Это был маленький толстенький человек неопределенного возраста с короткой шеей и узкими плечами. Голова его была непропорционально велика, а огромную блестящую лысину скрывала малиновая биретта, окаймленная курчавой порослью черных волос. Священник был неуклюж на вид, но лицо его с широким рыхлым носом и живыми, светлыми глазами лучилось добротой. Его руки были настолько подвижны, что иногда казалось, будто они существуют сами по себе, не подчиняясь ни эмоциям, ни рассудку этого человека.
Жил он тут же, при часовне, в небольшой комнатке, больше похожей на келью, в которой ему давно было тесно среди множества рукописных книг, сложенных стопками на полу. Но он не роптал, он был предан вере, и его любили немногочисленные прихожане.
Когда в сумерках одного из апрельских вечеров де Брие постучал в дверь этой кельи, капеллан был занят размышлением о поучительном трактате Святого Августина. В завтрашней проповеди он собирался цитировать для прихожан некоторые места. Отложив рукопись, Огюст Годар недовольно проворчал что-то себе под нос и отпер дверь.
- В такой глуши даже тайные агенты самого короля не всегда отыщут бывшего капеллана тамплиеров! - глухо сказал де Брие. - Узнаёте ли вы меня, святой отец?
Священник прищурился, внимательно изучая статную фигуру нежданного гостя, за спиной которого маячила фигура поменьше.
- Как не узнать! - высоким голосом с заметной хрипотцой и одышкой воскликнул капеллан. - Благородного рыцаря видно даже невооруженным глазом.
- Бывшего рыцаря, - поправил де Брие. - Увы, святой отец, бывшего рыцаря. Времена нынче не те...
- Да уж, не те, - согласился Огюст Годар. - Сколько это мы не виделись с вами?
- Лет пятнадцать, наверное. Или даже шестнадцать.
- Эпоха! - произнес капеллан пафосно.
- Да, эпоха, - повторил де Брие. - Так вы впустите нас?
Капеллан спохватился, отступая на шаг в сторону и пропуская в свой дом гостей. Затем притворил входную дверь и засеменил следом. В комнате Годара сразу стало тесно. Но, несмотря на это, священник предложил гостям присесть на свой топчан, покрытый тюфяком, в котором шуршала солома, а сам достал из полутемного угла маленькую скамеечку и, кряхтя, устроился на ней.
- С вами женщина? - удивленно спросил он, когда Эстель откинула капюшон на спину.
- Да, отец Огюст, она сестра наша и служит при мне, - ответил де Брие.
- Как, вы всё еще служите? - В вопросе капеллана было больше искреннего удивления, чем любопытства. - После всех событий...
- Нет, святой отец, теперь уже никто не служит, как раньше. Изменилась жизнь, изменились и задачи.
- Полагаю, одну из них вы теперь решаете, сеньор?
- Вы очень прозорливы, отец Огюст. Именно так.
- И что же вас привело ко мне?
- Позвольте сначала немного прийти в себя, - сказал де Брие. - Мы прибыли из Ла-Рошели. Путь, согласитесь, не близкий. Можем ли мы рассчитывать на ваше радушие, святой отец?
- Гм, двери храма всегда открыты для нуждающихся в приюте. Господь принимает под опеку любого страждущего. Но, сеньор... не лучше ли было вам остановиться на постоялом дворе?
- Вы имеете в виду присутствие Эстель? Это как-то смущает вас?
- Должен признаться, вы правы.
- Конечно, святой отец, если вы будете настаивать, мы уйдем ночевать на постоялый двор. Однако же я полагал, что ваши умеренные взгляды на жизнь, примеров которым я накануне вспоминал немало, позволят нам с Эстель надеяться на приют именно под сводами вашей капеллы. И потом... хочется укрыться от любопытных взглядов, тем более что в вашей глуши каждое новое лицо непременно будет вызывать излишнее любопытство. Может быть, я ошибаюсь, и годы, прошедшие с нашей последней встречи, изменили вас?
- Да, я понимаю... Понимаю, и не стану вас гнать куда-то на ночь глядя, - ответил слегка смущенный Огюст Годар, пожевав губами. - Но как мы все разместимся в этой крохотной комнате, где мне, порой, и одному бывает тесно?
- Если позволите, здесь будет спать одна Эстель. А мы с вами скоротаем ночь у алтаря.
- И проведем ее в душевной беседе? - осторожно спросил священник.
- И даже больше, святой отец!
Венсану де Брие показалось, что его старый приятель оживился. Еще бы, не каждый день судьба дарит встречу с хорошим собеседником, особенно в такой глуши. А с бывшим рыцарем было о чем поговорить.
- О, вы расскажете мне о своих военных подвигах? - спросил капеллан. - После того, как я оставил службу в Ордене, многое произошло...
- Нет, я бы хотел исповедоваться...
Капеллан посмотрел на де Брие с пристальным вниманием. От него не укрылось внутреннее волнение, с которым бывший рыцарь ожидал ответа. Огюст Годар хорошо понимал, как много страданий и страстей могли оставить неизгладимый след в сердце этого человека.
- Что ж, брат мой, - вздохнул он, - если уж Богу было угодно привести вас ко мне, стало быть, у Него имеются некие особые планы на ваш счет, и не мне, скромному капеллану, противиться божественному замыслу.
- Честно признаюсь, я не сомневался в вашем гостеприимстве. И если позволите, сестра Эстель хотела бы лечь спать не мешкая. Она очень устала и уже давно сдерживает в себе жалобы.
Девушка метнула в своего покровителя полный любви и благодарности взгляд, но тут же опустила голову, испугавшись проявления эмоций в присутствии священника.
Через полчаса в крохотной и тесной исповедальне, устроенной прямо в алтаре часовни, беседовали двое мужчин. Святой отец, как и было положено, сидел на скамеечке, рыцарь Венсан де Брие стоял на коленях. Их разделяла решетчатая деревянная перегородка, занавешенная темной полупрозрачной тканью.
- Учитывая твои прежние заслуги, о которых мне хорошо известно, сын мой, позволю тебе не стоять на коленях, а присесть, - сказал Огюст Годар. - Там есть скамеечка.
- Благодарю, святой отец, - ответил де Брие. - Однако позволю себе отказаться, ибо это лишит меня ощущения исповедания грехов.
- Весьма похвально, сын мой! Итак, слушаю тебя...
Де Брие заговорил не сразу. Неожиданно он поймал себя на мысли о том, что совершенно не знает, с чего начать. Ему, решительному и мужественному воину, никогда не ведавшему слабости ни во владении мечом, ни в красноречии, вдруг стало как-то не по себе. В голове вереницей мелькали мысли, беспорядочно чередовались картины событий, и совершенно невозможно было на чем-то остановиться.
Опытный священник, не раз исповедовавший не только прихожан, но когда-то и воинов храма, хорошо понимал состояние своего собеседника, поэтому терпеливо и деликатно молчал, давая тому собраться с духом.
- Я не стану говорить о том, почему я прибыл сюда, - начал, наконец, де Брие приглушенным голосом. - В этом исповедоваться мне нет нужды, я готов рассказать и так. Я же хочу поведать о том, что мучает меня долгие годы, что терзает мой ум, заставляя принимать порой жестокие решения, что терзает мое сердце, заставляя предавать тех, кто совершенно справедливо ожидал от меня преданности и любви...
Он замолчал, снова собираясь с мыслями. Огюст Годар терпеливо ждал.
- Святой отец, я хочу покаяться в том, что проявил слабоволие, - выдавил из себя де Брие и запнулся.
- В чем это выразилось, сын мой? - Священник почувствовал, что без наводящих вопросов рыцарю будет трудно справиться с волнением. - Ты можешь говорить все, что лежит на сердце и в его глубине. Господь непременно услышит тебя...
- Это началось несколько лет назад, когда я был помощником прецептора Франции Жерара де Вийе. Тогда мне удалось сблизиться с Великим магистром Жаком де Моле и даже завязать с ним дружбу. Мы достаточно времени проводили вместе, со мной советовались, и я, будучи еще достаточно молодым, весьма гордился этим. Орден процветал, ничто не предвещало беды. Но однажды меня пригласили в Жизор, в королевский дворец. Со мной встретился посыльный Филиппа, и, разумеется, все было в тайне. Я беседовал с королем больше трех часов. Мы обедали с ним наедине. Слуг он отправил, я сам наливал королю вино в кубок и подавал закуски. - Де Брие замолчал, потом попросил: - У меня во рту пересохло, святой отец. Нельзя ли глоток воды?