Завалишин, мрачный, заперся в своей каюте.

Лазарев вынужден был капитулировать. «Крейсер» вышел в море, но уже без Кадьяна… Любитель мифологии был списан на другое судно.

Характерно, что по прибытии в Кронштадт Лазарев, боясь нагоняя со стороны Морского министерства, даже не донес о двух бунтах на «Крейсере». Так первые матросские бунты кончились полной победой восставших. Но не так было в последующие разы.

Никогда портсмутские лодочники не зарабатывали такие бешеные деньги, как в пасмурный день 13 октября 1827 г. Весь город бросился в порт «смотреть на русских бунтовщиков». Газеты, пользуясь случаем, трубили:

— Бунт в русском военном флоте! Бриг «Усердие» из числа русской эскадры, стоящей на Портсмутском рейде, взбунтовался. Команда отказывается итти в море и, покинув судно, самовольно перешла на английский блокшив[13]).

Английские мещане трусливо останавливали лодки около Модербанки и отсюда, словно диковинного зверя, со страхом рассматривали бунтовщика. Красавец бриг[14]), тихий, загадочный покачивался на воде. Но напрасно портсмутские клерки[15]) и приказчики так пугливо рассматривали бриг. На нем остались лишь офицеры, часть унтер-офицеров, да по мостику в бешенстве метался командир… Это был все тот же пресловутый Кадьян.

Кадьян не унялся. Ему не пошли впрок тасманийский и аляскинский уроки. Перед отправкой «Усердия» в плавание, еще в Кронштадте, он зверски выпорол двух матросов.

Чуть выше по реке виднелся инвалид-блокшив, куда целиком перебралась команда «Усердия».

А на флагманском бриге «Ревель», между тем, шло совещание всех судовых командиров эскадры. Флагман, капитан-лейтенант Селиванов, буквально рвал на себе волосы. И было отчего. Его эскадра бригов должна была спешить в Средиземное море. В воздухе пахло порохом… Может быть, турецкий флот уже разгромил русскую Средиземноморскую эскадру… А теперь, из-за 160 человек бунтовщиков, приходится стоять в Портсмуте, пропуская все попутные ветра. И кроме того, вся эта скандальная история происходит на глазах англичан. Что скажет Европа?

Под вечер, когда густой, как сметана, туман, начал уже затягивать рейд, мимо лодок глазеющих ротозеев бесшумно промчался щегольской офицерский вельбот[16]).

Это заместитель флагмана, капитан-лейтенант Никольский, ехал на блокшив уговаривать мятежников…

Команда «Усердия», узнав о прибытии начальства, выстроилась во фронт и на приветствие Никольского ответила заученным рявканьем:

— Здрав… желам… вашскродь!..

— Чем недовольны, ребята? Почему бунтуете? — спросил Никольский.

Молчание. Лишь 160 грудей дышат прерывисто и взволнованно.

— Согласны вернуться на бриг?

Опять молчание. Никольский вскипел и затопал ногами.

— Не вернемся!.. Здесь останемся!.. Довольно измываться!.. — донеслось из рядов.

Лейтенант Никольский буквально отчалил ни с чем. Всю эту тревожную ночь окна кают-компании флагманского брига бросали снопы света на черную водную поверхность рейда. А на палубе блокшива мелькали тени… Моряки-бунтовщики с тревогой смотрели издалека на эти яркие огни. Что-то будет завтра?..

Назавтра сам флагман Селиванов, совместно с несколькими офицерами, прибыл к бунтовщикам на блокшив. Что произошло потом — осталось тайной. Пристрастный рапорт № 545, от 15/Х — 1827 года кап. — лейт. Селиванова, хранящийся в Морском архиве, нисколько не освещает дальнейших событий, разыгравшихся на английском блокшиве. Но даже из этого рапорта можно заключить, что все уговоры бунтовщиков Селивановым заключались в фразе:

— К вечеру всем быть на бриге! А не то…

Что подразумевалось под этим многозначительным «а не то…» — понять не трудно. И бунтовщики поняли, что их всего лишь полторы сотни безоружных людей против целой эскадры с ее артиллерией и вооруженными командами. А англичане едва ли вмешались бы в «домашние дела» своих союзников — русских.

Вечером 14 октября между блокшивом и бригом «Усердие» засновали лодки. То команда «Усердия» возвращалась на судно. Матросы, сознавая свое бессилие, были мрачны и подавлены. Утром следующего дня «Усердие» принял на борт лоцмана, подтянулся к остальной эскадре и вскоре вместе с ней вышел в море.

Император Николай I на рапорте о бунте команды «Усердия», положил следующую характерную для него резолюцию — «Надо будет взять строжайшие меры, чтобы подобное сему не повторялось. Дело страмовское, и видно, что начальники поступили, как дураки…»

Дураками начальники оказались потому, что ни один из бунтовщиков не был расстрелян. Но так как бриг «Усердие» отличился в Наваринском сражении 8/20 октября 1827 г., то командующий Средиземноморской эскадрой адмирал Гейден нашел возможным дело «предать забвению», приписав его «невежеству матросов и незнанию ими своих обязанностей». Однако, через два месяца новый бунт, вспыхнувший на глазах самого адмирала, доказал ему обратное.

20 декабря 1827 года. Валетский рейд у острова Мальты, в Средиземном море. На рейде — русская эскадра, два месяца тому назад разгромившая турок у Наварина.

Глухая ночь. На кораблях недавно пробили четыре склянки (два часа пополуночи). Эскадра спит. Бодрствуют лишь вахтенные.

Вдруг меж спящими судами понеслась стрелой легкая шлюпка. От бешеного разгона сердито журчала под носом вода. Но гребец только один, — офицер. Луна играла на галуне эполет.

По эскадре, от судна к судну, перекличкой понеслись окрики вахтенных:

— Кто гребет?

А с двойки в ответ:

— Мимо!

Лишь у флагманского фрегата затормозила шлюпка и с разбегу ткнулась в борт.

— Кто гребет? — встрепенулись вахтенные и на флагмане.

— Офицер с корабля «Александр Невский»! К адмиралу!

Поднявшись на фрегат, прибывший офицер взволнованно подбежал к вахтенному начальнику:

— Господин лейтенант, я — мичман Стуга с «Александра Невского». У нас на корабле бунт! Разбудите адмирала!..

Когда перепуганный сонный Гейден выбежал в кают-компанию, там был уже и начальник штаба эскадры, капитан 1 ранга Лазарев. Тотчас же началось совещание, на которое были приглашены некоторые командиры судов, поднятые с постелей. Эскадра проснулась, заволновалась. Но офицеры загнали всех подвахтенных матросов опять вниз. А виновник переполоха, трехдечный[17]) 120-пушечный корабль «Александр Невский» по внешнему виду был так же тих и спокоен, как и остальные суда эскадры.

Ночь связывала адмиралу Гейдену руки. Он решил выждать утра. Между тем, нач. штаба Лазарев, собрав сведения о причинах бунта на «Александре Невском», сообщил подробности адмиралу.

Брожение экипажа началось тотчас же по выходе корабля из Кронштадта. А длительный, тяжелый поход и затем военная обстановка только подлили масла в огонь недовольства. Кроме мордобойства офицеров (особенно отличался мичман Стуга), команду без стеснения обворовывали в продуктах в пользу офицерского камбуза[18]). 20 декабря 1827 г. экипаж, выведенный из терпения, взбунтовался— и в виде протеста отказался брать койки. Боцман Астафьев взял было свою, но у него ее вырвали и выбросили за борт. Увещания командиров никакого результата не дали. Команда отказывалась покинуть верхнюю палубу…