– Я учился в университете Иллиноиса два года, а затем перевёлся в штат Индиана, где играл в футбол. Веришь или нет, но, сначала, моим основным предметом была криминология. Забавно, как я перескочил из криминологии в журналистику, они так отличаются друг от друга. Сначала, я занимался этим в старшей школе только из-за одной девушки, в которую втрескался. Потом сменил предмет, криминология становилась слишком сложной, но, думаю, это самое лучшее, что я сделал в своей жизни. И тогда, когда я выпустился, то вернулся в Чикаго. Мой отец помог получить работу в газете «Трибьюн», где мой босс отдал мне развлекательную колонку. Кто её, вообще, читает? Но, тем не менее, дело в том... – Джейсон всё никак не затыкается.

Я продолжаю кивать и улыбаться, притворяясь, что мне интересно слушать, о чём он говорит уже двадцать минут. Джейсон не задаёт мне ни одного вопроса, кроме того, что я хочу заказать. Затем он говорит, что его блюдо вкуснее, и я тоже должна его заказать. Я смотрю на часы уже третий раз. Мне ещё никогда в жизни не было так скучно. Не знаю, нервничает ли он и просто мелет чушь, чтобы это скрыть, или он действительно такой самовлюблённый. В клубе Джейсон казался совершенно другим. Да, внешность бывает обманчива.

Я отпиваю из своего стакана с водой. Лёд растаял. Осматриваюсь вокруг и восхищаюсь изысканностью ресторана. На фоне тихо играет пианино. Я действительно могла бы наслаждаться атмосферой, если бы Джейсон просто помолчал минутку.

– Я помню свой первый журналистский опыт, статья о декане, который спит со студенткой. Я тогда хорошо повеселился, даже несмотря на то, что получил за неё тройку. Мой профессор всегда говорил, что я могу писать лучше и за свою последнюю работу я получил пятёрку, – продолжает он. – А как насчёт тебя? – спрашивает он, наконец.

Я чуть не давлюсь водой. Не ожидала, что мне предоставят возможность говорить. Я думала, он, по крайней мере, перескажет все статьи, которые написал, прежде чем задать мне этот вопрос.

– Ну, я учусь в университете Чикаго. Моя специальность – английский, а второстепенный предмет история искусства, – говорю я.

– В мир искусства тяжело пробиваться, – отвечает он, как будто я не знаю.

– Вот почему я и выбрала профильным предметом английский, – говорю ему слегка раздражённо.

– Так чем именно ты занимаешься? – спрашивает он.

– Что ты имеешь в виду?

– Я знаю, что ты специализируешься на истории искусства, но занимаешься какой-нибудь художественной деятельностью? – спрашивает Джейсон рассеянно, одновременно подзывая официанта.

Я только говорила ему, что история искусства – мой непрофильный предмет, но какая разница. Почти угадал.

– Ну, я немного рисую и леплю, но моя страсть – рисунки карандашом, – говорю я.

– Да, можно счёт, пожалуйста? – говорит он приближающемуся официанту, тот кивает и уходит. Джейсон снова поворачивается ко мне:

– Извини... что ты там говорила?

Я качаю головой:

– Неважно, – не похоже, что он, вообще, обращает какое-то внимание.

– Ты слышала о благотворительном вечере в музее в честь годовщины?

Он уже забыл об истории искусства?

– Да, слышала, – отвечаю я, пытаясь говорить без сарказма.

– Тебе бы, наверное, там очень понравилось. Так жаль, что ты не можешь достать билеты. «Трибьюн» получила только три. Мне очень повезло достать один из пропусков для прессы, это же будет событие сезона, – хвастается он.

Говорить ему, что я иду или не стоит? Ммм…

– Но будь уверена, я предоставлю тебе полный отчёт, – улыбается Джейсон.

Я решаю не говорить ему, и буду продолжать улыбаться, может быть, он поймет намёк. Мой телефон начинает вибрировать в сумочке. Я вытаскиваю его и вижу номер Хилари. О, я люблю тебя, Хилари!

– Извини, я на минутку, – говорю ему, уходя к главному входу. – Я ещё никогда не была так счастлива тебя слышать, – благодарно говорю в трубку.

– Я так понимаю, свидание отстой? – спрашивает она оживлённо.

– Помимо еды, да. Я буду дома через час. Джейсон, наверное, самый самовлюблённый мужчина из всех, кого я когда-либо встречала. Весь вечер он только и говорит о себе. Я, наверное, вставила предложения три, – говорю я.

– Ох ты, бедняжка! – констатирует она, – Ну, нельзя войти в одну реку дважды.

Я улыбаюсь, думая о моем свидании с Кэлом, по сравнению с которым это кажется приёмом у стоматолога.

– Он планирует что-нибудь ещё после ужина? – спрашивает Хилари

– Я не знаю, но больше не вынесу.

– Помнишь парня, которого я встретила на той вечеринке, куда ты не захотела пойти на прошлой неделе, у Джинера, или Джоне, никогда не смогу произнести это правильно. Короче, что-то иностранное, и он до смешного горяч. Я готовлю ему ужин и он, может, останется на десерт... – предупреждает подруга с ноткой восторга в голосе.

– Веселись, Хилари, – говорю я. По крайней мере, хоть одна из нас проводит время хорошо сегодняшним вечером.

– Хочешь, чтобы я дождалась тебя?

– Нет, всё в порядке.

– Ладно, тогда спокойной ночи, – говорит подруга и завершает звонок.

Я смотрю на часы, сейчас только 9:12. Вечер тянется слишком медленно. Возвращаюсь в ресторан и вижу, что Джейсона нет за столом. Думаю, он пошёл в уборную. Слава Богу, я посижу в тишине несколько минут.

– Прошу прощения, мисс? – спрашивает тихий голос сзади. Я оборачиваюсь и вижу хостес, которая посадила нас за столик, когда мы приехали.

– Джентльмену, который был с вами, кто-то позвонил, и ему пришлось уйти, но он вызвал вам такси. Машина приедет через двадцать минут, – сообщает она.

Он меня бросил? Он меня бросил. После того как я полтора часа выслушивала его болтовню о его скучной работе и о том, как он ходил на историю в университете, он меня бросает? Я вздыхаю и замечаю, что хостес ждёт моего ответа.

– Спасибо, – говорю я и улыбаюсь, чтобы скрывать раздражение.

Она кивает и уходит. Я снимаю свою курточку со спинки стула и надеваю её. Кто бы мог подумать в начале вечера, что я останусь сидеть одна в холле ресторана в ожидании такси, которое увезёт меня домой, потому что парень меня бросил?

Я пристально смотрю на чистый холст перед собой и вижу... чистый холст. У меня нет вдохновения. Я ничего не вижу. Я ставлю мольберт обратно к стене и беру со стола свой альбом. Мне приходится перелистать всё до конца, чтобы найти чистый лист.

Я начинаю делать небольшой набросок карандашом в центре листа. Все мои рисунки начинаются таким образом, а потом я просто рисую, что чувствую. Живопись – это непросто, нужно планировать все краски, оформление и нельзя просто рисовать отдельные штрихи в ожидании, что они превратятся во что-то цельное.

Именно поэтому мне нравится рисовать карандашом. Это как терапия. Мои мысли уносятся к юбилейному вечеру завтра в музее. В моём животе начинают порхать бабочки. Поскольку будет годовщина, там представят все новые коллекции, выставленные только в этот вечер, хотя, возможно, у них уже есть и новые экспонаты, которых я не видела. Я не была там целую вечность. Мне всегда нравится находиться там в своём собственном мирке. Завтра я пойду туда впервые с кем-то ещё не из школы. Я всегда воспринимаю искусство как личную награду для самой себя. Интересно, увлечён ли Кэл искусством. Мне кажется, что он не слишком в восторге от такого события, как в принципе и большинство людей. Его заслуга в том, что он предложил свидание исходя из моих интересов, не говоря уже о том, что у него билеты, которые среднестатистический человек вряд ли достанет.

Я откладываю свой альбом и направляюсь к комоду, достаю платье, которое планирую завтра надевать. Это платье Энджелы, она была добра и одолжила его, поскольку, наверное, впервые мне понадобилось нечто подобное для такого события. Я снова восхищаюсь им, как и туфлями на 12-сантиметровых каблуках, которые пожертвовала мне Хилари. Они убьют мои ноги, но идеально подходят, и это того стоит.