Здесь, в Апариане, мы проводили вместе по многу часов. В строгой охране индейцев нужды особой не было - жители селения боялись разгневать нас и непременно выдали бы пленников, вздумай те убежать. Так что мне можно было, не слишком рискуя, надолго отвлекаться от своих обязанностей стражника. Внешне наши отношения не изменились: как и прежде, я учил ее говорить по-испански, рассказывал о моей родине и в свою очередь расспрашивал девушку о жизни индейцев, об удивительных деревьях и цветах, какие видел вокруг себя. Но все чаще, взглянув на Апуати, я испытывал приливы огромной, переполняющей сердце радости.
Да, именно здесь, в мирном индейском селении на берегу Великой реки, я наконец-то понял, что люблю Апуати. О том, что и она любит меня, догадаться было нетрудно: восторженные глаза индианки были зеркалом ее чувств.
Увы, она была, пожалуй, слишком непосредственна и совсем не умела скрывать всего, что творилось в ее душе. Солдаты многое замечали и не раз пытались задеть меня за живое, отпуская гнусные замечания насчет Апуати. Долгое время я не обращал на них внимания, но однажды терпение мое истощилось. После того как я, выведенный из себя, швырнул рыжего Ильянеса в реку, любители соленых острот умерили свой пыл, справедливо решив, что со мной шутить опасно.
Сложнее было с Хуаном де Аревало. Сердце мое разрывалось на части: я видел, что он мучительно переживает и все же не в силах простить мне любовь к индианке. А я… я слишком дорожил нашей дружбой, чтобы оставаться равнодушным к его терзаниям. Я с горечью замечал, что Хуан близок к тому, чтобы искренне возненавидеть ни в чем не повинную девушку, но все мои попытки заговорить с ним об Апуати кончались ничем.
Однако стоило нам отплыть на бригантинах из Апарианы, и Хуан де Аревало стал совсем иным. Теперь он опять был моим другом - заботливым, душевным, готовым ради меня на любые лишения и жертвы. И только поймав случайно мой пристальный взгляд, обращенный туда, где за бригантинами следовали каноэ, он снова мрачнел и замыкался в себе.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Я СТАНОВЛЮСЬ ГЕРОЕМ
На двенадцатый день мая наши бригантины вошли в воды, омывающие берега провинций касика Мачапаро - могущественного индейского вождя, о котором нам немало рассказывали в Апариане. Мы издалека заметили белевшую на пологом берегу деревню и немало порадовались этому: во-первых, у нас кончились припасы, а во-вторых, очень хотелось хоть несколько деньков пожить на суше. Но не успели мы проплыть и четверти лиги, как стало очевидно, что нам здесь готовят совсем иной прием, нежели ранее. Множество каноэ - целая армада - встречала нас близ маленькой бухты, где мы намеревались пристать. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: на этот раз боя не избежать. Сотни вооруженных копьями индейцев, прикрываясь большими щитами из бугристой кожи аллигаторов, обкладывали на своих вертких лодках наши бригантины. Шум стоял страшный: рокот барабанов, рев деревянных индейских труб, озлобленные крики ярко разрисованных туземцев создавали невообразимо дикую какофонию.
Трудно было сдерживать волнение при виде столь свирепого полчища врагов. Пестрый хоровод, постепенно окружавший нас, не предвещал ничего хорошего. Правда, мы знали, что грохот и смертоносный свинец наших аркебуз сразу же обратят индейцев в бегство - в этих краях огнестрельного оружия, конечно, еще не видывали. Однако руки аркебузников и арбалетчиков дрожали: до начала жестокой битвы оставались считанные мгновения.
- Приготовиться! - громогласно крикнул капитан.
Солдаты нашей «Виктории» и подошедшего к ней почти вплотную «Сан-Педро» прицелились и замерли.
Индейские каноэ неумолимо приближались. Дикари потрясали копьями и пускали в нас тучи стрел. К счастью, они не могли пробить наши щиты и стальные доспехи. Я заметил, что среди наших врагов совсем нет юношей и молодых воинов - нас атаковали только зрелые мужчины, не моложе тридцати лет.
- Аркебузы, огонь! - скомандовал Орельяна.
Я невольно зажмурился, ожидая услышать грохочущие выстрелы, но ничего подобного не случилось: залпа не последовало.
- В чем дело?! - бешено крикнул капитан.
- Сеньор! Не стреляют! - в отчаянии завопил аркебузник Эрнандес. - Святой Яго! Порох отсырел!..
Солдаты, швыряя ненужные аркебузы, бросились от бортов. Их места поспешно занимали арбалетчики.
Всего несколько мгновений мы были в замешательстве, и этого оказалось достаточно, чтобы индейские каноэ подошли к бригантинам еще локтей на двадцать. Несколько солдат получили легкие ранения.
Наконец засвистели тяжелые стрелы наших арбалетчиков. Стреляли они мастерски - индейцы посыпались в воду один за другим. В стане врага появились признаки паники, два каноэ перевернулись, раздались жалобные крики тонущих. Когда метким выстрелом Контрераса был поражен огромного роста индеец, командовавший самым вместительным каноэ, дикари стали понемногу отступать. Но вот к ним на подмогу подошла еще одна флотилия лодок, и они снова ринулись на штурм бригантин, медленно, но неуклонно продвигавшихся к спасительной бухте.
Да, мы не отказались от мысли о высадке на берег- долго сражаться на воде мы были не в силах. Пятьдесят испанских мечей, которыми мы можем встретить врага на суше, - только на них мы теперь надеялись.
Несмотря на отчаянное сопротивление туземцев, нам удалось приблизиться к берегу. Но и там нас ожидали полчища врагов. Они приплясывали от возбуждения, вопили во всю мочь и были, по-видимому, готовы до последнего вздоха оборонять свои жилища.
Орельяна, прикрывая голову щитом, метался по бригантине и осипшим голосом отдавал приказания. Едва «Виктория» коснулась днищем мели, половина ее экипажа спрыгнула в воду и бросилась с поднятыми мечами на берег. Почти одновременно причалил и «Сан-Педро», с него тоже начали высадку.
Мой прыжок с борта «Виктории» был неудачным: я поскользнулся на илистом дне и шлепнулся в воду, погрузившись в нее с головой. Пока я поднимался, выливал воду из шлема и поправлял соскочивший с руки щит, наши воины уже начали бой на суше. Они наступали плечом к плечу, и, несмотря на огромный численный перевес, индейцы вынуждены были отступать - их бамбуковые копья казались игрушкой в сравнении с тяжелыми испанскими мечами. Когда я подоспел на помощь к своим, на земле валялось больше дюжины изрубленных индейцев - наши же солдаты отделались пока лишь царапинами. Дикари уже не пробовали, схватиться с нами врукопашную: соблюдая дистанцию шагов в пятнадцать-двадцать, они отходили к лесу и тщетно пытались остановить наше продвижение ураганом стрел. Вскоре мы окончательно выбили их из деревни. Чтобы не дать врагу опомниться, сеньор Франсиско приказал альфересу Алонсо де Роблесу отогнать индейцев подальше. Две дюжины солдат во главе с альфересом продолжили преследование, а остальные, исключая тех, кто охранял бригантины, окружили капитана.
Орельяна не был опьянен победой. Он сдержанно поздравил солдат с успехом и тут же отдал распоряжение осмотреть хижины и выставить посты. Затем капитан отправил десяток солдат в помощь товарищам, оставшимся на «Виктории» и «Сан-Педро», так как индейские каноэ, правда, немногочисленные, продолжали сновать вокруг бригантин. Де Роблес со своей дружиной вернулся очень скоро. Он принес хорошие вести: индейцы углубились в лес, а на окраине деревни были обнаружены огромные запасы всякой снеди - затоны и пруды с гигантскими черепахами, целые склады мяса, рыбы, сухих маисовых лепешек. По словам де Роблеса, такого количества пищи могло хватить нам на целый год. Тотчас же по приказу капитана мой дядя с десятком солдат отправился по следам альфереса, чтобы перенести часть провизии на бригантины.
Тем временем прекратился и бой на воде: понеся урон, индейцы уплыли на своих каноэ вниз по течению и больше не показывались. Это было как нельзя более кстати: мы были страшно утомлены и измучены. Теперь можно было и отдохнуть. Солдаты разбрелись по хижинам, некоторые из них сняли оружие и доспехи. Я тоже отцепил тяжелый меч и прилег на мягкой траве под раскидистыми пальмами рядом с задремавшим португальцем Гонсалесом. Хотелось есть, и я с нетерпением ожидал возвращения дяди.