– Мне доложили, что Мария Дмитриевна не проявила понимания по вопросу ядерных испытаний, – припомнил Хрущёв. – Вопрос решался на Совете министров, ко мне, помнится, обращался Суслов, незадолго до ареста – его и прочей кодлы, предлагал рассмотреть персональное дело Ковригиной, я ему отказал, так как не видел для этого оснований...

   (В реальной истории персональное дело таки рассматривали http://museumdom.narod.ru/bio10/kovrigina.html)

   – Тогда слушай, как оно на самом деле было, – сказал Серов. – Мария Дмитриевна против ядерных испытаний действительно возражала, и правильно – взрывы в атмосфере устраивать – идиотизм и преступление, взрывать надо под землёй. Её ошибка – она пошла с этим вопросом к Суслову. А параллельно ещё предложила сократить аппарат 4-го управления Минздрава. Суслов засуетился, приказал перекрыть Ковригиной доступ к данным Госкомстата – министру здравоохранения перекрыть доступ к медицинской статистике – это надо было додуматься?!

   С персональным делом ты его обломал, тогда он зашёл с другой стороны – среди прочего подсунул Косыгину свою докладную записку, где вопрос был представлен, скажем так, сильно однобоко, с идеологической точки зрения. Алексей Николаич дал резолюцию «Разобраться и доложить». Суслов подключил к делу военных. Вот и разобрались... Тебе тогда не до того было, ты к визиту де Голля и сессии КС ВЭС готовился.

   – Почему прямо на меня не вышли? Ты куда смотрел? – возмутился Хрущёв.

   – Ты, Никита Сергеич, удивишься, если узнаешь, сколько важных вопросов без твоего ведома вообще решается, в аппарате ЦК, на уровне отделов, – ответил Серов. – Мне ведь тоже об этом никто не докладывал в тот момент, это я уже потом нарыл.

   – Херня какая-то с Ковригиной получилась, – Хрущёв озадаченно почесал лысину.

   – Да уж, лучше не скажешь, – согласился академик Келдыш. – Вообще, я считаю, это – наше упущение, и большое, что мы до сих пор не дали полной информации по «Тайне» никому из медиков, а только ограничились передачей технологий, справочников и учебников из ИАЦ в профильные институты.

   – Пожалуй. Но по фармацевтике и медтехнике результат и без того вышел впечатляющий, а посвящать в «Тайну» лишних людей в общем-то опасно, – пояснил Серов.

   – Но и оставлять такую важную отрасль, как медицина, без куратора, с нашей стороны было неразумно, – возразил академик. – Увлеклись каждый своей тематикой, а оценить картину в целом – компетенции не хватило. На мой взгляд, Мария Дмитриевна – как раз тот человек, которому можно было бы поручить деятельность куратора медицины и биологии.

   – М-да... С Косыгиным я поговорю, – решил Хрущёв. – Вопрос о возвращении Ковригиной на должность министра поставлю на Президиуме и в Совете министров. Иван Александрович, проверь её по своей линии. Хоть я и уверен, что доверять ей можно, но порядок есть порядок.

   – Проверю, конечно, – подтвердил Серов, – но у меня тоже в её отношении сомнений нет.

   Анатолий Петрович Александров, по счастью, оказался в Москве, и приехал в Кремль уже через час.

   – Здравствуйте, Анатолий Петрович, проходите, – пригласил Хрущёв. – Хотелось бы, конечно, побеседовать с вами при более приятных обстоятельствах, но выбирать, извините, не нам.

   – Мне сообщил Григорий Трофимыч, когда вызвал, – ответил Александров. – Всё так неожиданно случилось...

   –Да уж... – Первый секретарь лишь мрачно кивнул. – Поскольку вы – заместитель товарища Курчатова в Институте атомной энергии – вам и дела принимать. С Академией Наук, – он кивнул на сидящего молча Келдыша, – вопрос согласован.

   – Понял, – коротко ответил Александров.

   – Разговор у нас, вообще-то, будет не об этом, – продолжал Никита Сергеевич. – Игорь Васильевич был не только руководителем нашего атомного проекта. Он умел мыслить, как настоящий государственный деятель. Имел допуск к самой важной для страны информации. Руководству страны необходим человек, который смог бы заменить его и в этом качестве тоже.

   – Если вы считаете меня кандидатом, подходящим под ваши требования, я сделаю всё возможное, всё, что в моих силах, – заверил академик.

   Иван Александрович Серов положил перед ним красный бланк:

   – Прочтите внимательно, мера ответственности – наивысшая. Степень секретности – тоже.

   Александров слегка удивлённо приподнял бровь, внимательно изучил бланк, расписался и поставил дату.

   – Теперь вам пора узнать самое главное, – сказал Хрущёв. – В начале октября 1953 года я получил посылку. Она содержала образцы электронной техники и информацию, которая изменила очень многое. С того момента, фактически, история страны пошла другим курсом. Вот, прочтите, – Первый секретарь протянул академику планшет, где было открыто письмо Веденеева.

   – Что это? – академик озадаченно вертел в руках планшет с прикрученным снаружи изолентой никель-металлгидридным аккумулятором местного производства, заменившим вышедший из строя литий-ионный аккумулятор

   – Это – планшетная ЭВМ, – пояснил Хрущёв. – Аккумулятор мы сами прикрутили, родной вышел из строя.

   – Ничего себе! Это у нас делают? Где такое купить можно? И что это за экран такой?

   – Вы читайте, читайте, сами поймёте, – ответил Никита Сергеевич.

   Александров пробежал глазами первый абзац и изумлённо посмотрел на Хрущёва.

   – Это что, шутка такая? Или проверка?

   – К сожалению, не шутка и не проверка, – покачал головой Хрущёв. – Нам пришлось принимать срочные меры, по всем отраслям народного хозяйства, во внутренней и внешней политике.

   – Так это... Погодите... Эта вот штука... Это что, «оттуда» прислано?

   – Да, именно «оттуда», – ответил Келдыш. – Нашим электронщикам до этого уровня пока что дальше, чем до Луны.

   Александров молча дочитал письмо до конца, затем вернул планшет Первому секретарю:

   – Знаете, а мне приходило в голову нечто подобное, – признался академик. – В 56-м, когда мы обсуждали те, якобы гипотетические, аварии на АЭС. Уж слишком правдоподобные были приведены подробности... То есть...

   Александров вдруг осознал правду и почувствовал холодок, пробежавший по спине. Его передёрнуло:

   – Так это были... не гипотетические аварии?

   – К сожалению, нет, – мрачно ответил Хрущёв. – США, Три-Майл Айленд, 28 марта 1979 года, СССР, Чернобыльская АЭС, 26 апреля 1986 года, Япония, АЭС Фукусима-1, 11 марта 2011 года. Кроме того, есть подборка информации по радиационным авариям на атомных подводных лодках, к сожалению, все случились у нас.

   – Так... поэтому вы тогда распорядились сразу ставить на 627-м проекте титановые парогенераторы? – догадался Александров.

   – Да, нержавеющие постоянно текли, не стоит нержавеющая сталь в таких условиях, – пояснил Хрущёв. – Вы с Николаем Герасимовичем Кузнецовым поговорите, ему тоже всё известно. Он полную информацию по авариям на лодках получил.

   – Он – тоже? А.... кто ещё.... в курсе?

   – Сейчас вас Иван Александрович проинструктирует, с кем и о чём можно говорить, потом вас отвезут в Информационно-Аналитический Центр, там ознакомитесь с информацией общего характера, и конкретно по вашему профилю деятельности, – ответил Никита Сергеевич. – У меня к вам просьба: мне нужно понять, что случилось, почему умер Игорь Васильевич, несмотря на все принятые врачами меры. Через неделю будет совещание по атомной тематике, я жду вашего доклада о положении дел в отрасли, и по последним работам Игоря Васильевича. Мне докладывали, что он говорил незадолго до смерти с товарищем Векслером, подозреваю, что у них возникли какие-то сложности с проектом «РУНА-Т». Вот этот момент и надо выяснить.

   – С Векслером поговорю сегодня же, возможно, придётся съездить в Северск, посмотреть всё на месте, – предупредил Александров.

   Доклад о проблеме с промышленным образцом реактора-ускорителя, строившемся в Северске, Анатолий Петрович сделал перед совещанием, так как в ходе доклада ему пришлось ссылаться на документы из ИАЦ.