— Пожар!..

Все бросились на палубу. Громадные языки пламени вырывались из машинного отделения, и все крошечное помещение представляло из себя сплошное огненное море. Водой нам удалось залить пожар. В суматохе один из кранов худого бидона отломился и, если бы машинист не исполнил моего приказания так быстро, как он это сделал, содержимое бидона вылилось бы в огонь, последовал бы взрыв, и мы все погибли бы…

Западный ветер, дувший с неослабевавшей силой четыре дня, поверг нас в новую опасность. Я был так уверен, что нас непременно разобьет о берег Ботии, что старался подвести «Гойа» к наиболее удобной части берега и притом так, чтобы она вскочила на него всем кузовом. К счастью, на четвертый день буря улеглась, и судно наше осталось неповрежденным.

Приближалась полярная ночь. Нужно было найти место для зимовки. Пересекая залив Рэ, мы подошли к южному берегу Земли Вильямса. Здесь мы увидали очаровательную маленькую бухту, сразу пленившую наши сердца моряков. Окруженная со всех сторон небольшими холмами, она обещала нам надежную защиту от бурь. В нее мы и ввели «Гойа».

Первым делом мы снесли. на берег наши ящики и распаковали их. Они составляли существенную часть всего груза, и устройство их было тщательно продумано. Сделаны они были из крепких древесных пород и сколочены медными гвоздями. Они не должны были действовать на магнит, так как мы собирались использовать их в качестве строительного материала для нашей обсерватории. Железные же гвозди могли бы повлиять на магнитные, иглы.

Для наблюдений у нас был набор самых новых и точных инструментов, выписанных из Германии. Эти инструменты приводились в движение часовым механизмом и сами делали соответствующие отметки. К игле было прикреплено небольшое зеркальце, которое отражало свет лампы и отбрасывало его на барабан, обтянутый фотографической бумагой и делавший при помощи часов в течение дня один оборот. В виду этого наши приборы должны были предохраняться не только от влияния случайных магнитов, но и от постороннего света. Все это требовало при постройке обсерватории некоторой изобретательности, но мы вполне справились с задачей.

У нас были с собой мраморные плиты, на которых мы и установили наши измерительные приборы. Плиты были тщательно врыты в твердую почву, а вокруг них выкопаны каналы, чтобы при таянии снега вода легко стекала, не подмывала плит и не изменяла тем самым положения приборов.

Покончив с устройством обсерватории, мы принялись за постройку помещения для собак и, наконец, своего дома. Он был уютный, теплый и способный выдержать какую угодно бурю. В нем были все удобства, какими пользуется человек в культурных условиях.

Нашей следующей задачей было приобретение запасов свежего мяса. Мы подвое отправлялись на охоту за тюленями, и вскоре набили их около ста штук.

Однажды один из моих товарищей, стоя на палубе, закричал:

— Вон бежит олень!

Другой мой приятель, с более острым зрением, заявил:

— Олень твой идет на задних ногах!

И он был прав. При ближайшем рассмотрении оказалось, что к нам шел не олень, а эскимос. За ним шли еще четверо. Я велел двум товарищам принести ружья, и мы втроем направились к ним навстречу. Подойдя ближе, мы увидели в руках у эскимосов луки и стрелы.

Не зная, с какими намерениями приближались к нам эскимосы, я все же обернулся к моим товарищам и велел им бросить ружья. Вождь эскимосов, увидев эту мирную демонстрацию, тоже обратился к своим товарищам. Эскимосы точно так же побросали свои луки и стрелы. Я и предводитель эскимосов подошли друг к другу.

Выражением лица, покачиванием головы, жестами я быстро убедил эскимоса, что хочу быть его другом.

Вскоре мы все оказались друзьями, и я пригласил эскимосов на корабль.

Эскимосы никогда прежде не видели белого человека, хотя предание о таком человеке переходило из рода в род. Семьдесят два года назад их деды повстречали почти на том же месте экспедицию Джона Росса. Вид англичан и в особенности их экипировка произвели на них неизгладимое впечатление, так же как и наше появление.

Корабль им очень понравился, и они просили у нас позволения притти всем племенем и расположиться лагерем вокруг судна. Мы согласились. Вскоре нас окружило пятьдесят ледяных хижин. Всех эскимосов прибыло двести человек, не считая женщин и детей.

Еще обдумывая экспедицию, мы допускали возможность такого случая и с этой целью накупили всяких мелочей, годных для меновой торговли. Я начал собирать выставочный материал для музеев, который иллюстрировал бы быт и жизнь эскимосов.

Я собрал образцы буквально всего, что имеют эти люди, начиная с одежды лиц обоего пола и кончая образчиками их кухонной утвари и охотничьих орудий. Иногда я получал очень ценные вещи, например, два полных женских костюма. Меня поразило, с каким художественным вкусом и как тщательно были исполнены эти платья. Женщины этого племени очень искусно вырезали черную и белую шерсть из оленьих шкур и составляли из лоскутков красивые и своеобразные узоры. Их бусы делались из сушеных оленьих костей к зубов и свидетельствовали о тонком вкусе и изобретательности.

Я очень интересовался всевозможными орудиями, которые в ходу у этих детей севера. Меня поражала ловкость, с какой они вынимали кости из недавно убитых животных и вытачивали из них наконечники стрел, копий или иглы для шитья.

Перед отплытием мы отдали эскимосам много ненужных нам вещей. Больше всего они обрадовались дереву, из которого были выстроены наш дом и обсерватория. У них не было ни щепочки, и такой подарок означал богатый запас материала для саней, древков копий и прочих орудий охоты и домашнего обихода.

Количество научных данных, которые мы добыли за это время, было огромно. Наши магнитные наблюдения были так обширны и полны, что ученые, которым мы их передали по возвращении из плавания в 1906 году, в течение двадцати лет трудились над ними и только в 1926 году довели до конца вычисления, основанные на этих данных.

Однако перед нами оставалась неисследованной значительная часть морского пути. Мы покинули нашу зимнюю квартиру 13 августа 1905 года и поплыли к Симпсонову проливу. Часть здешних берегов была ранее занесена на карту исследователями, приходившими сюда по суше со стороны Гудзонова залива, но никогда еще ни одно судно не плавало по этим водам и не измеряло лотом их дна. А местами оно было до того мелко, что мы все время боялись, что вот-вот принуждены будем вернуться обратно. Не раз в Симпсоновом заливе под килем у нас оставалось не более десяти сантиметров воды.

В эти дни, полные напряжения и стремления во что бы то ни стало достичь цели, я не мог ни спать, ни есть; пища буквально становилась у меня поперек горла. Каждый нерв был напряжен до крайности…

— Парусник! Парусник! — этот крик, принес мне облегчение.

Цель была достигнута. Душевное напряжение, длившееся три недели, вмиг рассеялось, и вернулся аппетит…

На снастях у нас висело несколько тюленьих туш. Я набросился на них с ножом в руках и как бешеный стал отрезать и проглатывать куски сырого полузамерзшего мяса. Голод требовал этой варварской жратвы, но желудок не принял ее, и меня стошнило… Пришлось наесться еще раз, и тогда я ощутил приятное благодушие, которого не знал в продолжение трех ужасных недель. Все пережитое наложило на меня такой отпечаток, что мне стали давать от 59 до 75 лет, хотя на самом деле мне было лишь 33 года.