Она тоскливо сморщилась. Пришелица устала от тесного соседства аборигенов; ловила себя на мысли о том, что начинает считаться с ними словно с равными. Вот вчера она искренне оскорбилась на замечание Шиша: дескать, при еде она двигает кончиком носа. Его позабавила ее чисто анатомическая особенность. Она же почувствовала себя уязвленной. Отпарировав в ответ что-то насчет его волосатости. Зря конечно. Лобная кость охотника могла выдержать выпады и посильней. Он принял подковырку за комплимент, ощерился и прорычал: «Густой волос к счастью.» Остряк пещерный! Хорошо что духи прибрали Пхана. Иначе вовсе не было бы житья. Так в день прихода Длинноногих в стойбище Пхан задержал пришелицу и бесцеремонно ощупал ее с ног до головы. Все произошло настолько быстро, что она не успела возмутиться. Жесткие пальцы оставили на ее плечах, груди и ягодицах здоровенные синяки. В конце процедуры Пхан заржал, будто его выходка была невесть какой забавной. К чести старшего охотника с того дня и до последнего он больше не приставал к ней. Может на быкоподобного вожака повлияла дружба пришелицы с Шишем. Может его отвратило хрупкое телосложение женщины. Неизвестно. Однако страх перед Пханом прочно застрял в ее сознании. И разве в синяках дело. В минуты, когда мускулистые лапы, дикаря тискали ее, Длинноногой представилось, якобы огромный глаз холодно изучает жалкую жертву, в которой он видел не человека, не женщину, но выявил, доселе скрытое под хрупкой оболочкой, примитивное существо...

Протяжно замычала Треснутое Копыто. Пришелица склонилась над ней. В раскосых прорезях глаз парализованной мелькнул слабый свет...

Вода из свернутой кулечком бересты, прошитой оленьими жилами и залитой живицей, капля по капле впиталась меж губ старухи. Светлая влага окропила острый подбородок, всасываясь в пересохшую кожу. Отдельные капли скатывались вдоль ключицы на грудь, оставляя за собой светлые дорожки. «Еще?» Треснутое Копыто опустила веки. Длинноногая склонилась ниже. Слипшиеся от гноя глаза раздвинулись, оттуда на пришелицу глянула тьма. Когда Длинноногая заговорила, в ее голосе было смущение: «Бабушка, не сердись из-за иголки. Клянусь духами! Я попрошу Живущую За Рекой выточить тебе новую из кости Большого Клыка.» Свет в здоровом глазу старухи потускнел. Может услышанное пробудило в ней веру в выздоровление, в то, что ей снова может понадобиться острая игла, что, ее немые сейчас руки обретут прежнюю ловкость, а сама она станет ковылять по стойбищу, привычно ворча на глупую молодежь и предрекая вырождение племени. Однако в следующий момент парализованная припомнила, недавние события, почти раскрытую ею тайну, вслед за расследованием которой перед ней разверзся провал.

Плоское тело больной встрепенулось. Она повторила призывное мычание. Но возбуждение уже оставило ее. Она заснула бесшумным сном, каким обычно спят парализованные.

«Когда умрет ужаленный змеей

И снадобья не даст ему другой,

То вправе человек убить злодея:

Не спас больного снадобьем владея.

«Не все мы умрем, но все переменимся».

Цепь сходила, по склону. Охотник двигался в центре цепи. Подошвы его ног, ступая по земле, чутко ловили опору, не производя шума. Поднимать зверя было рано. Прежде требовалось охватить лес с трех сторон, тем самым перекрыв добыче путь к бегству. Потом загонщики поднимут крик, заулюлюкают, застучат колотушками по стволам, заухают по-совиному. Отчего чаша обезумеет, наполнится гвалтом и тревожно-переливчатым рокотом. Подобно длинному ремню шум удавкой стянет лес; хлеща по нежным ушам и дрожащим оленьим крупам; понуждая зверя к безрассудочному полету над землей — поверх мшистых валунов, через густой чапурник... Зверь побежит, не разбирая дороги, упреждая загонщиков. Вперед! Только вперед! На копья засады. Шарахаясь от диких воплей. Разбивая грудь о бурелом и сбивая в кровь копыта. Вперед! В спасительную тишину. За которой не предчувствуется сходящаяся клином загородка, с глубокой ямой на острие...

На ходу Шишу помстилось, а может кто рассказывал однажды, что было время и не знали люди мясной пищи. Насыщаясь мякотью плодов, да зеленью. Но многое изменилось в одночасье: другой стала зелень, утратили прежний вкус сочные плоды и коренья. Рухнула былая жизнь. Подобно тому как ушел в небытие Большой Клык. В этом мире постоянно лишь непостоянство. Зачастую мир меняется по определенной причине, а бывает и так, что следствие опережает причину, тогда окружающее выходит из-под власти всеобщих связей. Тогда разум застывает в оцепенении, не замечая разрыва в цепи познания. Ибо и разум — есть часть Вселенной. А летаргия Пространства — Материи — есть его беспамятство. Вот так когда-то расцепилась причинно-следственная связь, и обеспамятовали духи деревьев, кустарников и трав, обеспамятовал слух Большого Клыка. А когда небытие закончилось, духу Большого Клыка не осталось места на Земле. Природа и он сделались несовместимы на тончайшем уровне. Хотя не было тому ни скрытой, ни явной причины, коль сама всеобщая связь обусловлена беспричинностью.

Перед острым скребком времени бессильны роды и племена. Всему грозит исчезновение, если приток извне свежих духов не обновит вырождающуюся породу. На что был могуч Большой Клык, а скребок времени (безвременья ли) пересек становую жилу его бытия. Заблуждается Длинноногая, уверяя, что именно люди истребили зверя с тяжелыми клыками. Много Знающий помнит место, где остановилось дыхание сотен обладателей таких клыков. Где пожелтевшие кости Большого Клыка лежат толстым слоем, а Поколение за поколением Люди Камня испытывают трепет перед необъяснимой гибелью Большого Клыка. Предки человека пережили полуобморочное состояние мира, не заметив его. Человеческий дух молод и неприхотлив. Человечье нутро, подобно желудку свиньи или утробе косолапого, некогда ощутило вкус мяса и не отвергло его...

Многое знает знахарь. Еще больше знает Сим. Но никто не ведает, когда состарятся духи людей. Когда остановится время для разумного рода? Как некогда для Большого Клыка?..

Он появился в конце облавы. Его увидели на опушке, где худосочный осиновый подрост сменялся предзимним, не ко времени воспрянувшим травостоем, среди которого по-весеннему рдели распускающиеся бутоны касатика, купальницы и первоцвета. Он появился и две пары его темных изнуренных глаз пристально глянули на загонщиков.

Ему было меньше года. Он пошатывался на тонких без обычной звериной мощи ногах, шерсть на его узкой груди почернела от пота, а стройная шея натужно поддерживала голову... с двумя парами глаз. Глаза рельефно выступали на желто-кремовой мордочке, попарно располагаясь по вертикали.

Тонкое Дерево протянул руку.

Существо попятилось, присев на задние ноги. Замерло. Что-то сообразив, потянулось к человеку. Под влажной пленкой в угольно-сизой глубине зрачков таился счетверенный ужас. «Э-э-э», — отшатнулся юноша. Скрывая испуг, пошутил: «Олений дух ошибся. Лучше бы он послал Людям Камня две туши при двух глазах. На шутку не отозвались.

Знахарь шагнул вперед. Охотники затаили дыхание. Много Знающий обошел зверя по кругу — загадочные глаза следили за ним. Человек присел на корточки — зверь наклонил голову, в свою очередь уставясь на собственный живот. Хотя ничего интересного там не было.

Старший охотник выпрямился. Решение было принято, а важность момента требовала соответствующего выражения лица. Много Знающий приосанился. Вот когда пожалеешь, что духи предков обидели ростом и объемом груди. Трудно тягаться с покойным Пханом. У которого голос — и тот был погуще. Все ж таки знахарь оттопырил щеки выдохнул: «Табу!».

Охотники облегченно переглянулись. Расщепленный Кедр хмуро улыбнулся наивной хитрости Много Знающего. Интересно, кто бы осмелился поднять руку на диковинного урода, не наложи знахарь табу? Духи недаром подарили оленьему детенышу лишнюю пару глаз. Трудно сказать, чего они хотели этим добиться? и чем могла завершиться охота на такого зверя? Здесь — не сказка про летающую многоголовую змею. Слушать сказки безопасно. Куда опасней повстречаться с невиданным существом лицом к лицу. Много Знающий поступил правильно: лучше обойтись без риска. Попусту рискуют обиженные духом, да юнцы, которым приспело обзаводиться подругой... Ничто так скоро не достигает носа, как запах жареной печени. Проворней всего достигают ушей интересные слухи. Едва духи неба запалили костер, прибыли Живущие За Рекой, предводительствуемые Симом.