- Ладно, - вовремя вставил в жуткую паузу слово Борис. – Так ты идешь к нам, или что?

- А так не отдадите папку, нет? – коварно ухмыляюсь, прищурившись: конечно, и без того заранее зная ответ.

Пожал плечами (искренне). Кивнул в сторону дверей в «зал».

- Что сказал?

- Не отдаст.

- Ну, - виновато поджимает губы. – Хозяин-барин. Его инициатива, его усердия, его средства. А я сам, как-то не подумал об этом, не заморачивался. Прости…

- Да нормально всё, - понимающе смеюсь. – Куда там? Я и так… за прошлое еще не отблагодарила.

- Прошлое? – нахмурился.

- На складах.

- А, это? Не чуди – сам дурак. Да и с ментами выручила. Кстати, это тоже – одна из причин, почему мы тебя сюда зовем. И, вообще, не дури. Никто тебя не тронет! Обещаю. Ерёмов – тоже нормальный. С закидонами, местами грубый, но нормальный. Так что переодевайся – и за стол.

- Вам-то, какая выгода? Почему ни один не скажет правду?! – не выдерживаю, и даже уже грублю: - Ностальгия, развлечения – я всё понимаю, всё это хорошо. Но мало, понимаешь? Что на самом деле нужно от меня?

Оторопел от таких перемен Борис. Вздох – и пожал плечами, всё так же на своей волне неподдельной доброты:

- Ну, если честно, - почесал затылок. – Ты этот вопрос ему задай, - кивает головой на дверь. - Ерёмову. Это – его придурь, из эпопеи того, что сам чёрт не разберет.

Замотаться, да рачительней, в огромную простыню – и вплотную подойти к двери.

Черт, я не то, что открыть, даже коснуться ручки боюсь. За полотном – чужие. И я, голая, на войну иду...

Звонко вздохнуть, сдерживая панику. Если что, к Боре подсяду: за таким шкафом – меня практически и видно не будет.

И вновь смех, на мгновение дружным строем прерывая беспардонный шум-гам веселой беседы.

Черт, Ерёмов. Сейчас я даже не против твоей «сверх чувствительности». Или, может, ты про меня уже забыл?

- А х*р с ним! – невольно, хоть и тихо, но в голос вырвалось.

Выдох – и пнула от себя полотно.

Тотчас все обернулись.

Ноги мои невольно подкосились, а по телу… побежала предательская дрожь.

Задыхаюсь. Сердце бешено колотится. Боюсь и шаг ступить. Человек двадцать, если не больше, собралось за громадным столом, что едва не ломился от изобилия блюд. Удивительно, но даже (действительно) и самовару с баранками здесь нашлось место.

- Ну, что ты?.. - наконец-то реагирует кто-то.

Поднимается и, не слишком ловко, пытается выбраться из-за стола: перелезть через лавку (скованный полотенцем, завязанным на пояснице). Еремов. Шаги ближе.

Меряет, скользит взглядом по моим плечам, рукам, до половины открытой груди. Невольно свожу, скрещиваю руки, обнимая себя, скрывая лишнее от посторонних глаз. Но куда их деть? Рубцы от ожогов, от порезов, а там и вовсе – выглядывает шов  после операции…

Нервно сглотнул, наконец-то ожив. Вдруг обнял за плечи и повел к столу.

Поддаюсь.

Попытка пустить взгляд около – в поисках Бори, но тщетно: глаза разбегаются, целый ряд незнакомых лиц. А затем и вовсе напор Гриши – присела на скамью… как раз рядом с его местом. И снова сражение с полотенцем – ржет, как и остальные над его корявостью.

- Не быть тебе балериной, Гриш! – кинула какая-то девушка шутку.

Смеются.

- Да и атлетом! – вставляет слово уже кто-то другой.

- Балеруном, тогда уже… - едва слышно шепчу язвительное, слегка, правда, с опозданием.

Услышала та, или прочитала по губам, но косой, недовольный взгляд на меня метнула.

То ли еще будет, если узнают, кто я.

Но вдруг, словно почувствовав, а может, и заметив всё это – не знаю, обнял меня за плечи Григорий и заботливо прижал к себе.

Поддаюсь. Не сопротивляюсь. Отчего-то меньше всего хотелось его, или Борю сейчас шпынять: в таком аду… и без того жарко, особенно мне – уродине.

- Кстати, Тамара, - отозвался какой-то незнакомый голос. – Что там Фирсову наплела?

Обмерла я в страхе, словно меня, ведьму, сейчас вся инквизиция разоблачит. Испуганный взгляд около, ища источник: однако, уже буквально каждый застыл, с интересом наблюдая мою реакцию и ожидая ответ. Отыскала уже даже Борю: сидел по ту сторону, чуть левее… с какой-то пышногрудой, белобрысой красавицей.

- Оно тебе надо? – внезапно гаркнул Ерёмов и, нарушая немую паузу, потянулся вилкой к нарезке. – Х**и застыли? – гневно рявкнул уже, не выдерживая. – Пейте, жрите!

- И что, теперь и вопроса не задать? – отозвался тот же голос с укором, но сдержанно, уступая. Оправдываясь.

- Не к вам она пришла, вот, б****, и отъе****сь! – миг и принялся жевать отвоеванный трофей.

- Гриш, ты че? – торопливо отозвался Борис, желая сгладить неловкость. – Перепил что ли, или что?

- Ты хочешь поговорить? – кидает злобное ему, не скрывая агрессию.

- О-о… всё понятно, - махнул товарищ на него рукой.

- Ты сейчас домашешься! – не сбавляет оборотов Ерёмов.

- Соврала, - громко, резко, дабы остудить пыл.

Обрушили все взгляды на меня, повернулся ко мне и Гриша.

Шумно сглотнуть слюну от волнения и продолжить:

- Сказала, что домой поехала. Будто у меня там какие-то документы по Евсееву остались, еще с прошлого раза.

- По маньяку, - уточнил Борис.

- А-а… - затянули многие.

- Ну, молодец, - вдруг схватил рюмку тот, кто и затеял всю эту неловкость. – Так выпьем же за наших!

- Угомонись! – рычит Ерёма.

- Да всё нормально, - отдергиваю его словом. Взгляды тотчас невольно встретились, отчего резко осеклась, отвернулась из-за смущения я.

Глава 7. Девочки и мальчики

Ох, уж эта банька: то девочки, то мальчики, то вперемешку… И меня барышни все пытались затащить. Если бы не грозный взгляд Гриши, то не за что б не отступили от затеи, думая, что, когда отнекиваюсь – шучу: прибедняюсь, играю, дразнюсь; боюсь, в конце концов, но уж никак не… отчаянно прошу смилостивиться и оставить меня в покое.

Но недолго счастье было. Дверь распахнулась - и без стука буквально ввалилось несколько мужчин: причем в верхней одежде и в обуви. Девки вмиг (обученные) вскочили с лав и гуськом, погоняя одна другую, потащились в парилку. Схватили и меня за руки.

Не сопротивляюсь, но в ужасе смотрю на Ерёмова…

Кивает мне с виноватым видом.

- В душевой посиди, - читаю по губам.

Но какая душевая, когда целая орава развеселых девиц? Буквально морем меня, волной затянули внутрь парилки.

Тотчас сбросили с себя полотенца, простыни – и развалились на скамейках.

Теснюсь в углу и я.

- Раздевайся, - хохочет одна из девушек, попытка проявить напор, но моя резкость тут же ее останавливает. Скривилась – но подчинилась. Вернулась на свое место обратно.

- А ты, - вдруг отозвалась другая, - от кого?

- В смысле?

- Дура, - хохочет та, которую я «поддела» с балериной тогда. – Она не по этой части.

- А-а, - ведет щекастая. – А то я думаю, какое-то незнакомое  лицо. Да еще и… Ереме – калеку?

- Ты че, больная? – вступается (на удивление) та же.

Поежилась я, прячу смущенно взгляд.

- Не ну, а что? Сами не видите? Ниже шеи – места живого нет, - пожимает плечами. – Ну, если она – ущербная, что я сделаю?

Резко встаю, шаг ближе. Глаза в глаза (напряглась «защитница», не то за меня, не то за нее):

- Я-то, может, и изуродована, …но никак не ущербна, в отличие от тебя, не имеющей мозга.

Резвый разворот – и пошагала на выход.

Глубокий, свободный вдох – подойти к душу. Включить воду на полную катушку. Присесть рядом на скамью, бесцельный взгляд пред собой.

- Ты прости ее, - вдруг послышалось сзади. Шаги ближе. – Она, и вправду, дура.

Поднимаю глаза.

Та самая «защитница». Надо же?