок. Все таки электроника штука нежная.

— Ладно, еще привезем. Кстати, все эти метания по реке… Как местные?

— Здесь местного населения, товарищ майор…

— Полковник!

— …товарищ полковник, всего две древние старухи в заброшенной деревне Катово. Они целыми днями копаются в огородах. Им не до нас. Несколько раз вниз по течению туристы пытались на байдарках проплыть до Пружан. Их остановил наш патруль «секрет». Туристам сказали, что район закрыт, так как ведутся военные работы. Наблюдатели в Сарнах, Маневичах и Рожищах докладывают — ни на базарах, ни в кафе, ни в очередях разговоры о каких либо событиях у Стохода не ведутся. Все заняты доставанием дефицитов и личными проблемами. Ругают правительство, афганскую войну и все такое прочее…

«Подполковник» опять принялся за чай.

Снаружи стройбатовцы что то волокли, кряхтя и матерясь, звякали кувалды, загоняя в шпалы костыли, тюкал топор, кто то сипло кашлял и сплевывал. Шуршали ветки деревьев, раскачиваемые ветром, колготились вороны, кормящиеся отбросами кухни. Неожиданно Могилов присел на лавке и поднял руку:

— Ну ка, тихо!

Обертфельд отставил стакан с чаем и застыл с открытым ртом.

«Краснач» тупо огляделся вокруг. Могилов проворно соскользнул с лавки и уже без каких либо признаков похмелья подкрался к низкой металлической двери в дальней стене бункера. Раньше ее уже несколько раз пытались открыть, но безрезультатно. То ли петли проржавели настолько, что не поворачивались, то ли колесо запора, похожее на штурвал, было заблокировано изнутри и до конца не открывалось. Могилов прильнул к двери ухом.

Вдруг колесо запора стало медленно вращаться. Все столпились перед этой дверью и приготовили на всякий случай оружие. С душераздирающим скрипом она наконец распахнулась, оттуда вывалились двое солдат в паутине и в какой то трухе на грязных бушлатах. Они оторопело смотрели на собравшихся, инстинктивно застегивая пуговицы, крючки и поправляя форменные ремни.

— А, это которых Литвиненко арестовал за драку… Они должны были сидеть в пулеметном колпаке. Как вы сюда попали? Я спрашиваю, товарищи солдаты, как вы сбежали с гауптвахты? Отвечать! — заорал Могилов Злачевский.

— Там в углу люк был, товарищ майор, — ответил солдат с разбитой губой.