— Противостолбнячную сыворотку делали? — строго спросила Наташа.

— Делали, — поспешно сказал Кеша.

Он завернул штанину, и мы увидели большую-пребольшую ссадину, которая начиналась у колена и доходила почти до середины ноги.

Тётя Роза и Вера испуганно зажмурились, а дядя Борис сочувственно зацокал.

— Просто безобразие, — возмущённо сказала Наташа. — Кто вам разрешил ходить в баню? Теперь травму придётся ещё раз обрабатывать. Сейчас же вместе со мной отправитесь в травматологический пункт.

— Ладно, — вздохнул Кеша и смущённо добавил: — Что это мы с вами: вы мне лечите колено, а мы с вами на «вы».

10. Велогонка (окончание)

На следующий день, как и задумывали в штабе, гонщики приняли участие в мероприятиях.

Прежде всего они отправились в столовую и съели все шницеля, которые приготовила им Бронислава. Вероятно, шницеля были вкусные, потому что в Книге почётных гостей осталась такая запись:

«На всём протяжении велогонки мы ели шницеля. Мы ели их в Новгороде, Калинине и ещё в десяти городах Союза. Но таких мы ещё не ели! Спасибо, дорогой повар!»

Сначала Бронислава застеснялась, но потом сняла копию и повесила её над своей кроватью.

Затем гонщики отправились в парикмахерскую и тётка Галина их побрила и подстригла.

— Ну, — сказали Кеша и Виктор, разглядывая себя в зеркале, — мы теперь всегда будем ездить к вам стричься.

— Давайте, — сказала тётка Галина.

И тут к гостинице подали два автобуса — в один села тётя Роза, а в другой Ферапонт Григорьевич, и велогонщиков повезли осматривать наши достопримечательности.

Велогонщики потом говорили, что лучше вёл экскурсию мужчина в морской фуражке, то есть Ферапонт Григорьевич, потому что тётка Роза придерживалась исторических фактов, а Ферапонт Григорьевич, когда видел, что убедительных фактов на всё не хватает, прибавлял кое-что от себя — домысливал, как говорил он.

И многие велогонщики потом жалели, что не пересели к нему в автобус.

А после обеда Коля атаковал тренеров вопросами, как ему лучше развивать физкультурное движение в нашем городе и как ему поступить в институт физкультуры, — это вместо того, чтобы катать велогонщиков на лодке.

Они сами катались.

Кеша Сиракузов катался на лодке с Наташей, что мне особенно не понравилось. И я сказал об этом Вере:

— Много они о себе думают, эти Сиракузовы. Не успели приехать, как уже на лодке катают.

— Но это же хорошо! — сказала Вера.

— Просто завидуешь, что тебя не катают. На самом деле это плохо. Пусть Сиракузовы катают своих Сиракузовых, а уж мы без них справимся.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

1. Цесарки

Едва на следующий день мы проводили Сиракузовых и Кеша обещал писать нам, Лапиным, а Виктор — Сиракузовым, и едва последний гонщик исчез с площади, а зрители успели разойтись, как с противоположной стороны послышалось вдруг тарахтенье бензиновых моторчиков, и мы даже подумали, что это кто-то отстал. На всякий случай Сиракузов-старший велел не расходиться оркестру, но тут велосипедисты приблизились, и мы увидели, что это папа и мама.

— Оркестр, туш! — сказал Сиракузов-старший.

Оркестр, составленный из милицейских работников, грянул туш, а Сиракузов-старший, приложив руку к фуражке, направился к маме и папе.

— Поздравляю вас с возвращением на родную землю, — сказал он.

— Что тут у вас происходит? — удивлённо спросил папа, слезая с велосипеда и разглядывая торжественного Сиракузова, меня, Веру и обоих Сиракузовых-младших, которые помогали Коле сматывать флажки, наконец, оркестр и толпу, которая, привлечённая музыкой, повернула было обратно, и аршинные буквы «ФИНИШ», которые началом своим упирались в ноги Сиракузова, а концом — в колёса папиного велосипеда.

— Встречаем! — сказал Сиракузов-старший.

— С оркестром? — недоверчиво спросила мама.

— А с чем же ещё? — удивился Сиракузов-старший.

Но тут папа увидел транспарант «Привет участникам многодневной велогонки», и всё ему стало понятно.

— Хотя мы тоже на велосипедах, — сказал он, — но встречают не нас. Вероятно, тех знаменитых Кешу и Виктора, о которых мы читали в газете.

— Их мы уже встретили и проводили, — махнул рукой Сиракузов-старший, — теперь встречаем вас.

Но тут к маме с двух сторон кинулись Вера и Наташа, и Сиракузову пришлось отступить на второй план.

— Ух, как вы загорели! — удивлялись Вера и Наташа.

И это было всё, что они смогли сообщить своим родителям.

Вечером мы разбирали вещи и подарки, которые они привезли. Собственно, разбирали мы с отцом, потому что Вера, тётка Роза и Наташа, получив в подарок шляпы, заперлись с мамой в другой комнате, и часа полтора оттуда доносилось одно сплошное оханье.

— Ну, раскудахтались, — сказал я и вытащил из рюкзака увесистый холщовый мешочек.

— Здесь четыре килограмма отборных крымских камней, — сказал отец. — На себе вёз. Поделишься с Сиракузовыми.

Он ещё не знал, что тут у нас происходит, но всё же худшую половину я отложил, решив про себя: а вдруг мы ещё помиримся.

Сиракузовым-старшим и Михайле Михайловичу с Брониславой, а также тётке Галине и дяде Борису тоже были шляпы. Они лежали войлочной горкой на полу.

— А Ферапонту Григорьевичу? — сказал я, ожидая, когда же отец спросит про наше семейное кресало.

— Тоже шляпа. Не мог же я каждому покупать отдельные подарки? — сказал отец. — Я купил сразу десять на одну среднюю сиракузово-лапинскую голову.

— Между прочим, Ферапонт Григорьевич — муж тёти Розы, — сказал я, ожидая, как отец на это сообщение отреагирует.

Он отреагировал:

— А! Значит-таки, они снова решили жить вместе? Ну, что ж, я так и думал.

— Не знаю, решили они жить вместе или не решили — тётя Роза мне про это не говорила.

— А я уж думал, она совсем того, если обсуждает с тобой такие вещи.

— Чего — того? — удивился я.

— Тётка Роза.

Рюкзак был опорожнен, и тут я вспомнил, что не хватает ещё одной вещи, о которой писали родители. А я-то надеялся, что она станет нашей семейной гордостью, вернее, гордостью зоопарка бабушки Василисы.

— А где цесарки? — спросил я.

Отец печально взглянул на пустой рюкзак.

— Улетели? — испугался я. — Потеряли?

— Хуже, — сказал отец. — Думаю, что их похитили. Во время нашей последней остановки. А может быть, и раньше. Во всяком случае, когда мы подъезжали к городу, их уже не было.

— А где же вы делали последнюю остановку? — спросил я.

— В Столбиках, — сказал отец. — Пили чай в пристанционном буфете.

— Нужно идти к Сиракузову, — сказал я. — Однажды он говорил, что отвечает за всё, что происходит в городе и за городом. Столбики как раз за городом. Вот пусть теперь и отвечает. Шляпы заодно отдадим.

— Куда пойдём? Домой? — спросил отец.

— Нет, — решительно сказал я, — прямо в милицию.

Мы уходили, а во второй комнате всё ещё слышалось аханье.

2. Цесарки (продолжение)

Я впервые был в кабинете у Сиракузова и удивился, что кабинет так сильно напоминает школьную канцелярию: стол, два кресла, два телефона, две карты (одна нашего города, другая района), шкаф с книгами, сейф и графин с водой. Не хватало только глобуса — тогда бы точно была школьная канцелярия.

Определённое разнообразие внесли войлочные шляпы, которые лежали теперь на столе у Сиракузова. При известном воображении их можно было принять за вещественные доказательства: сама банда, ходившая в шляпах, ещё не поймана, но зато сами шляпы уже в руках у правосудия.

Допустив это, я с большим почтением стал смотреть и на шляпы, и на Сиракузова.

— Ещё раз с приездом, — снимая очки, сказал Сиракузов-старший. — Какая там, на побережье, погода? Думаю, шляпы всем понравятся. Они на любую голову. Как обходились в дороге с поломками? — Только задав этот последний вопрос, Сиракузов вдруг усмотрел в наших действиях некое несоответствие: почему мы вдруг пришли с этими шляпами в милицию, а не к нему домой: — Случилось что-нибудь?