— Иди на паровоз, скажи машинисту, чтобы шел в депо отдыхать.
Сидя в вагоне, Лазо вспомнил про письма, переданные ему Матвеевым. Одно из них было написано размашистым почерком, и в каждом слове — ошибка. Не пожелав взглянуть на подпись, он с трудом разбирал строки:
«Дорогой товарищ Лазо! Я пишу уже по-русски. Видел Аду, говорила, что ты командуешь фронтом против атамана Семенова. Желаю тебе успеха. Как дерутся мадьяры? Пусть политработники учат их русскому языку. Если меня отпустят, то приеду командовать интернациональным батальоном. С коммунистическим приветом».
Лазо дважды прочитал письмо, но разобрать подпись не смог. И вдруг догадался: да ведь это Мате Залка! «Какой молодец, — подумал Сергей Георгиевич, — так быстро научился писать по-русски».
Другое письмо было написано мелким каллиграфическим почерком:
«Любезный Сергей Георгиевич! Пишет вам бывший красноярский телеграфист Алексей Алексеевич Семибратов. Много воды утекло в Енисее с тех нор, как вы уехали. Слышали про вас, что вы командуете Даурским фронтом и на этом поприще у вас большие успехи. До последнего времени я начальствовал в почтово-телеграфной конторе, а сейчас переехал в Иркутск, потому что чехословаки подняли мятеж и расстреливают всех коммунистов. Я хотя и сочувствующий, но не хочу оставаться с царскими приспешниками.
Имею сообщить вам, любезный Сергей Георгиевич, что ваша знакомая Ада Лебедева погибла. Дело было так. Третьего июня между красноярскими большевиками и чехословаками произошли бои у Мариинска и Клюквенной. Крепко дрались красноярцы, но чехословаки победили, потому что их было несчетное число. После разгрома рабочие вернулись в город и тайно стали вести борьбу с контрреволюцией. Собрались они в лесу за Николаевской и начали митинговать, но на них напали белогвардейцы и многих арестовали, в том числе и вашу знакомую Аду Лебедеву. Когда ее вели в тюрьму, она смело кричала: «Вас презирает народ. Вы изменники родины!» К ней подскочил офицер и изрубил шашкой. Ох, и жалко ее было, Сергей Георгиевич. Не гневайтесь, что написал вам.
Перед глазами Лазо промелькнул Красноярск со старыми уличками, Енисей, Черная сопка. Он вспомнил Аду в меховой шубке с муфточкой… Вот она быстро опустила в его карман записку и исчезла, вот он видит ее в соборе, и они вместе выходят на морозный воздух, и ее теплая рука сжимает его пальцы… Потом промелькнули первые дни революции в Красноярске, каждый день был почему-то связан с Адой… А теперь ее нет в живых…
На глазах слезы.
«Ничего, Сергей, — сказал он самому себе, — не стыдись их. Погиб человек, с которым связаны твои первые шаги в революции. Ты никому не говорил, что любишь ее, даже ей самой, может, она и не догадывалась, что у тебя к ней было первое чувство в жизни. Но больше ты не увидишь Ады… А мстить за нее ты должен… А если у тебя родится дочь, то назови ее Адой».
В дороге командующий узнал, что Верхнеудинск пал, а члены Центросибири проследовали в Читу. Вдоль железнодорожного полотна брели усталые красноармейцы, многие без винтовок. Фронт больше не существовал. Лишь на станциях и разъездах разрозненные отряды героически сдерживали натиск врага.
На станции Хилок к Лазо пришел Агеев.
— Дальше не пускают, товарищ главком, — доложил он, волнуясь. — Впереди наш бронепоезд.
Лазо понимал, что никаких полков в его распоряжении нет и никто ему их не даст, но сопротивляться чехословацким мятежникам и белогвардейцам надо решительно.
Вызвав начальника штаба, он приказал ему добраться до командира бронепоезда и узнать обстановку. Только через час начальник штаба возвратился и доложил:
— Сто двадцать курсантов Читинской школы красных командиров и бронепоезд — вот силы фронта.
— С этого и начнем, — сказал Лазо с присущей ему деловитостью. — Проводите меня к бронепоезду.
Командир бронепоезда, балтийский матрос в полосатой тельняшке и в бушлате, со светлым чубом, выбивавшимся из-под бескозырки, плотный, здоровый, напоминавший чем-то Фрола Балябина, покосился на командующего и развязно пробасил:
— Поздно пожаловал, товарищ… Впрочем, и без тебя управимся.
— Молчать! — возбужденно крикнул Лазо.
— Чего молчать? Теперь не царское время. И цыкать на меня нечего.
— Я отстраняю вас от командования. Идите в Читу, явитесь к председателю ревкома Матвееву и доложите ему, что командующий Прибайкальским фронтом Лазо прогнал вас с бронепоезда.
— Это за что же? — вскинулся матрос, пожалев о своей грубости.
— Выполняйте мое приказание! — бросил Лазо и обратился к начальнику штаба: — Наводчиков орудий ко мне! И десять курсантов!
Через несколько минут в бронепоезд влезли несколько человек.
— Здравствуйте, товарищи! — спокойным голосом, словно ничего не произошло, встретил их Лазо. — Я назначен командующим фронтом, а фронта, по существу, нет. Но надо во что бы то ни стало задержать врага. Среди вас есть подрывники?
Курсанты молчали, глядя на незнакомого человека.
— Есть? — переспросил командующий.
И вдруг послышался голос матроса:
— Товарищ Лазо, прикажите — что угодно взорву.
— Ла-зо! — пронеслось среди курсантов.
— Да, товарищи, это я! Мы будем отходить, но как можно медленней, взрывая на каждой версте железнодорожный путь, а где возможно — наносить врагу удары. Артиллеристы явились?
— Мы здесь! — отозвались сразу трое.
— Без моей команды не стрелять, снаряды беречь! Я сам сейчас осмотрю всю местность.
— Разрешите вас сопровождать, — попросил матрос.
Лазо, делая вид, что не слышит, сказал курсантам и артиллеристам:
— Вы свободны! Если среди ваших товарищей найдутся подрывники — пришлите их ко мне.
Когда курсанты ушли, матрос виноватым голосом попросил:
— Товарищ командующий, в Читу мы все равно придем, и я ваше приказание выполню. А сейчас позвольте мне начать взрывать железнодорожное полотно. Ну, не гневайтесь на меня.
— Как вас зовут?
— Машков, Виктор Иванович.
— Виноваты?
— По всем статьям.
— Идите за мной!
Они вышли из бронепоезда.
— Где бы тут устроить себе наблюдательный пункт?
— На водокачке, — предложил Машков.
— Пожалуй, вы правы.
Прильнув к биноклю, Лазо увидел цепи чехословацких мятежников и даже вражескую батарею.
— Машков!
— Я! — стремительно отозвался матрос.
— Передать артиллеристам, чтобы ударили из двух пушек по три снаряда. А вам — отдельное задание: в версте от нашего бронепоезда — поворот, так вот на повороте спилите телеграфные столбы, провод унесите и взорвите полотно в нескольких местах. В помощь возьмите себе трех курсантов. И не забудьте дать артиллеристам координаты. — Лазо быстро написал что-то на бумажке и передал Машкову. Тот прочитал:
«Стрелять батарейными залпами вправо 0,40, прицел 6,0 по три снаряда».
Машков никогда не давал артиллеристам координат, а только говорил: «Дайте им огонька!» А этот, видимо, знает свое дело.
— Вы артиллерист, товарищ главком?
— Приходилось изучать.
— А я думал, что штатский.
— Скажите, Машков, вы долго командовали бронепоездом?
— Командира убило на прошлой неделе, я и стал командовать.
В этот день неприятельская батарея взлетела в воздух. Машков разворотил железнодорожный путь, и это задержало чехословацких мятежников в трех верстах от станции Хилок.
Ночью Машков, проникнувшись уважением к командующему, сидел подле него на табурете и не сводил с него глаз. Машкову понравились в Лазо бесстрашие и спокойствие, знание артиллерийского дела и уверенность, с какой он отдавал приказания.
— Товарищ главком, вы, видать, специалист по артиллерийскому делу? — тихим баском спросил Машков. — Учились или просто так…