– Что вы! – замахала Лидия Андреевна руками. – Ни в коем случае!

– Но это очень важно, поверьте мне на слово, Лидия Андреевна. Я отниму у него пять минут, не больше.

– Нет, – сказала она, как отрезала. – Это невозможно. Он вообще ни с кем со вчерашнего вечера не разговаривает. Тем более мы его сейчас в город увозим. Подальше от этого кошмара! Извините, Николай Сергеич, но… Нам пора.

Она снова нервно оглянулась.

Я проследил направление ее взгляда и только теперь заметил за стеклом машины бледное, и потому почти неузнаваемое, лицо Андрюши Скокова.

– Ну что ж… Хорошо понимаю вас. Всего доброго.

– Спасибо, спасибо, Николай Сергеич, – сказала она и почти бегом бросилась к машине.

Я посмотрел ей вслед. Делать было нечего. Я развернулся и зашагал прочь.

Я постарался сделать так, чтобы никого не повстречать на своем пути к озеру. Любопытствующие дачники могли помешать задуманному.

Поэтому я двинулся к Марьину озеру не по обычной дороге грибников и купальщиков – прямиком через сосновый бор, а обогнул поселок по дуге. Миновал станцию и мимо пустынной платформы – как раз ушла московская электричка – пересек запасные пути и, пройдя краем поля, оказался в густом подлеске, за которым начинался уже густой смешанный лес, со всех сторон окружавший озеро.

Недалеко от переезда, за железной дорогой я увидел милицейский джип и около него казавшиеся издалека крохотными фигурки людей в штатском. Они бродили по дороге и полю, время от времени наклоняясь и что-то рассматривая. Судя по всему, это и было место, где вчера напали на Андрюшу. Второй милицейский джип я заметил еще раньше. Он стоял возле станционной платформы. В нем сидели милиционеры в форме и с автоматами.

Да, судя по всему, Петр Петрович Терехин основательно взялся за дело. Впрочем, милицейские дела сейчас меня интересовали меньше всего.

Я углубился в лес и по узкой, еле приметной тропке пошел в сторону озера, ориентируясь по солнцу. Впрочем, я знал: эта тропинка непременно выведет меня к Марьину озеру. Под ногами похрустывали высохшие сосновые иглы. В это утро в лесу царило какое-то непонятное безлюдье. Странно, но я совершенно не слышал привычных аукающих криков грибников. Не говоря уже о том, чтобы навстречу попался кто-нибудь с лукошком или ведерком.

Очень странно.

В лесу царила тишина, лишь изредка нарушаемая голосами птиц. Я не ощущал присутствия людей. Вдвойне странно, если припомнить, что сегодня воскресенье. А значит, в лесу должны быть не только местные грибники, но и многочисленные приезжие из Москвы: наши места испокон века считаются грибными. Грибов, кстати, было много. И это несмотря на то, что последнюю неделю стояли на редкость жаркие дни. Совсем недалеко от тропинки я заметил и подберезовики, и красные. А на небольшой полянке в тени одинокой березы красовалась целая стайка белых, сразу десятка полтора. Я их сразу увидел – старческая дальнозоркость помогла.

Но сейчас мне было совсем не до грибов.

Я шел к Марьину озеру. Туда, где, по рассказу Станиславы, она позапрошлой ночью впервые ощутила чье-то незримое присутствие. И если я не ошибаюсь в своих умозаключениях, то вскоре должен кое-что обнаружить. Я остановился. Огляделся по сторонам, сориентировался и, свернув с тропинки, взял левее – там, по моим расчетам, должна была находиться поляна, где моя внучка со товарищи весело проводили время в ту достопамятную ночь.

Следы пикника я обнаружил сразу же, едва вышел к берегу. Кострище, следы от палаточных колышков, мусор и пустые бутылки. Они, естественно, не успели за собой убрать – ведь, судя по рассказу Стасиных подружек, милиционеры похватали их в одночасье.

Я поковырял палкой давно остывшую, уже успевшую слежаться золу. Посмотрел в сторону неподвижно застывшего озера. И опять меня поразило абсолютное безлюдье: ни купающихся, ни загорающих, ни рыбаков.

Никого.

В груди шевельнулось нехорошее предчувствие – этот первобытно идиллический, безлюдный пейзаж совсем мне не понравился. Но в любом случае – нравился он мне или нет – к делу это не относилось. Не стоило терять времени. И я пошел от берега – здесь ничего интересного для меня не предвиделось. Углубившись в редкий лес, я медленно двинулся параллельно берегу. Здесь была низинка: на кочках среди кустов вербы и краснотала торчали длинные пучки выгоревшей болотной травы. Я шел, внимательно глядя на землю, время от времени вороша траву тростью. Наклонялся, осматривал. Мне стало жарко, лицо вспотело, под ногами чавкала грязь. Продолжая поиски в этой болотистой низине, я все время оглядывался в сторону места пикника: мне было важно, чтобы оно достаточно хорошо просматривалось. Наконец я вышел на более ровное место, поросшее осинником и редкими кустами. Солнце светило сквозь верхушки деревьев, бросало яркие пятна на болотистую землю с серо-коричневыми проплешинами подсохшей грязи, которые я внимательнейшим образом осматривал.

И тут сердце у меня сначала замерло, а потом бешено заколотилось.

Я нашел то, что искал.

Присев на корточки возле одной такой высохшей болотной лужи, я уставился на глубокий, с ровными краями след, четко выделявшийся на фоне пепельной грязевой корки. Он был сантиметров тридцати пяти в длину и около пятнадцати в ширину – отпечаток огромной лапы: впереди, где заканчивались пальцы, в грязи остались клинообразные длинные углубления – следы когтей. Каждый коготь – я приложил к ним руку – был не меньше моего мизинца.

Такого я еще не видел. Никогда и нигде – ни в Африке, ни на островах Юго-Восточной Азии, ни в непроходимых болотах бассейна Амазонки, ни тем более здесь, в России. А я за свою жизнь навидался следов самых разнообразных хищников. Впрочем, понятно, что это не был след зверя. Это была очень хорошая, грамотная подделка, которую надел на ногу человек.

Значит, Андрюше не померещилось. Значит, когда он выходит на ночную охоту, то действительно переодевается во что-то вроде костюма, имитирующего волка.

Почему? Можно придумать десятки, если не сотни ответов. Но все это лишь предположения. Я поставил рядом с собой корзинку и принялся выкладывать на траву принесенные из дома предметы. Натянув на руки резиновые перчатки, я ложкой развел гипс до состояния жидкой кашицы и быстро, аккуратно заполнил им углубление от следа. Пока гипс подсыхал, я стянул перчатки и положил их в пакет из-под гипса. Пакет в корзинку я не стал убирать – он мне еще пригодится. Я присел на поваленный ствол березы, достал термос и бутерброды. Перекусил на скорую руку, отмахиваясь от комаров, потом с наслаждением закурил. Голубой дымок от папиросы поднимался вертикально вверх – полное безветрие.

Я потрогал пальцем поверхность гипса. Готово. Аккуратно вытащил из следа застывшую отливку, засунул ее в пакет из-под гипса и положил на самое дно корзинки. Туда же сложил все остальные вещи и снова прикрыл корзинку куском брезента. На случай, если кто повстречается на обратном пути и во избежание ненужных расспросов, я сорвал и бросил сверху несколько пучков травы и листья лопуха.

И в эту секунду я почувствовал, что из кустов на краю болотца за мной кто-то внимательно наблюдает. Нет, никого не было видно и слышно – застывший лес и тишина. Но за годы путешествий по разнообразным диким уголкам мира (где полным-полно всякого, не всегда безобидного, зверья) у меня непроизвольно выработалось чутье: я безошибочно могу определить, когда на меня кто-то смотрит. Даже в спину.

И сейчас я точно знал: за мной следят.

Но я не подал виду, что заметил это, спокойно поднялся с бревна, прихватив корзинку и трость. Я не оглядывался – боковым зрением я достаточно хорошо видел кусты. В эту минуту я пожалел, что не прихватил с собой никакого оружия – кроме тонкой трости у меня ничего не было. Но это не палочка-выручалочка: если в кустах действительно прячется он, убийца, то сейчас меня, пожалуй, сможет выручить лишь ружье двенадцатого калибра, заряженное патронами с пулями "бреннеке".