— Зачем?

— Боря, ты неисправимый идеалист. Помимо того, что ты перечислил, люди будут использовать эти способности, чтобы делать больно другим людям. Потому что далеко не все люди добрые и хорошие.

Плечи Маленького Принца поникли.

— Да уж, — пробормотал он. — На одно достоинство этого мира приходится десяток недостатков. Так, наверное, и должен поддерживаться баланс.

— Что поделать. Ладно, пошли домой. Я проголодался до смерти.

Но спокойно дойти до дома нам не дали. Едва мы только повернулись, как увидели Рыбу и Семена, целенаправленно движущихся к нам.

— Ну что, танцоры! — заорал Рыба. — Побазарим?

Страх — хитрая вещь. Хитрая и подлая, как еврей в форме «СС». Говорят, что страх — это защитная реакция, но почему же тогда он парализует руки и ноги? Почему не дает убежать? Почему не позволяет защитить себя?

Наверное, ответ прост: мир взрослых снова нам врет. Они говорят, что бояться нормально, но в этом нет ничего нормального. Страх — это паразит, уничтожить которого по силам далеко не каждому.

Глядя, как приближаются наши палачи, я просто окаменел. Мысль о бегстве казалась глупой. Разве сбежишь от судьбы? Из транса меня вывел громкий шепот Брика:

— План помнишь?

— А?

— Когда я побегу — беги за мной.

— Чего шепчемся, девочки? — Рыба оглянулся и, не увидев никого поблизости, вынул из кармана нож-«бабочку». У меня потемнело в глазах.

— Рассказываю другу, как я переспал с твоей мамашей! — крикнул Брик.

Рыба замер. На его лице было написано недоумение.

— Ни фига, ты борзый, — сказал Семен.

Рыба тряхнул головой.

— Хана тебе, сморчок, — сказал он, кидаясь на Брика.

Тот ловко увернулся и бросился бежать. Каким-то чудом я сумел одолеть свое остолбенение и ринулся следом.

— Э, а ну стоять! — понеслось нам вслед.

Брик бежал быстро, я с трудом поспевал за ним. Кажется, даже на физкультуре мне не приходилось так бегать, а уж Брику, вечно плетущемуся в хвосте колонны, и подавно. Сердце выскакивало из груди, кровь неслась по венам со скоростью звука. А сзади доносился топот погони.

Вот, наконец, впереди показался дом Брика. Мы перебежали через дорогу. Ворота сами распахнулись перед нами. Я даже не успел задуматься об этом.

— В дом нельзя! — послышался крик Семена.

— Мне плевать! — взревел Рыба.

Рядом с домом Брика стояло ветхое строение. То ли сарай, то ли гараж. Боря рванул на себя рассохшуюся дверь и забежал внутрь. Я оглянулся, прежде чем последовать за ним. Семен оставался на улице, а Рыба вбежал внутрь. Наверное, он действительно готов был на убийство. Ворота с грохотом захлопнулись за его спиной, но он даже не обернулся. Он бежал ко мне, и я поспешил нырнуть внутрь сарая.

Боря успел зажечь внутри лампочку и встал рядом со старым мотоциклом с коляской. Я подбежал к нему и приготовился дорого продать свою жизнь. Прощайте, мама и папа, Жанна, Маша, Эля, да и все остальные замечательные люди, которых я не знал, да уже и не узнаю…

Дверь, казалось, протолкнула Рыбу внутрь, закрываясь. Упал засов. Рыба не успел сделать больше ни шагу. Длинная цепь, лежащая на полу, пришла в движение, обвила его левую ногу и рванула вверх. Рыбин, вопящий благим матом, выронил нож, пролетел через весь сарай вверх ногами и ударился спиной о массивный столб, видимо, служивший подпорой. Цепь моментально обернулась вокруг него, накрепко привязав к столбу.

Ноги, измученные танцами, а теперь еще и бегом, дрожащие от пережитого ужаса, отказались служить, и я опустился на пол, положив руку на стоящую рядом с мотоциклом канистру.

Видеть Рыбу, привязанного цепью к столбу, было очень странно. Не менее странно было и Рыбе. Он выпучил глаза, завертел головой, открыл рот и принялся материться во всю глотку.

Брик медленно подошел к нему. Их глаза находились практически на одном уровне. В памяти всплыла знаменитая сцена поцелуя из «Человека Паука».

— Все сказал? — спросил Брик, когда поток ругательств иссяк. — Теперь послушай меня. Ты — бесполезное ничтожество. И твоя жизнь не нужна никому в целом свете.

— Развяжи меня, я тебя на куски порву! — завизжал Рыба, всеми силами пытаясь освободиться. Но цепь держала крепко.

— И зачем это мне? — Боря склонил голову, словно задумавшись.

— Так не честно!

— А как честно?

— Давай один на один!

— Что же в этом честного? Я не умею драться, а ты умеешь. Ты ведь гнался за мной не для того чтобы предложить партию в шахматы. Ты хотел одолеть меня в том единственном, в чем хоть как-то можешь себя проявить. Я поступил точно так же. На мой взгляд, все честно.

Только тут до Рыбы начало что-то доходить. Он завертел головой, посмотрел на цепь, потом на Борю. Трудно судить об эмоциях на перевернутом лице, но, кажется, я заметил страх.

— Как ты это делаешь? — спросил Рыба.

— Потратил время на учебу. Не на пиво, не на «травку», а на учебу. И, кажется, не прогадал.

— Ты больной придурок! Отпусти меня!

— Я могу отпустить тебя. Ты упадешь и сломаешь шею. Хочешь?

Цепь резко ослабла, и Рыба рванулся вниз с диким воплем. Цепь тут же сжала его с прежней силой.

— Тебе придется выработать новую модель поведения, — сказал Брик. — Теперь ты не хищник, а жертва. Что будешь делать? Умолять? Торговаться? Мне правда интересно. Каким ты будешь теперь?

Рыба смотрел на него расширившимися глазами и жадно хватал воздух ртом. Должно быть, цепь сильно сдавила его легкие.

— Не надо, не надо, пожалуйста, — прошептал он.

— О! Значит, умоляешь! — восхитился Боря. — Как это мило. И ни одной мысли в голове. А, нет, вот, что-то появилось… И сразу матом. Одни эмоции. А мог бы размышлять конструктивно. Разработать хотя бы примитивный план спасения. Почему ты боишься думать… Шурик?

Рыба вздрогнул. Я не помню, чтобы кто-нибудь так его звал когда-либо. Рыба всегда был Рыбой. Ну или, в крайнем случае, Саней.

— Что ты делаешь? — прошептал Рыба.

— Разматываю тот нехитрый клубок, что ты намотал у себя в голове, Шурик. Ведь так звал тебя отец? Когда был трезвым.

Рыба стиснул зубы и замотал головой, пытаясь спастись от пронизывающего взгляда Маленького Принца. Мне показалось, что я вижу слезы в его глазах. Брик посмотрел на меня и улыбнулся.

— Хочешь посмотреть?

Он щелкнул пальцами, не дождавшись моего ответа. Я моргнул. Потом моргнул еще несколько раз и потер глаза: сарай исчез. Мы с Бриком стояли в незнакомой комнате. Ободранные обои на стенах, выцветший старый ковер. На диване ничком лежал мужчина. Женщина, в которой я признал мать Рыбы, стаскивала с него обувь и штаны.

— Когда ж ты сдохнешь-то наконец? — прошептала она.

Вдруг она заметила нас. Глаза вспыхнули злостью.

— Ты что встал? — крикнула она. — Иди к себе в комнату!

Мы вышли. Путь через прихожую занял пару секунд, но в голове Рыбы за это время минуло несколько лет. Мы смотрели в кухню. Мать Рыбы склонилась над столом. Когда она отошла, мы увидели бутылку водки и стоящий рядом стакан. Женщина быстро спрятала в шкафчик какой-то пузырек.

Из туалета, пошатываясь, вышел отец Рыбы. Он сел за стол, наполнил стакан и посмотрел на жену.

— Пей, чего смотришь! — сказала она.

— Добрая ты какая-то, — сказал мужчина.

— А, на тебя злиться без толку. Алкаш. — Она махнула рукой.

Мужчина выпил стакан, закусил соленым огурцом и посмотрел в нашу сторону.

— Шурик, ложись спать! Тебе ж в школу завтра?

— Папа, не пей! — Я услышал чей-то тоненький, дрожащий голос.

— Шурик, я чуть-чуть.

— Не надо, папа!

Женщина поднялась со стула.

— Так! У тебя еще нос не дорос — отца учить. Марш спать!

Череда неясных образов. Мы видим врачей, слышим непонятные слова. А потом оказываемся в комнате Рыбы и видим его отца, сидящего неподвижно в инвалидном кресле.

— Ничего страшного, присмотришь за отцом, ты уже большой, — слышится сзади голос мамы Рыбина.