Ванна меня освежила. К тому же меня разбирало нетерпение осмотреть дом и я совсем забыл про усталость.

Так как мне казалось, что Георг слишком долго не приходит, я решил сам пойти к нему. Тут я сделался в некотором роде жертвой странностей постройки этого дома.

Спустившись вниз, я немедленно заблудился: коридоров, комнат и зал было слишком много, углов и поворотов — еще больше. Какая же у него семья, если не потребовалось чужой помощи для постройки? Однако до сих пор я еще не встретил ни души.

Наконец, я увидел в конце одного из коридоров через открытую дверь Георга. Он сидел у письменного стола в глубокой задумчивости. Вероятно, его угнетала серьезная забота — такого грустного вида у него мне раньше не приходилось наблюдать. Лицо утратило свою обычную законченную твердость и приняло более мягкий, даже несколько старческий вид. Я невольно замедлил шаги. Только когда я вошел в комнату, он очнулся и грузно повернулся ко мне всем корпусом вместе с верхней частью вращающегося кресла. Он смотрел усталыми глазами и как будто не узнавал меня. Как всегда, его взгляд давал впечатление взгляда нескольких людей одновременно. Но что-то было в нем более слабое. Что поразило меня больше всего — за эти полчаса появились маленькие морщинки гусиными лапочками у глаз!

С тревогой я переступил порог. Георг поднялся и улыбнулся немного официально. Протянул руку:

— Очень рад познакомиться, садитесь…

Я был поражен его поведением и решил, что он лишился рассудка.

— Георг, разве ты меня не узнаешь?

Смех несчастного был мне ответом. Лицо его стало совсем добродушным.

Помешательство моего друга, очевидно, не носило буйного характера.

Георг снова жестом предложил мне садиться и, вздохнув, сказал:

— Простите мой смех. Я не Георг, а отец Георга — Виктор Игоревич. Еще не видя вас, расслышав лишь шаги, я заранее знал, что вы примете меня за сына. Это неоднократно уже случалось. Неоднократно… неоднократно… — Последние слова он произнес, видимо, с грустью, потом добавил:

— Но я, изволите ли видеть, отец Георга и дед его сына.

— А разве у Георга есть сын?

— Конечно, сын, иначе и быть не может! Единственный сын.

Лицо его приняло более старческое выражение. После паузы он добавил:

— Шесть месяцев как родился. Однако сын вас, вероятно, ждет обедать, — сказал он, — я-то не выхожу после болезни. Ну, вот и он.

— А, ты здесь? — раздался голос из коридора. Голос настоящего Георга.

Я встал — и у меня получилось впечатление, что я подошел к зеркалу — от Георга к его отражению.

— Чтобы еще раз не заблудиться, — сказал Георг, беря меня под руку, — запомни дорогу. Вон коридор, ведущий к лестнице в твою комнату, а тут, за третьим поворотом, — столовая. В крайнем случае, в любое время ты можешь вот что сделать…

При этих словах Георг мимоходом повернул какой-то рычажок. Мгновенно в стене перед нами, как занавес, убежала в сторону тень. Я остановился восхищенный. Весь дом — длинный ряд комнат, зал и коридоров — перед нами стал странно прозрачным. Первое впечатление было — будто я нырнул с открытыми глазами под воду. Свет, проходивший через толщу многих стен, был зеленоватый, местами переливался всеми цветами спектра, особенно в дальних комнатах. Странными пятнами выделялись, точно висящие в воде темные портьеры, деревянные части мебели и картины.

Где-то в дальнем конце прошла, — казалось, проплыла, — женская фигура.

Георг помахал ей рукой.

Я посмотрел направо.

— Хочешь здесь? — спросил он, и такая же картина открылась справа. Где-то вдали я увидел коров.

— У тебя и коровы в хрустальных хлевах?

— Почему же нет, если хрустальный, как ты говоришь, скотный двор выстроить мне не представляло труда, а бревенчатый отнял бы огромное количество работы и был бы к тому же менее удобен.

— Это просветление достигается системой жалюзи?

— Да. Перепонка, затеняющая стены, скользит в сторону, наматывается на стержни. Когда нужно ориентироваться или посмотреть в какую-нибудь комнату, не заходя туда, или изменить освещение, — поверни соответствующий рычажок. Стрелка указывает направление, а деления — количество комнат, которые хочешь растенить…

— Но ведь…

— Не беспокойся. Каждый в своей комнате, если ему нужно, может выключить растеняющий аппарат, и его комната останется нетронутой. Кроме того, видишь над рычажком кнопку? Раньше нужно ее нажать. Этим ты предупреждаешь, что произведешь растенение.

Откинув портьеру, мы вошли в большую светлую столовую. Местами, где стены были задрапированы и заставлены, сквозь их толщу проходил мягкий дневной свет. Было также два настоящих окна.

— Когда мало солнца, толстые стены скрадывают немного свет. Отчасти поэтому сделаны окна, но главным образом потому, что хочется иногда раскрыть окно, — пояснил Георг, вынимая, из буфета и расставляя по столу дымящиеся блюда.

— Буфет-термос[4]), — сказал он, радушно улыбаясь. — Садись. Сегодня обедаем вдвоем.

Рассматривая стены, я не мог не залюбоваться мастерскими картинами, поражавшими гармонией красок.

— Где ты успел собрать картины?

— Это все написано только членами нашей семьи.

— Как вы можете быть так универсальны? — удивился я.

Георг улыбнулся:

— Наш девиз— все делать самим, все строить заново. Пока удавалось в кустарничество не ударяться.

— Не томи меня больше, — сказал я, усаживаясь за стол, — расскажи, как строился дом!

— Хотя думать и говорить о серьезных вещах во время еды одинаково вредно как для мозга, так и для желудка, но волноваться еще более вредно. Поэтому сегодня изменю своему правилу, тем более, что принцип, по которому построен дом, так прост, что мой рассказ для твоего желудка будет не опаснее, чем итальянская опера.

— Я так проголодался, — ответил я, — что если б здесь неистовствовали пять ансамблей шумовых негритянских оркестров, даже это не помешало бы мне есть. Но все оперы и оркестры в мире я сейчас готов променять на твой рассказ и не начну есть, пока не услышу исчерпывающих сведений об этом доме. Мне надоело удивляться. — При этом я начал опустошать какое-то блюдо, совершенно не обращая внимания, что это явно противоречило только что сказанному мною.

— Хорошо, — улыбнулся Георг, — сперва — маленькое предисловие. В доступных нам частях Земли: в атмосфере, в море и литосфере (то-есть твердой земной коре на глубину 15 километров) главными составными частями являются кислород, которого 50 %, и кремний — 25 %. Из кислорода и кремния состоит кремневая кислота. Неисчерпаемые запасы силикатов, то-есть солей кремневой кислоты, в виде песка, глины и всевозможных минералов, везде имеются в неограниченном количестве. Ты, может быть, возмутишься, что я говорю о таких элементарных вещах? Но обрати внимание на то, сколько труда, и совершенно лишнего труда, кладется на обработку всевозможных силикатов, употребляемых в качестве строительного материала, на перевозку этого материала и, наконец, на самую постройку зданий. Между тем, не так трудно в любом месте заставить этот рассеянный всюду материал переработаться так, чтобы он сам принял нужные нам формы и качества. Особенно теперь, когда вся капиталистическая Европа истощает свое хозяйство дикой бойней, которая поведет к острому жилищному кризису и нищете, этот вопрос становится насущным. Ты, повидимому, до сих пор думал, что дом отлит из стекла? Конечно, это не так. Скорей это можно сказать про туннель. Ты не обратил внимания, что в общем очертании дома и во всех подробностях можно проследить кубическую форму? Кстати, запомни это, и тебе трудно будет заблудиться. Все комнаты безусловно прямоугольные, нигде ни одного закругления, даже три внутренних двора имеют кубическую форму, каждая башенка и ступенька, водопроводная труба или деталь шкафа не забывают о кубизме, потому что иначе и не могло быть, так как наш дом…