Каковое у меня отсутствовало.

Я пару раз демонстративно присел, словно разминая затекшие от долгого сиденья ноги. А сам незаметно огляделся. И услышал тихий звук: под чьей-то ногой хрустнула сухая ветка, и еле заметная в переплетении ветвей фигура промелькнула за кустами, прячась за стволы сосен. Я не стал ждать. Тут же бесшумно бросился в сторону густого орешника – мгновенно сработали рефлексы, приобретенные во время многочисленных охот.

А для этого неведомого наблюдателя я просто исчез.

Пригнувшись, я по дуге быстро обогнул поляну с болотцем и, по моим расчетам, теперь должен был оказаться почти за спиной у преследователя. Я застыл, прижавшись к толстому стволу приземистой осины. И стал терпеливо ждать: рано или поздно у моего преследователя должны не выдержать нервы. Он просто обязан себя обнаружить.

Так оно и получилось.

Я увидел, как из кустов, покинув свою засаду, вышел человек в плаще и кепке и двинулся к луже, сторожко озираясь по сторонам. В руке он держал пистолет. Я невольно усмехнулся: передо мной был не кто иной, как майор Терехин собственной персоной.

Я сделал шаг вперед и громко спросил:

– Добрый день, Петр Петрович. Вы, часом, не меня ищете?

Терехин сделал неуловимое взглядом движение, и дуло пистолета уставилось мне прямо в лоб – реакция у майора оказалась просто отменная. Только вот следопыт из него никудышный.

– Судя по всему, я арестован? – спокойно спросил я.

Терехин смущенно крякнул и ловким движением сунул пистолет себе под мышку, видимо, в кобуру. Мы посмотрели друг на друга – да, начальник нашего уголовного розыска явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он повернулся, призывно взмахнул рукой, и из-за кустов показался участковый Михайлишин – тоже с пистолетом в руке и тоже донельзя смущенный.

– Здравствуйте, Николай Сергеич, – миролюбиво сказал Терехин. – Какой арест? Что вы! Случайно на вас натолкнулся, только вот сразу не признал.

Хитрый майор лгал мне прямо в глаза. Михайлишин с индифферентным видом смотрел в сторону.

– Зато увидел опытного охотника в деле, – продолжал Терехин, уже оправившись от смущения. – Ловко вы от меня ушли… Чувствуется хорошая школа.

– А чему, собственно говоря, я обязан таким вниманием к моей персоне? – прервал я поток сомнительных майоровых комплиментов.

– А вы что, Николай Сергеич, наше местное радио не слушаете? – ответил Терехин вопросом на вопрос.

– Отчего же, слушаю. Иногда.

– О временном запрете на походы в лес, сбор ягод, грибов, на рыбалку слышали сегодня?

Это была новость.

– Нет, Петр Петрович, я сегодня довольно рано ушел из дома, – честно ответил я. – К тому же местная радиоточка у меня вообще отключена. Теперь понятно, почему в лесу так тихо: ни ауканья, ни грибников. Виноват.

– А что вы здесь делали? – быстро спросил майор.

– Гулял. Собирал грибы. Потом остановился перекусить, – спокойно ответил я, показывая корзинку. – А позвольте узнать: почему вы за мной следите? Я что – попал в категорию подозреваемых?

Терехин тут же мягко отступил на исходные позиции. У него явно не было намерения со мной ссориться.

– Мальчишки участковому сказали – кто-то неизвестный по лесу бродит, – сказал он закуривая. – Поскольку уже было сделано объявление по радио, да и на станции мои люди дежурят, чтобы москвичи в лес не прошли, я решил проверить.

Интонация сейчас у него была донельзя доверительная, а выражение лица у Терехина стало бесхитростным, даже слегка туповатым: передо мной стоял эдакий недалекий милицейский ванек-служака. Это могло обмануть кого угодно, но только не меня. Взгляд выдавал майора. Цепкий, холодный взгляд. И мне стало совершенно ясно: майор зачислил меня в подозреваемые. Ну что ж. Это его работа – подозревать всех подряд.

Тем временем Терехин продолжил:

– А что касается подозреваемого, Николай Сергеич… У вас же алиби. Стопроцентное.

– Верно, алиби, – согласился я.

Майор хотел еще что-то спросить, но в эту секунду портативная рация в руке Михайлишина ожила и запищала. Он, отвернувшись от меня – конспиратор-народоволец! – нажал на кнопку и невнятно забормотал в микрофон. Потом повернулся. Лицо Михайлишина выражало озабоченность.

– Товарищ майор, вас срочно требуют в райотдел. Подполковник Прохоров.

Майор аккуратно загасил окурок и спрятал его в свою коробочку.

– Вас подвезти, Николай Сергеич? – спросил он.

Видимо, где-то неподалеку их ждала милицейская машина.

– Благодарю вас, я еще прогуляюсь.

Терехин что-то хотел добавить, но я его опередил:

– Позвольте полюбопытствовать, Петр Петрович: а почему вы все время прячете окурки?

– Да, знаете ли, старая привычка. Чтобы на месте преступления не оказалось посторонних предметов, – нехотя признался Терехин.

– А разве здесь уже что-то произошло? – спросил я с невинным видом.

– Пока что, слава богу, ничего, – буркнул майор и добавил, уже поворачиваясь:

– До свидания, Николай Сергеич.

– Всего доброго. Удачи, – откликнулся я.

Майор вразвалку пошел следом за Михайлишиным и на ходу бросил мне через плечо:

– А в лес, Николай Сергеич, пока лучше не ходите… от греха подальше…

Я промолчал: такого обещания я майору Терехину дать не мог, а врать не хотелось.

В помещении междугороднего переговорного пункта просто зримо сгущался дневной зной.

Я стоял в стеклянной будке, задыхаясь от удушливой жары. Горячий воздух нехотя проникал в легкие и, казалось, застревал там навсегда – на то, чтобы его выдохнуть, сил уже просто не хватало. Можно было, конечно, распахнуть дверь, но то, что я говорил в трубку, не предназначалось для чужих ушей. А ушей хватало: в маленьком полутемном помещении в ожидании вызова сидело и стояло полтора десятка человек. Распаренные красные лица, полуоткрытые рты, бессмысленно выпученные глаза. Все пытались как-то спастись от духоты: обмахивались газетами, вытирались платками, но ничего не помогало. Не спасал от жары медленно вращающийся под потолком вентилятор, не спасали и открытые окна, выходившие на небольшую площадь райцентра.

Молоденькая телефонистка Зиночка, сидевшая за стеклянной стойкой, тоже маялась: на белой блузке выступили темные пятна, а тяжелый пучок каштановых волос, сложенных в высокую прическу, казалось, с непреодолимой силой тянет голову вниз. Губы у Зиночки были обиженно надуты, и выражение лица говорило об одном: скорее бы закончился рабочий день.

К сожалению, для девушки Зиночки рабочий день только начался. А вот мой телефонный разговор уже закончился. И провел я его весьма и весьма плодотворно. Я толкнул плечом дверь, вышел из душной кабинки и направился к стойке, вытирая платком лоб и шею.

– Сколько с меня, Зиночка? – спросил я.

Она встрепенулась, отгоняя знойную одурь:

– Сейчас посчитаем, Николай Сергеич.

Девушка потыкала пальчиком в кнопки калькулятора и несколько озадаченно на меня взглянула:

– Ох, да вы просто разоритесь, Николай Сергеич! С вас триста восемьдесят шестьдесят.

Я открыл портмоне и протянул ей деньги. Отсчитывая сдачу с пятисотенной купюры, она улыбнулась:

– Небось родственникам звонили?

– Да, родственникам.

– Сибирь. Далековато они у вас живут. Как они там?

– Да так, по-разному. – Я не был расположен обсуждать свой телефонный звонок. Тем более что звонил я отнюдь не родственникам.

Протягивая сдачу, девушка заглянула в мою корзинку:

– Много беленьких нарезали?

– Увы, Зиночка, не успел. Вы же знаете о милицейском запрете. Мои грибы в лесу остались.

Я попрощался с Зиночкой и направился к дверям.

Я вышел на крыльцо телеграфа, под козырек, и прищурился – солнце казалось особенно ярким после полумрака телеграфа. Передо мной лежала небольшая пыльная площадь – центр деловой активности нашего райцентра. На ней помимо почты и телеграфа находились продуктовые и промтоварные магазины и сбоку ряды крытых прилавков – небольшой местный рынок. За последние годы рядом с рынком, как грибы после дождя, выросли коммерческие киоски.