Таковы улики, господа присяжные заседатели, которые, в связи с известным предупреждением, поставили Маргариту Жюжан в положение обвиняемой. Однако же отравление существует; нам говорит об этом экспертиза, которой мы обязаны верить. Но кто же виновник?! Ввиду этого неотвязчивого вопроса, которого сама защита не желала бы оставлять открытым, я прошу вас, господа присяжные, дозволить мне на время отвлечь ваше внимание от сидящей на скамье подсудимых Маргариты Жюжан и сосредоточить его на одном письменном документе, представленном суду отцом покойного. Заглянем в те заметки, которые оставил после себя покойный Николай Познанский; быть может, в них мы и найдем ключ к тайне, окружающей внезапную смерть бедного юноши.
Беглый, поверхностный взгляд на упомянутые заметки знакомит нас ближе с покойным, нежели все выслушанные нами свидетельские показания. В этих заметках воскресает Николай Познанский со всеми своими юношескими достоинствами и недостатками, со всеми своими высокими стремлениями и даже с каким-то болезненным, так несоответствующим его возрасту отчаянием. "Смешно, — говорит покойный, — разочарование в мои годы!". Чем больше "живешь, тем больше узнаешь, тем больше видишь, что многие мысли неосуществимы, что нет никогда и ни в чем порядка". Простой ли это набор где-то вычитанных и откуда-то заимствованных громких фраз, как заявил нам отец покойного, или же в заметке проглядывает нечто, что, видимо, угнетало молодого человека, к чему он стремился, в чем потерпел неудачу и что привело его к разочарованию в жизни? Я склоняюсь к последнему, предположению и признаю, что приведенная тирада является результатом некоторого личного психического анализа; видимо, покойный рылся в самом себе, проверял себя и вместе с тем страдал, будучи собой недоволен. Должен ли "я упрекнуть себя в чем-нибудь?", — продолжает Николай Познанский и, возбуждая подобный вопрос, отвечает: "Много бы я ответил на этот вопрос, если бы не боялся, что тетрадь попадет в руки отца или кому-нибудь другому и он узнает преждевременно тайны моей жизни с 14 лет. Много перемен, много разочарований, многие Дурные качества появились во мне. Кровь моя с этого возраста приведена в движение, движение крови повело меня ко многим "таким поступкам, что, при воспоминании их, холодный пот выступает у меня на лбу". Сила воли выработалась "из упрямства, спасла меня, когда я стоял на краю погибели"; я стал атеистом, наполовину либерал. Дорого бы я "дал за обращение меня в христианство. Но это уже поздно и невозможно. Много таких взглядов получил я, что и врагу своему не желаю додуматься до этого; таков, например, взгляд на отношения к родителям и женщинам… Понятно, что, основываясь на этом и на предыдущем, я не могу быть доволен и настоящим".
Возбуждая затем другой вопрос: "Светло ли мне будущее?" — Николай Познанский отвечает: "Недовольный существующим порядком вещей, недовольный типами человечества, я навряд ли найду человека, подходящего под мой взгляд, и мне придется проводить жизнь одному, а тяжела жизнь в одиночестве, тяжела, когда тебя не понимают, не ценят".
Разбирая, в заключение, род деятельности, которую намерен избрать для достижения славы, Николай Познанский оканчивает заметки упоминанием о полученном им 18 марта письме от П. и затем, обращаясь к сопернику своему по ухаживанию за П., Ф. И. Ч., заканчивает дневник словами, хотя и вычеркнутыми отцом при представлении дневника судебному следователю, но восстановленными на суде, именно: "что кому-нибудь из двух, ему или Ф. И- Ч., придется переселиться в лучший мир".
Ввиду приведенных мной извлечений из заметок покойного невольно возбуждаются вопросы: какие дурные поступки и качества могли появиться в несчастном юноше с 14-летнего возраста?! На краю какой погибели стоял он, спасенный силой воли?! В чем состоял этот взгляд на родителей и женщин, усвоения которого он не пожелал бы и врагу своему?! И, наконец, что означает этот возглас, которым оканчиваются заметки покойного за несколько дней до внезапной смерти, возглас, вызванный, несомненно, крайним отчаянием, внезапно овладевшим Н. Познанским?!
К сожалению, на все эти вопросы мы не могли получить никаких ответов от лиц, допрошенных на суде и заявлявших о близких, дружеских своих отношениях к покойному. И потому, избегая совершенно произвольных комментирований, мы должны остановиться только на сообщенных покойным фактах, как на основании, еще более парализующем возможность признания виновность М: Жюжан.
Этим я оканчиваю свою защиту и, вручая вам, присяжные заседатели, судьбу подсудимой с полным и бессловным доверием, прошу лишь об одном: не забывайте, что она иностранка и что для правосудия, в его предстоящем приговоре, не существует середины, так как Маргарита Жюжан должна будет или пасть под тяжестью преследующего ее подозрения, или же выйти из залы заседания совершенно оправданной. Мне кажется, что последний исход наиболее соответствует условиям справедливости и беспристрастия в настоящем процессе, который, будучи занесен в нашу судебно-уголовную летопись и занявши место среди разного рода загадочных убийств, возмущающих душу читателя, возбудит, несомненно, одно только недоумение…
Присяжные заседатели вынесли по данному делу оправдательный вердикт.
Дело Лебедева1
1Обстоятельства настоящего дела излагаются в первой части речи К. Ф. Хартулари. Рассматривалось оно С. Петербургской судебной палатой по апелляционной жалобе подсудимого 9 ноября 1889 г.
Господа судьи! Настоящее обвинение, предъявленное прокурорской властью к крестьянину Андрею Лебедеву и подлежащее обсуждению палаты, чрезвычайно напоминает мне алгебраическую задачу с одним неизвестным, разрешение которой немыслимо без предварительного отыскания этой неизвестной величины, которая по алгебраическим правилам, будучи поставлена в уравнение, обращает его в тождество.
В таких же условиях находится, по моему мнению, и вопрос о виновности Лебедева, для правильного разрешения которого и для устранения слишком одностороннего взгляда на преступные действия подсудимого необходимо прежде всего, обнаружить неизвестный фактор, к сожалению, оставшийся необследованным по делу, но который я надеюсь установить последующими моими объяснениями.
17 сентября 1887 г. в дневнике приключений города С.-Петербурга появилось извещение об одной из тех ужасных катастроф, которые весьма часто, к сожалению, повторяются у нас при сооружении или разрушении зданий, благодаря слабости техническо-полицейского надзора по строительной части.
Упомянутое несчастье имело причиной внезапно обрушившийся купол разбиравшегося дома по Екатерининскому каналу под № 13, в котором помещалась когда-то известная петербургским обывателям "Панорама", а последствием — убийство двух и тяжкие увечья трех рабочих.
Построенное со специальной целью, означенное здание имело и свою специальную конструкцию и представлялось, по отзывам техников, редким и серьезным в техническом отношении сооружением.
Главную особенность сооружения являла собой его куполообразная, античная крыша, подобная той, какая была в древности у римлян над Пантеоном Агриппы.
По объяснениям строителя, архитектора Фонтана, при первоначальной постройке дома кладка его стен производилась в виде кольца, сообразно с формой заказанного на заводе Креля по рисункам Фонтана самого купола, который, будучи сделан из одного кованого железа, весил со всеми стропилами, кольцами и скреплениями около 6 тысяч пудов.
Ввиду такой необыкновенной тяжести купола, который должен был лечь на стены круглого здания в виде опрокинутой чаши, он был предварительно собран на стене дома, возведенной сначала до высоты двух сажени, а затем, по мере возвышения стенной кладки, поднимался при помощи домкратов, и, наконец, по достижении намеченной высоты и после устройства кирпичного карниза, толщиной в высоту кольца купола, последний был окончательно укреплен.