— Эль- это Ллэр? — догадалась Мира. — Не знаю… Но меня хотя бы успел снять с огня, пока не пригорела.

— Держу пари, — Алэй усмехнулся. — Он мог снять тебя с огня намного раньше и исключить возможность пригорания.

— Мог, наверное… Но так ему было бы не интересно. И это был бы не Ллэр, — Мира хмуро взглянула на него. Влезать в их дела хотелось еще меньше, чем к ним в головы. Увиденное и рассказанное и так складывалось в довольно «милую» картинку явно непростых отношений всей троицы, помноженных на века. Да так, что кто там кого любит, кому изменил, кого предал, и как все это происходило на самом деле, особой роли для нее не играло. Зато прекрасно многое объясняло. Вывод напрашивался сам собой: ей во что бы то ни стало необходимо держаться подальше. В противном случае нечаянное вмешательство чревато последствиями для всех, и для нее самой в первую очередь. И понимая это, все равно продолжала лезть:- Знаешь, слушая вас, мне начинает казаться, что вообще во всем всегда виноват именно Ллэр. А я лично так не считаю.

— Ллэр много в чем виноват. И я тоже. И Роми.

— Вот она-то точно кое в чем виновата, — вырвалось у Миры.

Алэй некоторое время молчал, пристально смотрел на нее, может быть, пытался прочитать мысли. Если и так, она никакого вмешательства не чувствовала. Хотя почему-то казалось, что должна. Ведь её собственные манипуляции неизменно сопровождались болевыми эффектами.

— Я никак не пойму, что же тебе на самом деле известно… — пробормотал Алэй.

— Это разве имеет значение? — удивилась Мира.

— Наверное, да. Раз я об этом думаю.

— Ну да, конечно… С самомнением у вас у всех все в полном порядке, — опять не удержалась она. — Вам бы вместо всех этих ваших поваров и уборщиков хорошего психоаналитика каждому и пожизненно.

— Проще нас всех прихлопнуть. Сделаешь, опасная? — Алэй тихо рассмеялся. — Но если серьезно, ты права, особенно, если учесть, что повара- это так, дань отказывающейся сдохнуть привычке.

— Идея вас прихлопнуть мне лично нравится больше. Не всех, конечно. Но так гораздо быстрее и надежней, чем возня с психоаналитиком, — улыбнулась Мира. — А начинать надо с таких, как Роми. Со Смотрителей, чтобы не смогли больше никого притащить с собой в Тмиор. Жаль, что они-то как раз умирать не захотят…

— Мало кто захочет. Ты знаешь, что им никто никогда не говорил «нет»?

— Догадываюсь, — кивнула она, сразу подумав об Адане. Интересно, согласился бы Адан, предложи ему Роми такое безумие? Вполне возможно, что да.

Алэй усмехнулся.

— Ты никак не можешь решить, нужна ли вечность тебе?

— Не нужна, — уверенно ответила Мира. — Хотя мне ее никто не предлагал, но если бы предложил, я бы все равно отказалась. И не передумала бы потом, как ты. Но я не осуждаю, просто… — она только сейчас, неожиданно для себя, осознала, что безоговорочно встала на сторону Ллэра. Что бы он ни сделал в прошлом, как бы ни поступил в будущем… Разум бесполезно надрывается, напоминая- ей следует держаться от Ллэра как можно дальше. Не искать заочных оправданий любым его поступкам. Не пытаться принять, как есть. Уйти, не лезть, исчезнуть, забыть. Она все равно не слушает. — Твое право выбирать то, что считал лучшим для себя. Влюбившись в Роми, ты никого не предавал, даже Илару. Только жаль, что, согласившись стать атради, ты все усложнил. Так или иначе втянул еще и его. Позволил Роми втянуть… Это исправить уже нельзя. Вы оба наказаны теперь вечностью, оба мучаетесь. А Роми… — зло бросила Мира. — Такие, как она… Смотрители… живут дальше, находят себе новые игрушки в Плеши, с упоением калечат какого-нибудь одаренного смертного, превращая в вечного.

Алэй ответил не сразу.

— Ты очень злишься на нее… Очень. Не нужно. Роми… Илара и я… мы были знакомы с детства. Почти не знали жизни друг без друга. Это не значит, что не представляли. Я уверен, что в последние месяцы она, коря себя и мучаясь угрызениями совести, желала избавиться от персонального ада под названием брак. Потому что я… — он покачал головой. — «Передумал» звучит так, будто я сидел и взвешивал все «за» и «против». Все было проще. Все произошло мгновенно и внезапно. Я вдруг захотел жить. Захотел дышать, захотел свободы, захотел ее… Быть с ней, узнать… Роми… Не знаю, сможешь ли ты это понять. Я не мог бы поступить иначе. Не смог бы вернуться домой и позволить болезни по-настоящему закончить свое дело. Тогда бы я предал себя. И за все это время… никогда, ни разу я не чувствовал себя игрушкой. Всякое бывало, но не это. И никогда не сожалел. Мое последнее желание и попытка все прекратить, оно было взвешенное, спокойное. Я устал и… Это казалось удачной мыслью. Смерть представлялась долгожданным отдыхом после многих лет бессонницы, — Алэй усмехнулся. — Может быть, я снова сходил с ума. Так ведь уже было. В прошлый раз Роми нашла единственного во всех мирах человека, который смог удержать меня на краю. Считаешь, я эгоистичным образом втянул собственного сына в то, к чему сам оказался не так уж готов? Позволил сделать с ним то, чего ни в коем случае стоило допускать? Едва не разрушил его личность, лишил его возможности иметь нормальную, человеческую жизнь, семью, детей? Не потрудился узнать его, понять его, прежде чем давать ему ненужную вечность?..

Он говорил так, будто сам неоднократно задавал себе все эти вопросы. Сам прошел через ответ на все- «да», чтобы потом понять, что все-таки правильным будет «нет».

— Я… ничего не считаю… про вас… — Мира замялась. Рассуждать о Ллэре было трудно. Особенно, о прошлом. Как могло бы быть, как было бы лучше… Он сам сказал- выбор был добровольный, и долгое время Ллэр наслаждался своей новой вечной жизнью. А она… Кто она в этой бесконечной смене похожих друг на друга дней атради? Песчинка, миг, пустота. Думать об этом- больно. Не говорить, не задумываться, не напоминать себе- проще. Тогда можно пытаться ухватиться за хрупкую иллюзию мимолетного настоящего. — Вечность противоестественна, — Мира вскинула голову:- Ее быть не должно.

— Ты говоришь прямо, как он, — Алэй хмыкнул.

— Это плохо?

— Нет, ни в коем случае. Почему это должно быть плохо?

— Потому что ты его не… — Мира замолчала. Почему-то обычное «не любишь» показалось неуместным. А нужное, правильное слово никак не находилось. — Вы не похожи на отца и сына. В моем представлении. Это не плохо, — поспешно добавила она. Улыбнулась, подтягивая согнутые в коленях ноги к груди. — Наверное, у вас, атради, не может быть по-другому. Нельзя вечно любить. Даже собственного сына.

— Можно, — он сцепил руки в замок, закинул за голову, уставился в потолок. Помолчал, словно сомневаясь в своих словах или подбирая подходящие. — Можно… Несмотря ни на что. Только все, действительно, по-другому. Вечность видоизменяет некоторые понятия. Грани многого стираются. Биологическая разница несущественна. Я не делал ничего из того, что положено отцу. Я никогда им не был. Зато мы натворили достаточно, чтобы угробить хорошее отношение друг к другу, и это уже вряд ли интересно тебе. Но все-таки… твое первое недосказанное «не»- ошибочно.

— Пусть… Вы все равно не похожи на семью. Вообще, на людей. Наверное, все ваши чувства, отношения, восприятие давно атрофировались. Вы не способны любить. А те, кто умел, давно разучился. Вы… Вы… — она почувствовала прилив неожиданной ярости. Беспричинной, потому что Алэй ничего плохого ей не сделал. И уж точно не виноват в том, что существуют атради. Что Ллэр ее спас, что стал ближе, чем должен, но оказался вечным, недоступным. Что она для него была и будет только морской свинкой. — Вы, как заевший диск- снова, снова, снова… Движетесь не вперед, а по кругу. Бессмысленно. Но это не самое страшное. Вы ведь и других втягиваете в это. Таких, как мы! Используете, а потом бросаете умирать и забываете. Продолжаете дальше, находите новых, все снова повторяется. И будет повторяться всегда! Как этот ваш Маррен! Вы не осознаете, как это ужасно! Вы… Вас… — Мира вдруг поняла, что злится на себя. Только на себя, потому что не готова смириться, потому что лезет туда, куда не стоит соваться. Зачем-то ищет оправдания, хотя знает, что никогда не согласится стать ничего не значащим мигом. — Знаешь, вас всех нужно запереть в Тмиоре, как в клетке и… — Мира осеклась. Успела заменить едва не сорвавшееся с губ «уничтожить» на другое, — не выпускать отсюда никогда.