— Вы еще не знаете, что это за школа!
— Не знаю. Но никогда я не слышал, чтобы в вечер встречи выпускников им было запрещено встречаться по классам со своими учителями.
— …И как же тогда за ними следить?
— Зачем за ними следить? В классах будут их учителя. Вот и все… В общем, пишите объявление и проект приказа о дежурстве на вечере встречи. Вечер встречи, после небольшого концерта — по классам. Заканчиваем в 22.00.
— Да кто же будет тут их караулить в такое время?
— Учителя. И я.
— …Ну, я выполню… Но у меня остается свое мнение…
Наутро объявление висело в учительской. А, начиная с первой перемены, в кабинет директора по одному потянулись учителя:
— А вот как нам быть? Мы вдвоем по очереди в одном классе ведем занятия…
— Та-а-ак… Давайте, посмотрим. Вот здесь свободный кабинет. Туда своих поведете?
— Спасибо!
— Геннадьич, а мне куда со своими? У меня же вообще класса нет…
— Вот, по соседству пойдешь? В биологию?
— А можно?
— Порядок чтобы был. Тогда — можно.
— Да, у меня такой класс был, мы там даже уберемся!
Были задействованы все свободные площади, и к вечеру у каждого учителя был ключ от кабинета, где он мог встретиться со своими выпускниками.
На концерт директор не пошел («Не люблю самодеятельщину!»). Он сидел в своем кабинете и писал план работы. Иногда выходил, закрывал дверь на ключ и прогуливался по коридорам, отвечая на приветствия и кивая учителям. Через открытые двери классов были видны столы с бутылками и фруктами…
— Вы только смотрите, чтобы чистоту оставили! — напомнил он учителям, занявшим чужие кабинеты.
— Да, не маленькие, понимаем! — отвечали, улыбаясь, те.
Услышав, что в актовом зале затихла музыка, и раздался слитный шум поднимающихся с места и выходящих из актового зала выпускников, директор спустился на первый этаж и снова засел в своем кабинете.
Минуты шли за минутами, часы — за часами. В коридорах стояла тишина, и некого было гонять, не за кем было следить. Он иногда прохаживался до третьего этажа и обратно, но в классы не заглядывал, чтобы «не поломать атмосферу».
После девяти вечера в его кабинет стали забегать веселые улыбающиеся учителя, докладывать, что все в порядке, что они пошли гулять, что у них еще ресторан или бар… В школе становилось все тише и темнее.
В одиннадцатом часу, когда директор уже убрал бумаги и собирался идти выгонять оставшихся еще выпускников, в дверь поскреблись. Он прислушался. Теперь постучались, а потом несмело толкнули. В приоткрывшейся щели был виден ярко накрашенный глаз:
— Извините, а можно вас?
— Заходите, заходите…
— Да, нет… Лучше вы выйдите…
«Что там могло случиться? Вот, ведь, как всегда, под самый конец… Ну, блин…», — успел подумать директор школы, делая два шага к двери и распахивая ее. За дверью в темноте тесной кучкой стояли чуть подвыпившие, но тихие взрослые уже выпускники.
— Вы — новый директор школы?
— Да, я. А что, собственно случилось? Вы чем-то недовольны?
— Наоборот! Что вы… Да, мы…, — зашумели вдруг все разом.
Из толпы вышла девушка, махнула рукой своим:
— Да помолчите вы! — и, обращаясь к директору, — Мы, вот все мы, просто хотели сказать вам огромное спасибо. Мы в первый раз за пять лет, понимаете, первый раз так душевно посидели. И… Знаете… Дайте, я вас поцелую!
Под восторженный рев одноклассников она расцеловала директора, стерла следы губ с его щек маленьким платочком, прижалась всем телом, заглядывая в глаза, и еще раз — в губы. А потом отскочила, растворилась тут же среди народа, и все организованно, как-то сразу, разом вышли из школы.
Директор стоял в темноте и растерянно улыбался.
Что он сделал-то такого, за что благодарят?
Мнение? Я — «за»!
Директор и завуч сидели друг против друга в кабинете директора школы.
— …И как вы думаете, если вот я попробую сказать и сделать так…
— Я вас поддержу.
— А мнение свое можете мне высказать? Мне же интересно, где и что я не так делаю, я ж еще неопытный…, — усмехнулся директор.
— У меня есть свое мнение. Но я вам его не скажу. Я просто поддержу вас, и буду выполнять ваши распоряжения, как свои собственные…
— Не понял… Так, вы на самом «за» или «против»?
— Какая разница? Я «за». Я вас поддерживаю. Остальное вас касаться не должно.
Завуч была очень опытная и пережила уже трех директоров.
История с историей
— …Мне сын сказал, что вы его оставляете…
— Да, ваш сын по итогам года оставлен на второй год. Педсовет рассматривал вопрос и не нашел уважительных причин для перевода в другой класс.
— Но у него же не все двойки…
— Еще бы и этого не хватало. Вот, смотрите, по закону мы теперь должны оставлять на второй год тех, у кого более двух неудовлетворительных оценок. По остальным предметам можем устраивать пересдачи и «перетаскивать» потихоньку. А у него — три двойки.
— Нет, ну, я не понимаю… Математика там, химия… Но по истории-то ему за что двойку влепили?
— Как — за что? Вы журнал посмотрите, посчитайте, сколько он получил двоек за четверть, сколько за год… Он же ничего не знает, и знать ничего не хочет!
— А я скажу…, — тут он надувается немного, грудь выпячивает, — а я скажу, что это ваша училка его просто затюкала. Он, может, и хочет, но ему не дали исправить! И я поэтому буду требовать…
— А не надо требовать. Я же и не спорю с вами. Пусть плохой учитель, ладно. Вы готовы к тому, чтобы по истории устроить экзамен и проверить, как ваш сын может отвечать? Заодно и учителя этого проверим. Ну?
— А так можно?
— У нас все можно. Сдаст экзамен — перетащим в другой класс.
— … А… педсовет?
— И педсовет еще раз проведем. Мне просто не нравится, когда родители обвиняют моих учителей со слов своих детей… Давайте, проведем такую проверку. Ну?
— А что я должен?
— Пишите заявление на мое имя с требованием принять экзамен по истории комиссией, так как вы не доверяете отметкам, выставленным вашим учителем истории. Кстати, приглашаю вас специально на этот экзамен…Вот, через три дня. Согласны? По срокам — согласны?
— Дык… Да я… Да он у меня за три дня учебник наизусть выучит!
— Значит, договорились. Давайте заявление. Видите, я пишу приказ и утверждаю комиссию… Учительницы вашей в комиссии не будет. Буду я, второй историк, и вот, завуч еще…
Через три дня в кабинете истории на втором этаже после уроков собралась комиссия из трех человек, двоечник с учебником под мышкой, его отец, худенький и все время дергающийся.
— Вот, скажи, — обратился директор к школьнику, — что ты выучил лучше других тем? Я хочу, чтобы тебе было легче сдавать, и чтобы отец посмотрел сам…
— …Вот, учебник…
— Что, весь учебник выучил?
— Не-е-е, — хитро улыбается.
— А что все-таки лучше? Ну, давай по-другому пойдем… Вот, ты — парень. Тебе, наверное, про войны интереснее было?
Тот задумывается. Отец пихает его кулачком в бок, шипит:
— Отвечай директору, дурень!
— Ну, — неуверенно отвечает ученик.
— Значит, если мы будем не по всему учебнику тебя спрашивать, а только о войне, тогда тебе будет легче?
— Ну, — а сейчас гораздо увереннее — все же не весь учебник!
— Давай так сделаем. Вот мы, комиссия, даем тебе еще полчаса. Садись, полистай учебник. Напомни себе о войнах. Только о войнах.
Они с отцом садятся за первый стол, сдвигают головы, водят по оглавлению пальцем, перелистывают страницы, ищут «про войны». А комиссия пока занята своими делами. Директор подписывает книгу приказов, завуч с учителем заполняют журналы. Незаметно проходит полчаса.
— Ну, готов?
Он молча кивает головой.
— Тогда вот тебе билетики. Мы убрали все лишние, оставили только войны. Вопрос один, его и ответишь.
Его рука ползает над редким строем билетов, наконец, останавливается на одном. Переворачивает, читает вслух: