Первый глоток прошел ‘на ура’, второй проскочил еще быстрее, а вот третий я задержала во рту, решив посмаковать и заодно понять, чем же меня напоило это чудовище?

Мысль, что отправляясь за мной на поиски, кадавр банально прихватил с собой пакетик молотого или растворимого кофе, оказалась в корне неверной — вкус заметно отличался, да и запах, если тщательно принюхаться, тоже был несколько другой. Напиток — явно заваренный, тут двух мнений быть не могло. Вкус мало походил на то, что случалось пить в дорогой кофейне, где цена одной чашки равнялась четверти месячного заработка бедной журналистки, перебивающейся случайными подработками.

Да, да, время от времени, или по рабочей необходимости, я вполне могла себе позволить забыть про желание быть независимой и посибаритствовать за материн счет. В конце концов, глупо отказываться от новых впечатлений только из одной гордости.

Так вот, до кофе, который привозили в мешках из натуральной кожи, чтобы защитить зерна и сохранить естественный запах, творению Крохи было далеко. Как, впрочем, и до дорогого растворимого напитка вроде ‘Пеле’. Но вот сравнение с продукцией большинства автоматических кофеварок, или тем, что варили в разнообразных забегаловках, было уже не в пользу последних. А главное заключалось даже не в этом. Просто действие странного напитка на просыпающийся организм сравнить, пожалуй, и не с чем. Может это, конечно, самовнушение, или влияние свежего воздуха, но от каждого глотка весь организм буквально продергивало, наполняя все клеточки энергией. Нечто подобное я испытывала только раз, когда одна большая любительница напоила меня напитком собственного приготовления.

Она потом долго смеялась над моим взъерошенным видом и объясняла, что даже из самого дорогого кофе при сушке извлекается кофеин. Так требует закон. Слишком велика потребность медицины в этом продукте, и если есть желание почувствовать, за что любили кофе три века назад, то надо пить только такой — из смолотых зеленых зерен, которые избежали этого цивилизованного варварства.

Вот теперь я и размышляла, держа в руке обернутую лопухом металлическую ‘чашечку’ — где это кадавр умудрился найти необжаренные зерна кофе, ведь в этом климате он, кажется, не растет… И уж точно не растет в лесу. Впрочем, те корешки, которые он уже закончил жарить и теперь ссыпал в кулечек, наводили на определенные мысли своим запахом. Ну и бог с ним, пусть это какой-то суррогат, но если он пахнет как кофе, на вкус похож на кофе, и уж тем более превосходит по тонизирующему эффекту почти все, что я до этого пила — буду называть его кофе.

К слову, надо будет потихоньку подсмотреть, что же за корешки накопал мой спутник — большинство моих знакомых вряд ли просекут разницу. Да и на таком заменителе, наверное, можно заработать неплохие деньги…

Мысль о деньгах среди окружающей природной красоты почему-то оставила неприятный осадок, который пришлось смывать глотком кофе — последним. С сожалением отставила пустую “чашку”, с вожделением поглядев на еще более чем на половину полный пакет, из которого Кроха набирал порцию себе. Мне вторую чашку он не предложил. Ну, и не стоит ожидать от него излишней предупредительности, спасибо хоть за то, что позволил выпить эликсира первой. Или это он так на токсичны проверял?

Слегка в отместку, давая выход бурлящей внутри энергии, начала делать зарядку, вспоминая движения из, казалось-бы давно забытого комплекса и стараясь плавно перетекать из одной суставовыворачивающей позы в другую. Все это время чувствовала на себе заинтересованный и удивленный взгляд зверя. Может, за такое показательное выступление догадается еще чашечку налить?

Рукодрыжество и ногомашество закончилось нетривиально — меня скрутил натуральный приступ голода. Современный человек с таким практически незнаком. Максимум, что ему известно, это небольшое сосущее чувство, если закрутился и пропустил ланч. Поэтому, когда встречается упоминание ‘свирепого голода’, вряд ли кто понимает, о чем на самом деле идет речь. Как не понимала и я. До последнего момента.

Казалось, внутри живота возник страшно свирепый зверь, вцепившийся во внутренности, или сами кишки вдруг превратились в ненасытного змея, принявшегося скручиваться внутри в узлы, буквально высасывая все вокруг.

Это, видимо, после действия стимулятора организм вспомнил, что практически сутки ничего не ел, а только бешено сжигал калории в борьбе за выживание. За нервным напряжением до последнего момента о голоде не вспоминалось, но стоило расслабиться и…

Жутко себя чувствовать, когда из цивилизованного человека превращаешься просто в очень голодного зверя, готового вцепиться зубами в кусок сырого мяса. Да что там мяса — готов перегрызть кому угодно горло, чтобы добраться до еды, и даже вид собственной ноги наполняет рот слюной!

— Кроха, миленький, очень кушать хочется. Поймай хоть птичку, хоть рыбку… Я даже на мышку согласна, и вообще на что угодно! — Как можно жалостнее пролепетала я, держась руками за живот, в котором началась нешуточная война. Очень надеялась, что жалобный тон объяснит всю плачевность моего состояния и побудит кадавра тут же найти мне хоть какой-то еды.

Последний расчет оказался верным. Кроха задумчиво и оценивающе изучил мою скорченную фигуру — пришлось изобразить самую жалобную из известных гримасу, кивнул самому себе, явно соглашаясь с какими-то своими тайными мыслями, ободряюще мне оскалился и бодро рванул к ручью, где что-то быстренько прополоскал. И приволок назад еще один кулечек полный водой.

А вот в кулечке… У меня даже голод прошел от ужаса, который увидели глаза, правда всего на пару секунд, а потом живот снова скрутило, правда, уже непонятно от чего — голода или отвращения.

— Кроха, миленький… я же не птичка… и не рыбка… — пробормотала я, стараясь отодвинутся от своего благодетеля и страшного кулька. — Ну как это можно есть?!

Кажется, последняя фраза прозвучала несколько панически. Впрочем, кадавр понял ее скорее как вопрос и в натуре, блин, показал ‘как это надо есть’. То есть закрыл одной лапой себе глаза, вторую сунул в кулек и выхватив от туда белесого от воды дождевого червя. Без увеличительных свойств воды тот стал гораздо меньше, но я бы не сказала, что намного менее противным. И положил себе его на язык. Глотнул, не жуя, и быстренько запил блюдо ‘кофием’. После чего мерзавец довольно улыбнулся и умильно похлопал себя по выпученному животу. Дескать — ‘вкуснятина, чего ты брыкаешься?’

Как ни удивительно, все увиденное не вызвало рвотного спазма, но я все равно продолжала отползать дальше, упрямо отказываясь от такого деликатеса.

— Нет-нет! Это я есть не смогу…

Кроха грустно посмотрел, как я мотаю головой из стороны в сторону, на манер сноровистой лошади, и с тоскливым вздохом лег на спину, скрестив руки на животе. А потом еще и морду набок свернул, вывалив язык до земли для полной убедительности.

Вот негодяй! Смысл пантомимы был понятен даже слишком — другой еды все равно нет, так что остается только лечь и помереть.

Некоторое время пришлось разрываться между душевной дрожью и настойчивыми требованиями желудка, но тут наглый телохранитель перестал изображать из себя дохлую тушку и довольно бодренько подскочил ко мне сзади, закрыв лапой глаза. После некоторого колебания рот открылся сам собой и мне на язык положили что-то вроде холодной и скользкой спагеттины, которая тут же была проглочена и запита кофе. Как ни странно, но такое надругательство над организмом прошло без последствий. Желудок не сделал и малейшего намека на желание вывернуться наизнанку, чего я от него откровенно говоря ждала, а вместо этого с довольным рычанием набросился на добычу. Пришлось горестно вздохнуть и, хлебнув для храбрости еще кофе, снова открыть рот.

Удивительно, но с закрытыми глазами дело пошло очень даже неплохо. Где-то с пятого-седьмого я уже сама начала вылавливать добычу из кулька и зажмурившись отправлять ‘спагеттину’ в рот и на встречу с желудком, запивая все это хорошим глотком ‘кофейной’ горечи. Слава богу, хоть жевать это не требовалось.