Она, как бы передавала в надёжные руки будущую жену старшего сына, ведь у них с Олей за долгие годы всё было отлажено до мелочей.

Зачастила во двор к Фросе почтальонша Надя, которой очень нравилось самолично вручать в руки редкие в их Поставах письма.

Она надеялась почерпнуть лишнюю информацию, такого количества писем никто на её участке не получал, при чём письма были с разных концов Советского Союза, а ещё, вовсе небывалое дело, из-за границы.

К сожалению, эта гордячка не хотела ничем делиться, поэтому она могла только кое-что выудить из Оли, но, похоже, и та не много знала.

Фрося часто до самой ночи перечитывала письма или отвечала на них.

Виктор в своём коротком послании, как и ранее, был сдержан и немногословен.

Сообщал, что плавание проходит по намеченному плану и вряд ли что-то может ему помешать в августе приехать к ней в Поставы на свадьбу к Стасу.

Недоумевал о её поездке в Москву неизвестно к кому и собственно по какому поводу.

А дальше, шли ещё более неприятные слова — он упрекал её в том, что она, лучше бы съездила в Витебск и познакомилась с его матерью, ведь он уже предупредил ту о своей женщине.

Он надеялся, что она выкроет в ближайшие дни время и осуществит всё же эту поездку: «Обнимаю и целую, Виктор.»

Фрося несколько раз на вкус попробовала последнее прощальное предложение Виктора в письме и ей оно показалось пресным.

Да и тон письма ей совсем не понравился.

Как же так, они ведь едва знакомы, толком даже не изучили друг друга и когда было.

Разве он знает её характер, вкусы, привычки… — что можно узнать о человеке посещая рестораны, театры, музеи или находясь в жарких объятьях, когда готов всё отдать и всё забыть, наслаждаясь страстной близостью, тем более, такой редкой в её жизни.

Фрося непроизвольно покраснела возвращаясь мыслями в Ленинград, в номер её гостиницы и в объятья к Виктору, и тут же простила холодный тон письма и не справедливые упрёки.

Ладно, время покажет, новая встреча, возможно, всё расставит по своим местам.

Глава 51

Неожиданно пришло письмо от Андрея, и неважно, что в нём он явно хотел покрасоваться перед матерью, мол, знай наших, бравировал своими успехами и не стесняясь, с иронией глумился над матерью братьями и сестрой, подчёркивая их забитость.

Хвалился в захлёб, как его тут ценят на работе, красуясь охотничьими и рыбацкими удачами.

Особенно не понравилось, как её сын подтрунивал над дочерьми Аглаи, которые, по его выражению: «…деревенские Дуньки собрались ехать покорять столицу сидят неотвязно над книжками, как будто можно наверстать упущенное за годы или то, что бог не дал.

Я, правда, с ними слегка штудирую материал, а вдруг повезёт и проскочат, девчонки, в принципе, неплохие…»

Фрося по тону письма определила, что сын находится в душевном раздрае, бравада эта вся носит напускной вид, что-то тяготит Андрейку, главное, к брату на свадьбу собирается приехать и это уже хорошо.

Пришло письмо и от Ривы, в котором она благодарит за фотографии, и за чуткое благородное сердце Фроси, и радуется тому, что её Ханочка прислала ей душевное письмо с фотками:

«…Фросенька, сижу вечерами около зеркала и всё больше нахожу сходство дочери со мной и душа рвётся оттого, что не могу прижать к груди свою девочку, пока остаётся только любоваться ею на фотографиях…»

Ну, что тут скажешь, понять её можно, а вот помочь вряд ли.

От Анютки пришло сразу два письма, первое, похоже, задержалось где-то в пути.

Дочь пишет в восторженных тонах о природе Крыма, о том, как они с ребятами и девчонками работают на сборе вишни и черешни, а скоро собираются переехать на виноградники, где будут снимать урожай, предвкушая, как налопаются виноградом, потому что на вишню она уже смотреть не может:

«…Мам, если бы ты сейчас меня увидела, то не узнала, я так загорела, что стала похожа на настоящую цыганку, мы ещё умудряемся купаться в Чёрном море, какая это благодать, а вечером у нас остаётся ещё сил посидеть у костра и попеть с ребятами под гитару…»

Да, похоже, девочке там хорошо, правильно сделала, что настояла, на поездке Ани со стройотрядом, хотя конечно её очень не хватает здесь, не с кем даже словом перемолвится, а столько вокруг событий…

Ну, а что там пишет Клара Израилевна?!

Ага, это письмо похоже на доклад или отчёт.

Фрося читала и улыбалась, представляя манеры, жесты и речь бабушки Сёмки:

«…Доррогуша, сын твой в полном поррядке, хоррошо кушает, игррает с девочками, каждый день я с ним занимаюсь чтением и письмом, прравда он больше любит ррисовать…»

Да, с Сёмкой она, как говорится, «попала в десятку», обе стороны от общения получают наивысшее наслаждение и ей от этого тепло на душе.

О, Аглаша уже в Москве, что она мне пишет, боже мой, хоть бы девочкам повезло с поступлением, они же, в конце концов, не в артистки метят:

«…Фросенька, милая подружка, я так близко уже от тебя, даже не верится, что между нами какая-то ночь на поезде.

Бог даст, и мы с девчонками к середине августа подкатим к тебе, готовь побольше чая и выспись, как следует, на несколько ночей нам точно хватит разговоров…»

Ах, милая моя подруженька, как я по тебе соскучилась, хватит и чаю, и кофе, и какао, и парного молочка…

До глубокой ночи Фрося засиделась над прочтением и обдумыванием содержания писем.

Надо ложиться уже спать, а то завтра рано подниматься, а впрочем, что нельзя обо всём этом и другом подумать во время работы на огороде и в сарае…

Чем ближе приближалось время к свадьбе, тем тревожней становилось на сердце у Фроси.

Она сама не могла объяснить себе, что с ней происходит, то ли это недомогание или предчувствие каких-то неприятностей, почему сердце ни с того ни с сего начинало стремительно биться раненой птицей в клетке, то вдруг замирало и ей казалось, что не хватает воздуха.

Порой закрадывалась мысль, а не посетить ли врача, ведь после тяжелейших родов Стасика и двух других благополучных, она ни разу не была на приёме.

Соседка Оля, которой она полушутя пожаловалась на своё состояние, принесла от свекрови домашней настойки валерьянки и других каких-то трав, Фрося пару дней попила, и сердце как будто отпустило, но щемящая тоска и тревога остались.

Хорошо ещё, что за хозяйством теперь в больше мере приглядывала Нина, а то будущая свекровь как-то поникла обуреваемая тяжёлыми мыслями и неважным самочувствием.

Тут и Стасик сполошился:

— Мам, ты не напрягайся особо, Нинка справится, не лезь на солнце, а то так и свадьбу порушишь.

Фрося засмеялась:

— Сыночек, не волнуйся до свадьбы дотяну, как я могу вам свадьбу расстроить, чай не враг.

— Мам, так я не то хотел сказать, ты всегда всё в смех превращаешь, скоро гости начнут приезжать, вот тогда тебе хлопот и хватит, а мы сами тут управимся, я ведь Нинке помогаю, тяжёлое не даю таскать.

— А, что сынок уже и так…?

— Ну, наверно да, а может быть ещё и нет…

— Да, ладно сынок, свадьба то через две недели, никто ещё ничего не заметит.

Ох, Стас, оказывается я скоро и бабушкой стану, молодчина, ничего не скажешь, мужик!

Стасик опустил голову.

— Ну, мам, так получилось…

— Получилось и получилось, не дети ведь, в добрый час сынок.

Кстати, на базаре нынче папаню твоего видала, пригласила на свадьбу, он и так не очень-то разговорчивый, а тут вовсе дара речи лишился, смотрел на меня, как очумелый, чуть у него последний глаз не вылез.

Покивал, покивал и пошёл своей стороной, так я ничего и не поняла.

Ладно, это его дело, я пригласила…

— Мам, так я ведь не настаивал, это твоя идея.

— Знаю, знаю сынок, но мне как-то на сердце стало полегче, после того, как я его пригласила к тебе на свадьбу, чувствую я иногда себя виноватой перед ним за тебя.

Причин для переживаний и впрямь особо не было никаких, продукты, спиртное, посуда и прочие мелочи уже ждали своего часа, расставленные в их хате по всем укромным местам.